Был у нее и роман с критиком Акимом Волынским (Флексером), который приобрел скандальную славу после того, как тот стал устраивать возлюбленной сцены ревности, а когда она к нему охладела, начал мстить Мережковскому, используя «служебное положение» в «Северном вестнике».
В письме переводчице Венгеровой Гиппиус жаловалась: «Подумайте только: и Флексер, и Минский, как бы и другие, не считают меня за человека, а только за женщину, доводят до разрыва потому, что я не хочу смотреть на них как на мужчин, — и не нуждаются, конечно, во мне с умственной стороны столько, сколько я в них… Прихожу к печальному заключению, что я больше женщина, чем я думала, и больше дура, чем думают другие».
Впоследствии Тэффи вспоминала об одном из своих разговоров с Гиппиус. «Вы странный поэт. У вас нет ни одного любовного стихотворения», — сказала Тэффи. «Нет, есть, — возразила Гиппиус. — Единый раз вскипает пена // И разбивается волна. // Не может сердце жить изменой, // Любовь одна…». — «Это рассуждение о любви, а не любовное стихотворение, — заметила Тэффи. — Сказали ли вы когда-нибудь в своих стихах “я люблю”?» Гиппиус промолчала и задумалась…
Мережковский неожиданно пережил любовное увлечение весной 1916 года, когда супруги отправилась на отдых в Кисловодск, где Мережковского пленила совершенно незнакомая ему молодая барышня. Он разузнал ее имя и адрес, стал настойчиво добиваться встречи с нею.
«Если бы Вы захотели знать, от кого эти цветы, приходите завтра — в понедельник, на Царскую Площадку… Имейте в руках это письмо или белую розу — иначе не решусь подойти. Я почти не надеюсь, что придете: на свете чудес не бывает. И все-таки буду ждать Вас как чуда…» — писал Мережковский 19 июня.
Спустя три дня: «Вы не пришли. Я знал, что не придете, и все-таки ждал. Просить ли мне у Вас прощения за это безумное ожидание чуда? Красоте свойственно внушать безумие. Красота не виновата в этом; но виноваты ли и те, кто безумствует?..»
Объектом страсти Мережковского стала Ольга Костецкая, младше Мережковского почти на тридцать лет. Она тоже приехала в Кисловодск из Петрограда, где работала банковской служащей. К литературе, поэзии, в отличие от многих своих современниц-сверстниц, она большого интереса не испытывала.
Ни одна из попыток не увенчалась успехом. Уезжая из Кисловодска, Мережковский писал своей безответной возлюбленной: «Май-июнь 1916 г. в Кисловодске благодаря Вашему образу останется для меня навеки одним из самых светлых, чистых и благоуханных воспоминаний моей жизни…» Он продолжал писать ей в Кисловодск, даже уже вернувшись в Петроград.
«Если когда-нибудь будут писать мою биографию, то вспомнят и о Вашем образе, так странно промелькнувшем в моей жизни. Простите…», — писал Мережковский 28 июня 1916 года. На следующий день: «Все жду письма. Неужели не дождусь? Не может быть. Ведь Вы же добрая? Нет, никогда не поверю, что прекрасное может быть недобрым».
Как отмечает литературовед Александр Лавров, заведующий отделом Новой русской литературы Пушкинского Дома, желаемого знакомства так и не состоялось, героиня «романа» откликнулась на полученные послания лишь одним письмом — весьма сдержанным по тону… Письма Мережковского Ольга Костецкая сохранила в своем домашнем архиве, и только в 1974 году, за год до смерти, передала в Пушкинский Дом. Если не это обстоятельство, то, наверное, широкой публике никогда бы не стало известно об этом мимолетном увлечении писателя…
Впереди тяжелые годы — революция, ненавистные Мережковским большевики, бегство из «красного Петрограда», жизнь на чужбине, трагедия разлуки с родиной… Гиппиус пережила мужа на четыре года и скончалась в сентябре 1945-го в Париже.
«Последние месяцы своей жизни 3. Н. много работала, и все по ночам, — вспоминала Тэффи. — Она писала о Мережковском.
Своим чудесным бисерным почерком исписывала она целые тетради, готовила большую книгу. К этой работе она относилась как к долгу перед памятью “Великого Человека”, бывшего спутником ее жизни. Человека этого она ценила необычайно высоко, что было даже странно в писательнице такого острого, холодного ума и такого иронического отношения к людям. Должно быть, она действительно очень любила его».
Мадонна с хрустальными глазами
«С Новым годом, с новым счастьем! Желаю Вам прославиться на весь мир, сойтись с самой хорошенькой женщиной и выиграть 200 тысяч…» Так поздравил Антон Чехов своего друга Ивана Бунина в 1902 году. К тому времени за плечами Ивана Алексеевича уже немало романов и две попытки создать семейный союз, обе — неудачные.
Его первая любовь, в пятнадцать лет — молоденькая и милая гувернантка. «Это была барышня маленького роста с светлыми волосами и голубыми глазками. Красивой ее нельзя было назвать, но она симпатична и мила, — признавался впоследствии Иван Бунин. — С трепетом я подал ей руку и откланялся. “Эмилия Фасильевна Фехнер!” — проговорила она».
«За ужином я сидел рядом с ней, пошли домой мы с ней под руку. Уж я влюбился окончательно. Я весь дрожал, ведя ее под руку. Расстались мы… уже друзьями, а я, кроме того, влюбленным… Сладкое, пылкое чувство было в душе моей. Ее милые глазки смотрели на меня теперь нежно, открыто. В этих очах можно было читать любовь. Я гулял с ней по коридору и прижимал ее ручки к своим губам и сливался с нею в горячих поцелуях…», — вспоминал Иван Алексеевич.
