…багряный полдень дышит легкой силой,
и каждый нераскрывшийся бутон
овеян влагою со всех сторон…
Джулия внутри затрепетала; но она держала себя в руках; она не вскочила и не закричала: «Ах, ах, ах! Что за чудо!», и не стала толкать метрдотеля в пруд с лилиями. Она, хорошо воспитанная женщина двадцати одного года от роду, просто сидела и трепетала.
Фил встал, держа в руках салфетку:
– Привет, Дик!
– Привет, Фил!
Это был тот самый красивый мужчина; Фил отошел от столика на несколько шагов и стал с ним беседовать.
– … встретил в Испании Картера с Китти…
– …«Бремен» был переполнен…
– … так что я хотел…
Фил сел обратно за столик, а мужчина пошел дальше за метрдотелем.
– Кто это? – спросила она.
– Мой приятель, Дик Рэгленд.
– Я в жизни еще не видела такого красавца!
– Да, он красив, – без всякого воодушевления согласился Фил.
– Красив?! Да он – архангел, он – прямо-таки пума, он – просто кексик! Почему ты меня с ним не познакомил?
– Потому что в Париже не найти американца с репутацией хуже, чем у него!
– Чушь! Должно быть, его оклеветали! Это грязная ложь, которую разносят ревнивые мужья, чьи жены бросают на него взгляды! Такой человек способен лишь поднимать на врага отряды кавалерии и спасать утопающих детишек!
– Но факт остается фактом – его нигде не принимают, и не по одной, а по целой тысяче причин!
– И что это за причины?
– Самые разные! Пьянство, женщины, судебные дела, скандалы, сбил кого-то насмерть автомобилем, лень, никчемность…
– Не верю ни одному твоему слову! – уверенным тоном заявила Джулия. – Могу поклясться – он ужасно симпатичный! И ты сам так считаешь – я видела, как ты с ним разговаривал!
– Да, – неохотно признался Фил. – Как и у большинства алкоголиков, у него есть определенный шарм. Эх, устраивал бы он свои дебоши где-нибудь подальше от людей! Но едва кто-нибудь захочет принять участие в его судьбе и начинает о нем хлопотать, как он тут же выливает суп на спину хозяйке, бросается с поцелуями к горничной и засыпает в собачьей конуре с какой-нибудь дебютанткой! Слишком уж часто он себе позволяет подобное! Он умудрился дискредитировать себя практически везде, и нет уже никого, кто не знает, что это за человек…
– Кроме меня! – сказала Джулия.
О, да – Джулия была одна такая! Она была чуть слишком хороша для любого, и иногда даже жалела о том, что ей столь много было дано. Ведь за все, что дополняет красоту, полагается платить – другими словами, те качества, которые обычно служат заменой красоте, лишь обременяют, когда всего лишь дополняют красоту. Сияющие карие глаза Джулии вполне обошлись бы и без сверкавшего в них блеска пытливого ума; неукротимое чувство юмора лишь отвлекало от созерцания нежных очертаний ее губ, а расслабленная, мягкая манера держаться лишь подчеркнула бы прелесть ее фигуры – но она, и сидя, и стоя, всегда держала спину идеально ровно, благодаря воспитанию строгого отца.
Ей несколько раз встречались столь же совершенные юноши, приносившие ей дары, но все они и так обладали цельностью, исключавшей дальнейшее их совершенствование. Вместе с тем она обнаружила, что мужчин высокого полета в юности всегда отличают острые углы и неровные кромки, а сама она была еще слишком юна, чтобы с этим смириться. Вот, например, перед ней сидит этот насмешливый юный эгоист Фил Хофман, который явно вскоре превратится в блестящего адвоката и который буквально погнался за ней по пятам аж до самого Парижа! Он нравился ей ничуть не меньше, чем любой другой человек, но, как и подобало сыну шефа полиции, он был о себе слишком уж высокого мнения!
– Вечером я уезжаю в Лондон и в среду отплываю домой, – сказал он. – А ты останешься в Европе до конца лета, и каждые две недели кто-то новый станет приседать тебе на уши со своими чувствами!
– Вот когда за такие слова тебя призовут к ответу, тогда и ты начнешь вписываться в мою картину мира! – заметила Джулия. – А пока, чтобы уравнять счет, познакомь-ка меня с этим Рэглендом!
– Но ведь это – мои последние часы! – взмолился он.
– Я и так дала тебе целых три дня, чтобы ты придумал какой-нибудь свежий подход! Покажи, что ты воспитанный человек! Пригласи знакомого на чашку кофе!
Когда к ним присоединился мистер Дик Рэгленд, Джулия удовлетворенно вздохнула. Дик был загорелым блондином с прекрасной фигурой, а лицо его, казалось, светилось изнутри. Голос у него был негромкий, но глубокий; он всегда как бы чуть дрожал, и в нем словно звучало беспечное отчаяние; взгляд его заставил Джулию почувствовать себя привлекательной. Полчаса среди ароматов фиалок, подснежников, незабудок и анютиных глазок они обменивались любезностями, и интерес Джулии лишь возрос. Она даже обрадовалась, когда Фил произнес:
– Мне надо еще оформить английскую визу. Так что, юные птенчики, я вынужден оставить вас наедине, пусть это и неблагоразумно. Если хочешь меня проводить, приезжай к пяти на вокзал Сен-Лазар, ладно?
