Жизнь оказалась жестокой: спустя несколько дней после появления на свет ребенок умер. Младенца похоронили на Смоленском кладбище, рядом с родными Блока. На кресте написали: «Митя Блок». В феврале 1909 года Блок написал стихотворение «На смерть младенца», в котором такие строки: «Я подавлю глухую злобу, // Тоску забвению предам. // Святому маленькому гробу // Молиться буду по ночам…»
Боль утраты, общее горе сблизили Блока с Любовь Дмитриевной. Прошло несколько лет. 10 февраля 1913 года поэт записал в дневнике: «Четвертая годовщина смерти Мити. Был бы теперь 5-й год…» Все это время Любовь Дмитриевна продолжала хранить у себя вещи, приготовленные к рождению сына. Летом того же 1913 года у ее друзей-актеров Александра Мгеброва и Виктории Чекан родился сын, и она отдала для него большой узел с детским приданым и люльку…
Будучи за границей, Андрей Белый написал два сборника стихов, которые были посвящены его другу Блоку и его жене. Ав 1910 году, когда он вернулся в Россию, начался его роман с художницей Асей (Анной) Тургеневой. Они познакомились годом ранее, а серьезные отношения начались тогда, когда в квартире Андрея Белого раздался телефонный звонок. Ася Тургенева спросила: «Не согласитесь ли вы мне позировать для портрета, который я переведу в гравюру? Но только с одним условием: каждое утро, без пропусков и опозданий. Согласны?»
Разве можно было ответить отказом? Белый приходил позировать Асе каждое утро.
«О сестрах Тургеневых шла своя отдельная легенда. Двоюродные внучки Тургенева, в одну влюблен поэт Сережа Соловьев, племянник Владимира, в другую — Андрей Белый, в третью пока никто, потому что двенадцать лет, но скоро влюбятся все», — вспоминала Марина Цветаева.
Андрей Белый был сражен Асей Тургеневой, о красоте которой говорили по всей Москве, наповал. Свое впечатление от первой встречи с Асей он описывал следующим образом: «Вид — девочки, обвисающей пепельными кудрями… Весна и розовый куст — распространяемая от нее атмосфера».
Ася поведала Белому историю, что она с сестрами наотрез отказались жить с отчимом, в результате ее отправили в Брюссель учиться к мастеру гравюры Дансу. А тот очень-очень строгий, держит ее как в монастыре и не разрешает отлучаться из дому более чем на полчаса. Андрей Белый чувствовал, что в ее словах больше поэтического вымысла, чем правды, но вообразил себя ее спасителем и стал придумывать план побега, который состоялся в конце 1910 года. Андрею Белому удалось получить в издательстве «Мусагет» три тысячи рублей авансом… С Асей Андрей Белый совершил несколько путешествий в Египет, Тунис, Палестину, потом они перебрались в Европу. Ася фантазировала, как жила там много веков назад. Например, в одной из прошлых жизней она — простая крестьянка под Неаполем, а Белый — рыбак. Иногда подобные перемещения во времени казались наваждением на грани психического расстройства.
А. Белый и Ася (Анна) Тургенева
«Родная деточка. Сегодня утром над Киевом я сквозь сон встревожился о Твоем кашле: просыпаюсь: кашляется глупый толстяк. Милая, милая, как грустно без тебя. Но мы — вместе. Слышишь ли Ты меня… Когда думаю о Тебе, все поет, все цветет. Милая. Сижу в Киеве с парижским студентом. Бедный растерялся… Христос с Тобой. Целую, целую — Боря». Это строки из открытки, отправленной Андреем Белым Асе Тургеневой из Киева в мае 1911 года, куда он приезжал на лекции вместе с Александром Блоком.
И еще строки из писем, адресованных Белым своей возлюбленной: «Милая деточка, тоскую, тоскую без Тебя; люблю, стремлюсь, буду наверно к 20-му…»; «Милая, люблю, люблю; целую глазки, ручки, ножки; целую ножки и ручки Асиковны и все 22 куколки: милые… Ася, без Тебя жить не могу, любовь моя, радость, свет, веселие вечное… Скорей пиши, как кашель. Если только застану Тебя ниточкой, держись!»
И все было бы хорошо, если бы в очередной поездке в Европу Ася не познакомилась с австрийским доктором философии, педагогом Рудольфом Штейнером, увлекавшимся оккультизмом. Андрей Белый и Ася Тургенева стали адептами его учения.
«Мое детство протекало вначале на севере России, где быстрые реки окаймляются сосновыми лесами, а затем — среди приветливого среднерусского ландшафта, — вспоминала Ася Тургенева. — В одиночестве на природе в ребенке зрела убежденность в том, что существование человеческой души начинается не с рождения и не может закончиться со смертью: душа осуществляет свою земную судьбу, проходя через многочисленные жизни. Но где найти людей, которые могут ответить из потустороннего мира на жгучие жизненные вопросы?.. Только спустя семь лет, когда мне попались в руки книги Рудольфа Штейнера, во мне ожила надежда на то, что и в наше время есть верный путь к области духа. Встреча с Рудольфом Штейнером это полностью подтвердила».
В августе 1914 года Штейнер занимался постановкой «Фауста», в которой Ася с сестрой Наташей должны играть ангелов. Однажды Ася заявила мужу: «Больше не смогу быть тебе женой. В смысле плотских отношений. Отныне мы будем как брат с сестрой». «Учитель тоже так считает», — добавила она.