Интересную деталь можно найти в мемуарах его жены Веры Николаевны Муромцевой-Буниной: «В 1938 году, когда Иван Алексеевич был в Ревеле, столице Эстонской республики, после вечера, где он выступал, подошла к нему полная, небольшого роста дама. Это была Эмилия! Они долго говорили… Иван Алексеевич взволнованно рассказывал мне об этой встрече. Вспоминал он Эмилию и их неожиданную встречу и незадолго до смерти…»
Конечно, чувства к Эмилии — юношеское увлечение. Серьезной первой любовью Ивана Бунина стала дочь елецкого врача Варвара Пащенко — корректор газеты «Орловский вестник»: именно это издание стало первым рабочим местом писателя. Сюда он, подающий надежды литератор, пришел в качестве помощника редактора.
«У него к ней в эту пору была чистая любовь, как к жене, а она уже начала, видимо, тяготиться, — отлынивала от писем к нему. Помечала письмо не тем числом и попадалась, что тоже его сильно задевало, и он терялся в догадках», — писала Муромцева-Бунина в биографии мужа.
Между Иваном Буниным и Варварой Пащенко вспыхнули страстные чувства, сопровождавшиеся нередкими ссорами и размолвками. Масла в огонь подливали родители невесты: они не горели особенным желанием выдавать дочь за бедного поэта, поэтому хотя молодые в 1891 годуй поженились, их брак не был узаконен: они жили не венчанными.
«Я его очень люблю и ценю, как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда. Лучше, как ни тяжело, теперь нам разойтись, чем через год или полгода… Он говорит беспрестанно, что я принадлежу к пошлой среде, что у меня укоренились и дурные вкусы, и привычки, — и это все правда, но опять странно требовать, чтобы я их отбросила, как старые перчатки… Если бы Вы знали, как мне это все тяжело!» — жаловать Варвара брату Ивана Бунина Юлию.
И. Бунин
В 1894 году Варвара Пащенко ушла от Бунина и вышла замуж за его друга — состоятельного помещика Арсения Бибикова. Писатель страшно переживал, в его голове даже проскальзывали мысли о самоубийстве. Впоследствии описал свои чувства в последней части своего романа «Жизнь Арсеньева» — «Лика».
Когда Варвара Пащенко-Бибикова умерла в Москве в мае 1918 года от туберкулеза и ее муж сообщил трагическое известие Бунину, тот записал в дневнике, ужасаясь самому себе: «Весь день в момент этого известия у меня никаких чувств по поводу этого известия! Как это дико! Ведь какую роль она сыграла в моей жизни!» В 1898 году Бунин познакомился в Одессе с редактором издания «Южное обозрение» Николаем Цакни и его дочерью Анной. Ей девятнадцать лет, Бунин — на десять лет ее старше. Темноволосая девушка изумительной красоты, с греческими корнями, могла любого свести с ума.
Писатель сделал Анне предложение уже через несколько дней после знакомства. В 1899-м они обвенчались. «Красавица, но девушка изумительно чистая и простая», — написал Иван об Анне своему брату Юлию, а Вере Муромцевой он позже говорил: «Цакни была моим языческим увлечением».
Правда, в одном из писем Юлию Бунин дал своей возлюбленной весьма нелицеприятную характеристику: «Сказать, что она круглая дура, нельзя, но ее натура детски-глупа и самоуверенна — это плод моих долгих и самых беспристрастных наблюдений… Ни одного моего слова, ни одного моего мнения ни о чем — она не ставит даже в трынку. Она… неразвита как щенок, повторяю тебе. И нет поэтому никаких надежд, что я могу развить ее бедную голову хоть сколько-нибудь, никаких надежд на другие интересы».
В. Пащенко — первая жена И. Бунина
Стоит ли удивляться, что в 1900 году брак распался, ситуация драматическая: Бунин ушел от Анны, когда она ждала от него ребенка. Их единственный сын Николай прожил всего несколько лет, заболел скарлатиной и умер. Больше детей у Ивана Бунина никогда не было…
Впоследствии, уже в эмиграции, Бунин признавался, что «особенной любви» к Анне Цакни он не испытывал, а была «приятность», которая «состояла из этого Ланжерона, больших волн на берегу и еще того, что каждый день к обеду была превосходная форель с белым вином, после чего мы часто ездили с ней в оперу».
Спустя шесть лет после разрыва отношений с Анной, в 1906 году, на литературном вечере на квартире писателя Бориса Зайцева Иван Бунин познакомился с очаровательной Верой Муромцевой. Она была настолько прекрасна, что некоторые даже сравнивали ее с Мадонной. Бунину на тот момент тридцать шесть лет, ей — двадцать пять. Борис Зайцев впоследствии описал Веру как «очень красивую девушку с огромными, светло-прозрачными, как бы хрустальными глазами».
Она принадлежала, как бы сегодня сказали, к интеллектуальной элите. Родилась в московской дворянской профессорской семье. Ее отец, Николай Муромцев — член московской городской управы, а ее родной дядя, Сергей Андреевич Муромцев — председатель Первой Государственной думы. Вера имела за плечами прекрасное образование (Высшие женские курсы), изучала химию, знала четыре языка, занималась переводами, увлекалась современной литературой.