Внезапно Тодд ощутил слабость во всем теле.
— В общем… — Тодд сжал губы. Он старался, чтобы голос не дрожал. — Мне эти деньги не нужны. И больше красть ответы я не буду. Я уже сказал Маквитеру…
Марк удивленно выпучил глаза.
— Ты сказал Маквитеру? Что ты ему сказал?
Голос Марка надломился в холодном воздухе.
— Я не хотел, чтобы он продолжал искать, кто все это сделал. И я не хотел врать! — Тодд взвизгнул, как собачка. — Я сказал ему, что это сделал я. Я один. Я…
— Черт возьми, Тодд. — Марк покачал головой. Рукой без перчатки он достал телефон. — Черт.
— Что ты делаешь? — Тодд подался навстречу Марку.
— Просто… Звоню кое-кому, — пробурчал Марк. Он все еще пытался набрать номер перчаткой. — Твою мать.
Тодд не знал, что делать дальше. Он не хотел, чтобы Марк звонил Тревору. Он всего-навсего хотел поговорить с Марком. Наедине. Объяснить ему, что Маквитер не будет их наказывать. Тодд сделал шаг навстречу Марку и положил ладонь ему на руку. Не для того, чтобы отобрать телефон, а чтобы на мгновение задержать его. Но Марк был тверд, как кирпичная стена. Тодд попытался мягко опустить руку, в которой Марк сжимал телефон, однако тот сначала не шелохнулся, а потом резко дернул ее вверх.
— Эй! — закричал Марк.
Тодд увидел, как Марк замахнулся на него локтем, и резко откинул голову назад. Его ноги запнулись о кусок льда и заскользили вперед.
Он увидел небо, этот усыпанный звездами черный фон, напоминающий рождественские огни. Голова Тодда резко ударилась обо что-то похожее на бейсбольную биту, а может, это было просто основание качелей. Что бы это ни было, оно было твердым как камень.
А потом — ничего. Ничего, кроме чувства, что Тодд проваливается куда-то. Ничего, кроме ползучего холода, который проникал во все уголки его стремительно сужающейся реальности.
Потом — непонятно когда — Тодд услышал голос.
Точнее, два голоса. Это были две девушки. Один голос был пронзительным и немного безумным:
— Гребаный ты боже мой! Он что, умер? Твою мать! Какого черта?
А второй тихим и спокойным:
— Просто расслабься, ладно?
Тодд не мог полностью открыть глаза. Но он видел серебристый овал лица, очертание руки в серой куртке.
— Ты меня слышишь?
— Черт, Кэрри. Просто. Черт, пойдем! Пожалуйста! Кэрри! Пожалуйста!
— Я позову на помощь. Хорошо? Обещаю.
— Пойдем!
У Тодда болела голова. Но уже несильно. Будто боль была не здесь, а в нескольких кварталах отсюда. Тодд словно слышал отдаляющуюся сирену. Он попытался открыть рот. Но челюсть не разжималась, словно стальной капкан. Тодд вспомнил, как дверь их с мамой гаража периодически заклинивало и они наваливались на нее, но она не поддавалась. Так что Тодд решил вернуться в себя и позволить темноте забрать его.
А потом он почувствовал себя воздушным змеем, которого тащат через грозу и ветер, и ничего вокруг не имело формы, была только текстура. Вокруг раздавался гром, страшный гулкий гром.
Призрак Тодда воспарил над тем местом, где его тело сделало последний слабый вдох.
В этом слабом вдохе уместилось все многозвучие жизни Тодда: все, чем он был и чем не был. Неприятные звуки вроде гула его шагов по мраморному полу в Олбрайт и приятные — наподобие клацанья спиц, когда из мотка шерсти вдруг получалось что-то красивое. Где-то в самом центре всего этого было короткое воспоминание о том первом разе, когда Тодд рассмешил Марка своей шуткой, шуткой о супе.
Мы не выбираем, что вспоминать во время нашего последнего вдоха.
Мы просто дышим этими воспоминаниями.
Выдыхаем их.
Луна вскарабкалась на свое любимое место на ночном небе, и Тодда не стало.
Джорджия. Тодд
Хэй. Итак.
Теперь это твое пристанище, да? Кто бы знал, что в склепах так холодно.
Холодно, но в каком-то смысле стильно, если для тебя это важно.
Думаю, ты единственный несовершеннолетний здесь. Рядом с большинством урн приклеены черно-белые фотографии бабушек и дедушек. Вот какая-то «Тетя Марси», которая, как по мне, выглядит как лесбиянка. В твоем ряду стоят как минимум два букета дешевых искусственных цветов.
Все-таки здесь, может, и не так классно.
Твой прах покоится в белой урне, которая выглядит как банка из-под супа, с которой кто-то оторвал этикетку и покрасил белой краской. Смотрится круто. По-особенному. На полу рядом с твоим шкафчиком раскиданы сморщившиеся лепестки роз, напоминающие конфетти. А еще кто-то приклеил к твоему окошечку розовую ленту.
Интересно, тебя вообще бесит, что ты фактически заперт в шкафчике? Возможно, это похоже на то, как до конца жизни оставаться запертым в школе. До конца загробной жизни.
Или тебе без разницы, потому что ты уже мертв.