Он посмотрел на Джулию, надеясь, что она сейчас скажет: «А я пойду с тобой!» Она отлично знала, что не стоило ей оставаться один на один с этим человеком, но он сумел ее рассмешить, а ей последнее время нечасто доводилось смеяться, поэтому она сказала:
– Я еще ненадолго задержусь – тут такая хорошая и бодрая атмосфера!
Когда Фил ушел, Дик Рэгленд предложил заказать «фин шампань».
– Я слышала, у вас ужасная репутация? – внезапно спросила Джулия.
– Жуткая! Меня уже никуда не приглашают. Хотите, я сейчас приклею усы для конспирации?
– Как странно… – продолжила она. – Разве вы не понимаете, что сами лишаете себя поддержки? Да будет вам известно, что Фил, прежде чем вас представить, счел необходимым предупредить меня о вашей репутации! И я его вполне могла бы попросить вас не представлять!
– А почему же не попросили?
– Мне показалось, что вы такой красивый, и все это очень грустно…
Его лицо не изменилось; Джулия поняла, что он столь часто слышал это замечание, что оно его уже нисколько не трогало.
– Но, это, конечно, не мое дело! – торопливо добавила она.
Она не сознавала, что его статус «изгоя» лишь добавлял ему привлекательности в ее глазах, и не потому, что ей импонировал беспутный образ жизни – она никогда не видела этого своими глазами, и для нее это было просто абстракцией, – а потому, что в результате этой жизни он оказался в одиночестве. Некий атавизм характера заставил ее устремиться к появившемуся в племени чужаку – существу из мира, где жили иначе, сулившему нечто непознанное, обещавшему приключения.
– Вам я, пожалуй, могу сказать: я собираюсь навсегда бросить пить пятого июня, когда мне исполнится двадцать восемь лет, – вдруг произнес он. – Пьянство мне больше не приносит радости. Очевидно, я – один из тех, кому пить противопоказано!
– Вы уверены, что сможете бросить?
– Я всегда выполняю свои обещания. Я хочу вернуться в Нью-Йорк и устроиться на работу.
– Вы даже представить себе не можете, как я рада. Сама удивляюсь! – вырвалось у нее, но она решила: ничего страшного.
– Еще «фин шампань»? – предложил Дик. – И радости прибавится!
– Вы так и будете продолжать до самого дня рождения?
– Скорее всего. А в мой день рождения я буду плыть по океану на «Олимпике».
– Я тоже на нем плыву! – воскликнула она.
– Вот тогда и увидите мгновенное превращение; я выступлю с этим номером на корабельном концерте!
Стали убирать столики. Джулия знала, что ей пора идти, но разве могла она оставить его сидеть в одиночестве, наедине с грустью, прятавшейся за его улыбкой? Она решила, что должна проявить участие и поддержать в нем решимость.
– Расскажите мне, почему вы пьете? Видимо, есть какая-то причина – может, вы и сами не знаете?
– Как же! Я отлично знаю, с чего все началось!
За рассказом миновал еще час. В семнадцать лет он отправился на войну, а когда вернулся, то жизнь принстонского студента в черной шапочке показалась ему пресной. Он перешел в Бостонский технический, затем уехал за границу и поступил в Школу изящных искусств; там все и началось.
– Когда у меня появились деньги, я обнаружил: выпив, я раскрепощаюсь, как ирландец, и у меня появляется способность нравиться людям; вот это и вскружило мне голову. Я стал больше пить, чтобы поддерживать эффект, чтобы все считали меня отличным парнем.
Я много раз попадал в истории, поссорился с большинством своих друзей, затем связался с одной безумной компанией и на какое-то время загулял с ними, как ирландец. Но я был склонен считать себя выше их и стал иногда задумываться – а что я, собственно, делаю с этими людьми? Им это не очень-то нравилось. А когда такси, в котором я ехал, сбило человека, меня арестовали. Я был ни при чем, но им хотелось получить взятку, и этот случай попал в газеты; когда меня освободили, все продолжали думать, что того человека сбил я. Так что за последние пять лет моя репутация стала такой, что матушки с дочками стараются побыстрее съехать из гостиницы, если вдруг в ней останавливаюсь я!
Недалеко от них засуетился беспокойный официант, и она взглянула на часы:
– Боже мой, ведь Фил уезжает в пять! Мы весь день тут просидели!
Они поспешно отправились на вокзал Сен-Лазар, и он спросил:
– Вы позволите мне увидеться с вами еще раз? Или лучше не надо?
В ответ она посмотрела на него таким же долгим взглядом. Не было заметно никаких следов беспорядочной жизни: лицо было румяное, спина прямая.
– Не бойтесь. До завтрака я всегда в полном порядке! – прибавил он, словно больной.
– А я и не боюсь! – рассмеялась она. – Давайте позавтракаем послезавтра.
Они торопливо взбежали по лестнице в здание вокзала Сен-Лазар, но поезд «Золотая стрела» прямо у них на глазах отправился к Ла-Маншу. Джулия исполнилась раскаяния, ведь Фил проделал столь долгий путь…
В качестве искупления она отправилась к себе – она жила в квартире с теткой – и села писать Филу письмо, но ей мешали мысли о Дике Рэгленде. К утру впечатление, которое он на нее произвел, несколько сгладилось, и она решила ему написать, что не сможет с ним увидеться. Но это был такой пустяк, и к тому же она сама была бы не против… Так до половины первого назначенного дня она его и прождала.