Были тут коробки с печеньем, баночки бутербродных «смузи», арахисовых и прочих, огромные матерчатые мешки риса, горы детского питания в мелкой расфасовке, годившегося уже только для голодных взрослых, штабеля слипшегося просроченного маршмеллоу – примитивнейшей «сладкой ваты», белой, как снег, похожей на разодранную в клочья губку. Элайна этот маршмеллоу терпеть не могла!
Когда кормили горячим, она с удовольствием садилась и ела. Если же застолья не было, то разрешалось взять сухой паек и унести его восвояси. Практически это был бесплатный магазин. Коммунизм в отдельно взятом филиппинском храме.
Элайна обычно брала хлеб, бекон и маргарин – что днем, что ночью. Мороженых гусей-лебедей не брала. Кто их готовить-то будет? Всегда хотелось кофе, но баночки растворимого кофе разбирались столующимися в первую очередь. Разжиться сублимированной кофеподобной химией Элайне никогда прежде не удавалось. А тут пруха! Двухсотграммовая банка смотрит на нее и улыбается. Темно-коричневые, местами даже черные кристаллики сухо шуршат внутри. Кофечко мое! Кинь в чашку ложечку, залей кипятком и радуйся жизни! Элайна возрадовалась заранее. Так развеселилась, что прямо с филиппинско-католической снедью поперлась в ликерный магазин (полчаса до закрытия), стибрить хотела в дополнение к кофе бутылочку «Столичной». Ма-аленькую такую бутылочку – пол-литра всего.
«Столичная» – водка особая, это настоящая русская водка. Ее и в мамины коммунистические времена в России пили. В Канаде, правда, слово «Столичная» пишется не по-русски, а по-английски: «Stolichnaya». Но кто читает-то? Чай, не книжку в библиотеке берут! Привязалось к Элайне это Улькино словечко: чай. Почему не кофе?
Баночка кофе – улыбка судьбы – в ликерном ее и погубила… Прорвался целлофановый мешок, банка покатилась по полу, Элайна наклонилась, чтобы ее поднять. У нее на секунду приоткрылась куртка, отверзлась щель. Водка-душегубица тут же сунула в эту щель крытую золотом головку, сверкнула, брызнула открытием в мозги тощего, длинного, рукастого раскладчика бутылок.
– A thief![25] – возопил он изумленно и схватил Элайну за руку.
Глава 123
Если бы проклятущая банка с кофе выскочила из дырки в пакете минутой раньше, все обошлось бы как нельзя лучше. Стоя в той части магазина, где все нормальные покупатели выбирают, чего бы такого выпить, и складывают отобранные бутылки в тележки, Элайна могла бы заявить, что вот как раз и собирается сейчас подойти к кассе и оплатить покупку. А что вместо тележки положила выбранный бутыльман за пазуху, так это сугубо по религиозным соображениям. Исключительно в силу национальных традиций. Отношение к алкоголю у русских трепетное. Перед тем как распить бутылку, ее надобно приласкать, ближе к сердцу подержать… Мало ли какой чуши можно наплести при желании.
Но, увы, донкихот из винно-водочного, держиморда-раскладчик в полотняном фартуке ниже костлявых колен, схватил Элайну по другую сторону кассовых баррикад: она находилась уже там, где честные покупатели пускались в свой последний путь – к выходным дверям, чтобы оказаться за пределами магазина. На свободе!
Держиморда-раскладчик повис на Элайне, словно она собиралась вырваться и убежать. Она и собиралась, но виснуть он все равно права не имел! Элайна хотела стряхнуть тощего с рукава, а он вцепился как бульдог. Мертвая хватка. Вместо собачьих зубов – холодные пальцы. Она его – бац! В пах. Отпусти, мол, хуже будет. Он упал и взвыл оперным дискантом. Выходная ария защитника справедливости и идеалов демократии. То был блистательный апофеоз его карьеры.
Элайна, добрая душа, нагнулась, хотела поднять пострадавшего с полу, но сзади на нее уже навалилась тяжелая тетка в таком же форменном фартуке, что и у козла-держиморды. Выпорхнула тетка из-за кассового аппарата…
Вызвали полицию, составили протокол, надели на Элайну наручники. Ироды! Изверги рода человеческого, как сказала бы старая маникюрша Эстер. Почему Элайна вдруг о ней вспомнила? Неизвестно.
Наручники были для особо буйных, не наручники, а целый корсет. Не только запястья, но и локти ограничены в движениях – привинчены, припаяны к талии тюремным металлом. Не шелохнешься. Унизительно чрезвычайно. У Элайны даже слезы из глаз потекли. От обиды и ужаса. За что ее так?! За бутылку водки? Попросила разрешения сообщить Майклу.
Майкл приехал. И это, как потом оказалось, было большой его ошибкой. Надо было немедленно звонить Лариске с Клаудио, а самому и носа в полицию не совать! Но как вышло, так вышло. В тот самый момент, когда Майкл переступал порог полицейского участка, ему позвонил ничего не подозревающий Клаудио и… выпал в осадок.
Прибыли они минут через тридцать. Оба. На вертолете, что ли, прилетели? Или на пожарной машине? Спасибо им, в общем-то… Приехали выручать и выручили. И им это не так просто далось.
Лариска, к удивлению Элайны, чуть не костьми ложилась. Как она перед черным полисменом лебезила! Страшно вспомнить. Чак его звали. Констебль Чарльз Луис. Чернокожий квадратный толстяк, с заплывшим, многослойным, кустисто-плешивым затылком, со спиной неохватной, как стена. С кобурой на поясе.