Если тебе интересно, что случилось с моим лицом, рассказываю: под нижней губой мне наложили шесть швов, и они адски чешутся. (Швов, кстати, было семь, но один я вытащила во сне.) Когда твой одноклассник Тревор Батхерст схватил меня за лодыжку и я ударилась лицом о лестницу, то пробила нижними зубами дыру под губой. Один зуб треснул, а другой, тот, что сверху и по центру, был сломан. Сейчас я выгляжу так, будто мой передний зуб закрасили ручкой. Два дня я провела в кресле у стоматолога, чтобы он все вырвал и подпилил. Я пребывала под неслабой дозой обезболивающего, поэтому ничего не чувствовала.
По дороге домой отец сказал:
— Лучше бы в ту ночь избили меня.
Ах да, еще я как будто ношу детскую пиратскую бороду. Это не до конца сошел синяк от удара подбородком о лестницу. А шина на руке потому, что я каким-то образом умудрилась сломать мизинец. Выгляжу так, словно побывала в драке.
Хотя, наверное, так и есть.
По крайней мере, я как-то исхитрилась пнуть Тревора в лицо. Я этого не помню, но когда приехала полиция, то он пожаловался, что я сломала ему нос и вообще напала на него. Так что я молодец. Марк сломал руку, когда пытался прижать Тревора к полу.
Он защищал меня. Наверное.
Думаю, я сейчас здесь, чтобы лично рассказать тебе, как ты умер.
Как все было.
После всех этих драк, рвоты, приезда копов и так далее в отделение пришла Кэрри и рассказала детективам все, что рассказала мне до этого, когда мы были у нее дома.
Она рассказала, что в ночь твоей смерти у Ширли был секс с Тревором. Они, как обычно, то сходились, то расходились. Может, слышал об этом?
Неважно, в общем, секс был в самом разгаре, когда ему позвонили и он куда-то убежал. Ширли была в бешенстве: она решила, что Тревор снова ей изменяет, поэтому села в свою дорогущую тачку и поехала за ним. Остановившись у парка, она увидела, как Тревор и Марк садятся в машину Тревора. Они о чем-то спорили. Ширли испугалась. Она решила, что все дело в наркотиках, поэтому позвонила Кэрри, своей лучшей подружке, точнее, бывшей лучшей подружке, и сказала, что сейчас находится в парке и ей нужна помощь.
И вот в полночь или около того Кэрри берет папину машину, убегает из дома и едет в парк, потому что там ее ждет перепуганная Ширли. Они вместе отправляются на детскую площадку. Там они находят тебя. Ты лежишь рядом с качелями в снегу. Кругом море крови, а твои глаза закрыты. Ширли думает, что ты умер. Кэрри думает, что ты жив.
Кэрри хочет звонить в полицию, но Ширли слишком напугана. И еще она любит Тревора. И она такая: «Ой, а что, если что-то случится с Тревором?» Так Кэрри поняла, что Ширли — наиглупейший человек из всех, кого она знает. Они скандалят на парковке у парка, потом возвращаются Тревор и Марк и Тревор объявляет девочкам, что ты мертв.
Тревор говорит, что если они прямо сейчас не уедут, то их всех арестуют за убийство. По Ширли было заметно, что она искренне рада, что Тревор ей не изменяет. И она уговорила Кэрри разъехаться по домам. Будто ничего такого не случилось, ведь Тодд все равно мертв, поэтому лучше всем отправиться домой, как сказал Тревор.
И тут Кэрри такая: «Это ведь ты попросила меня сюда приехать. Какого черта?»
А Ширли такая: «Ошиблась. Он уже умер. Просто езжай домой».
И Кэрри уехала.
Оставила тебя там одного.
Вот что я услышала той ночью сразу после того — не то чтобы тебе это было интересно, но окей, — как впервые занялась сексом; и сказал мне об этом человек, с которым у меня был секс. Она рассказала, что видела тебя истекающего кровью на снегу, но уехала, потому что так ей велели сделать Ширли, Марк и Тревор.
Несмотря на то что она думала, что ты был еще жив.
Несмотря на то, что она обещала тебе вернуться.
Но не вернулась.
Я надеюсь только на то, что ты не слышал, что она говорила тебе той ночью.
Я действительно постоянно думаю о том, что ты услышал обещание Кэрри, что все будет в порядке.
И после этого она не сделала ровным счетом ничего.
Она просто поехала домой и легла спать. И убедила себя, что ты был уже мертв. Она сказала, что Марк убедил ее, что это был несчастный случай.
Она не знала, что Марк и Тревор съездили домой к Тревору и взяли оттуда мешки для мусора, чтобы сложить в него снятые с тебя вещи, а потом оттащить тебя к деревьям.
Об этом Марк рассказал детективам и родителям (а я сидела в соседней комнате и подслушивала). Марк объяснил, что они хотели снять с тебя одежду на случай, если на ней останутся какие-то улики. Видимо, Марк тоже насмотрелся всяких шоу об убийствах.
Но, как я поняла, они забыли на месте твои варежки. И на следующий день их обнаружила чья-то собака. Так что мой брат — весьма невнимательный преступник, что еще скажешь. Похоже, на тебе в ту ночь были розовые варежки.
Я не знаю почему, но мне очень нравится, что ты был в варежках. Я представляю, как ты их вязал. Странно, ведь я совсем ничего о тебе не знаю.
Мне стало известно, что детективы во время допроса сообщили Кэрри, что в тот момент, когда они с Ширли подошли тебе, ты с большой долей вероятности еще был жив. Да, ты ударился головой, но умер от холода.
Хочу сказать, что по факту они все убили тебя. Каждый из них мог тебя спасти, но не стал. Ни Ширли, ни Тревор, ни Кэрри, ни Марк. Никто.