Андрей Белый впоследствии вспоминал: «При моей исключительной жизненности и потребности иметь физические отношения с женщиной это означало или иметь “роман” с другой (что при моей любви к Асе было невозможно), или прибегать к продажным женщинам, что при моих воззрениях было тоже невозможно…» И он влюбился в ее сестру Наташу, которая, казалось, только и делала, что соблазняла поэта. В конце концов он не выдержал и заявил: «Ася, я влюблен в Наташу!» Та холодно ответила: «Влюблен — так люби!..»
В 1916 году вконец измученный Андрей Белый один, без Аси, вернулся на родину. Между ними все кончено, хотя Белый все еще надеялся, что Ася одумается. И в то же время он не мог забыть свои чувства к Любови Дмитриевне Менделеевой. Хотя сблизиться с ней уже не пытался.
Как отмечал Владислав Ходасевич, «история Любви Андрея Белого и Любови Менделеевой сыграла важную роль в литературных отношениях той эпохи, в судьбе многих лиц, непосредственно в ней даже не замешанных и в конечном счете — во всей истории символизма. Потом еще были в его жизни и любви, и быстрые увлечения, но та любовь сохранилась сквозь все и поверх всего. Только ту женщину, одну ее, любил он в самом деле».
«Любимая. Ты лучше всех…»
«Я — буря, я — пропасть, я — ночь, // Кого обнимаю — гублю. // О, счастие вольности!.. Прочь! // Я больше тебя не люблю!» — такие строки звучали в одном из стихотворений Константина Бальмонта. Как отмечает литературовед Вячеслав Недошивин, друзья звали его «Монт», отсекая первый слог фамилии. Влюбленные дамы величали «Вайю» (Ветер), «Курасон» (Сердце).
«Он жил в каком-то выдуманным мире друидов, шаманов, колдовства и огненных заклинаний, — отмечает Вячеслав Недошивин. — А в реальном мире его не раз била полиция то в Лондоне, то в Мадриде, дважды сажали в московские тюрьмы, а однажды заперли даже в Консьержери — знаменитую темницу Парижа…»
Любовные романы сопровождали Константина Бальмонта на протяжении всей его жизни. Его «донжуанский» список поистине огромен.
Первой его женой в 1889 году стала дочь шуйского фабриканта Лариса Гарелина. Как замечал один из современников — «красивая барышня ботичеллиевского типа». Она была старше Бальмонта, любила искусство и мечтала стать актрисой, он же всего лишь студент, отчисленный из Московского университета за участие в антиправительственных беспорядках. В 1888 году он восстановился на курсе, но учиться не смог.
Жена не сочувствовала ни творческим устремлениям, ни революционным настроениям супруга. За свой счет Бальмонт издал сборник стихотворений, но ни критики, ни близкие люди его поэзию не приняли… и автор сжег весь тираж.
Позже Бальмонт признавался поэту Волошину: «Лариса… играла со мной… После первой ночи я понял, что ошибся… Наш первый ребенок умер… от менингита… Мы поселились в номерах “Лувр и Мадрид”… У меня неврастения была… Нам мой товарищ, студент, принес “Крейцерову сонату”… Еще сказал: “Только не поссорьтесь”. Я читал ее вслух. И в том месте, где говорится: “всякий мужчина в юности обнимал кухарок и горничных”, она вдруг посмотрела на меня. Я не мог и опустил глаза. Тогда она ударила меня по лицу. После я не мог ее больше любить…»
Затем, в марте 1890 года, была попытка самоубийства: Бальмонт выбросился из окна. «У меня был… разорван глаз… правая рука, нога переломаны. Доктора… сказали, что нога зарастет, но рукою я никогда не буду владеть…», — вспоминал поэт. Последовал год постельного режима, а затем, по словам самого поэта, — «небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности».
Бальмонт более не возвращался к казенному образованию. Историю, филологию, философию, литературу изучал сам. Помогал ему в этом старший брат.
На развод с Ларисой Гарелиной ушло время. Как отмечает Вячеслав Недошивин, у них родится еще трое детей, двое из которых умерли в младенчестве, и поэт некоторое время жил с наброшенным «арканом на шее»: посылал деньги жене, называл в письмах «милой Ларой» и ко дню ангела посвящал стихи. И даже удочерил девочку, которая родилась у нее не от него.
«Но вот судьба: эта девочка, Анна Энгельгардт, через 20 лет станет второй после Ахматовой женой Гумилева, а Лариса, выходит — гумилевской тещей. Впрочем, знак судьбы в другом: обе умрут страшной смертью в блокаду, в 1942-м. И в том же, представьте, году, в Париже скончается Бальмонт», — отмечает Недошивин.
К. Бальмонт.
В. Серов. Портрет, 1905 г.
Второй женой Бальмонта осенью 1896 года стала Екатерина Андреева. Родственница известных московских издателей Сабашниковых, она происходила из богатой купеческой семьи и отличалась, как отмечали современники, редкой образованностью.
Из Швейцарии Бальмонт писал матери: «Я нашел… счастье… Никогда мне не случалось видеть такого редкостного сочетания ума, образованности, доброты, изящества, красоты… Этот год я золотыми буквами запишу в книгу своей жизни… Надо мной небо, и во мне небо, а около меня