Глава 124
Если бы (опять «если бы) не потасовка у дверей; если бы не тетка-тяжеловес, на глазах изумленной публики с ловкостью циркачки выскочившая из-за кассы и покрывшая Элайну собою, словно жарким утюгом, если бы не оперные вопли козла-держиморды – дело было бы пустяшное. Мелкое воровство на сумму менее пяти тысяч долларов. Заплати штраф и будь здорова. Правда, суд за твой счет. И адвокат за твой счет. Можно, конечно, без адвоката, но страшно. Штраф не маленький, теоретически может быть до двух тысяч, но вряд ли. Итого, если бы не было потасовки у дверей, весь спектакль обошелся бы тысячи в полторы, максимум – в три.
Но потасовка была… То есть практически был состав преступления, достаточный для открытия уголовного дела и переезда в тюрьму.
Клаудио и Лариска действовали, не сговариваясь, в приступе внезапной и абсолютной телепатии. Денег не жалели. Деньги, все что есть и все что будут, в расход! Русского паралигала, то есть недоадвоката, даже и приглашать не стали, лишь выспросили, кто в Альберте лучший адвокат. Его и наняли.
Адвокаты в Канаде – люди богатые. Крохотное дельце разобрать, разочек на переговоры с прокурором сходить, пожалуйте восемьсот долларов плюс налог. Общая сумма легко зашкалит за тысячу. Это если дело простое – например, один недоросль другого за грудки возьмет и зубы оскалит. А если хоть на йоту сложней, как в случае с Элайной, разговор с адвокатом начинается с суммы в пару тысяч и может быть продолжен лишь в том случае, если клиент исполнен горячего энтузиазма заплатить по окончании всех развлечений в суде тысяч пять. Не меньше. Меньше никак нельзя. Канадский адвокат оценивает свои услуги по часам. Если он, к примеру, звонит в секретариат суда, чтобы уточнить какую-нибудь деталь, прежде чем телефонный номер набрать, посмотрит на часы, а когда закончит разговор, снова посмотрит. Ага. Восемнадцать минут ушло. Один час адвокатского тяжкого труда стоит от двухсот пятидесяти долларов до произвольной поднебесной суммы, назначаемой им самим. Сколько нужно заплатить за восемнадцать минут, легко вычислить. Но кто считает? Когда над человеком висит, поблескивая, меч Немезиды, он не мелочится. Если деньги есть.
Если денег нет, история другая. Можно отдаться в руки адвоката для бедных. Услуги такого «защитника Ульянова» оплачивает щедрое канадское государство. Подследственный, он же обвиняемый, он же кур, попавший в судебный ощип, не платит ничего. «Защитник Ульянов» – студент какой-нибудь вчерашний или еще чем-то дефективный адвокат для бедных – формально ничем не отличается от адвоката для богатых. При встрече с потерпевшим изложит бедняге, что именно в законе по поводу его деяния говорится. Честно изложит: «Деяние, предусмотренное статьей такой-то, влечет за собой…» Но защитник для бедных не станет «подходить к вопросу творчески». Не станет додумывать и выдумывать, не станет искать возможности безнаказанного флирта с законом, обведения Немезиды в лице судьи и прокурора вокруг вежливого виртуального пальца. Канадские судьи и прокуроры – ребята тертые. С ними ох как трудно!
Адвокат для богатых, как правило, умен и опытен. Он съел, таскаясь по судам, не одну собаку. Съел живьем, как корейцы едят, и не поперхнулся. И не тошнит его. Он с большой долей вероятности заставит и судью, и прокурора поверить в свою версию, головокружительно-прекрасную в филигранной юридической продуманности. Эта версия – как фигура в начертательной геометрии – только кажется сложной. На самом деле она проста. Состоит сугубо из фактов, разбитых для удобства усвоения, на крупинки. Крупинки интерпретированы ловко и логично. Их главное преимущество в том, что они многовариантны. Как жидкость в сосуде. Нальешь факты в чашку – смотрите, то чашка была! Нальешь в бутылку – совсем другая картина. И выводы другие…
А бесплатному адвокату кто платит? Не клиент, нет? Ну, вот не клиенту он и служит, не клиента своим потенциально блистательным, но невостребованным (в связи с неоплатой) разумом обслуживает. Жидкие факты разливаются по логическим емкостям согласно купленным билетам. Исключительно.
Рядом с местом разлива всегда крутятся юркие твари, собирающие пролитое и готовящие из него пикантную приправу: общественность осведомляют. Люди любят пикантное, оно поднимает им аппетит. Если учитывать вовлеченность прославленного фигуриста Майкла Чайки, то случай с Элайной Ив – деликатес по определению. Подобные пряности не украшали лобного места общественного порицания много лет – со времен жены оттавского парламентария, укравшей в бутике брюки.
Клаудио и Лариса были едины как скала: огласки и крушения имиджа Майкла допускать ни в коем случае нельзя.
Глава 125
Огласка в образе сутулого до горбатости, а в остальном вполне красивого парниши Джери Коварски уже стучалась в дверь. Коварски промышлял криминальными новостями. Журналистом он не был, но в журналистике подвизался. Где-то же надо? Джери был фрилансер – свободно подвешенный в профессии. Фриланс никому ничем не обязан, пишет только тогда, когда хочет. Как напишет, так заплатят. В остальное время жил на деньги жены-медсестры.