– Молодец, Майкл!
– Но ведь не то…
– Но прыгаешь! На чемпионате, конечно, по-другому было… Ты не дрейфь! Подшлифуем, почистим…
– Это стыдно? То, как я сейчас прыгаю?
– Стыд ни при чем. Ты, честно тебе скажу, невероятное сделал. От того уровня, что был у тебя перед чемпионатом, до сегодняшних твоих четверных – семь верст известно чем плыть. Ты их за полгода отмахал. Я б в жизни не поверил, что такое возможно. А что не летаешь… Я тебе говорил: тут тайна имеется.
– Я знаю.
– Не знаешь ты. – Клаудио горько усмехнулся.
О звонке Тинатин Виссарионовны Майкл, конечно, не знает. Но почему его интуиция молчит? Странно. Или нет у него интуиции вовсе? Настолько примитивен?
– В эмоциях дело, – проговорил Майкл, на Клаудио не глядя. – Я сильно зол тогда был. И… – Он почти совсем отвернулся, добавил тихо: – И еще в одном обстоятельстве… – Голову наклонил, тихо-тихо прошелестел: – Мне с женщинами спать нельзя.
Клаудио, тянувший из пластмассовой бутылки воду, аж поперхнулся. Закашлялся, облился, чертыхнулся. Успокоился. Спросил равнодушно:
– Голубой, что ли?
Майкл так и знал! Нельзя было этого никому рассказывать: ни Клаудио, ни Потапову, ни, разумеется, Карлосу. Такие вещи не рассказывают, только если врут, как Карлос про Брижжит, тогда и рассказывают.
Обратно взять свои слова невозможно, остается молчать. Как рыба об лед. Странное, странное выражение, как большинство маминых русских. При чем тут рыба?
Клаудио легонько стукнул Майкла кулаком в грудь, а-ля боксер без перчатки:
– Говори. Чего замолчал?
Пытал недолго. Догадки Майкла имели под собой основание.
После смерти Нины, разбирая ее вещи, так он с матерью прощался, Майкл нашел книгу со скрепкой. К верхнему краю страницы пришпилена обыкновенная скрепка. Вместо закладки – на этой странице остановилась, значит. Нина любила читать за едой, вся книжка в пятнах. Майкл эти пятна гладил нежно, но Клаудио, конечно, этого знать не надо. Клаудио – только суть.
На странице, забрызганной борщом и отмеченной скрепкой, речь шла о враче, о молодом человеке, у которого был чудесный дар: он видел внутренние органы больного. Как только с женщиной переспит, дар исчезает. Потом опять возвращается. И так многократно это было замечено, настолько точно прослежено и подтверждено, что врач и вовсе от женщин отказался.
– Навсегда? – заинтересованно спросил Клаудио.
– Я не знаю, я же всю книжку не читал: толстая больно.
Самое трудное было объяснить Клаудио, каким образом приключения книжного врача связаны с ним, с Майклом, но делать этого и не пришлось. Клаудио все понял без дополнительных разъяснений.
– Как долго ты воздерживался перед чемпионатом? – спросил так, будто речь шла о том, как давно Майкл последний раз чистил зубы у дантиста.
– Я сам разберусь. – Голос Майкла внезапно стал глухим и низким.
Клаудио кивнул и будто страницу перевернул, ту самую, что борщом забрызгана. Бодро заговорил о будущих программах – олимпийской короткой и олимпийской произвольной.
«Адажио» Хачатуряна надо оставить для короткой программы. И музыка хорошая, и своего рода талисман. Для произвольной же Клаудио что-нибудь в ближайшие дни подберет: кое-какие мысли на этот счет у него есть. Главное – надо торопиться! До конца ноября надо успеть показать наброски обеих программ Флоре и Синчауку. Они-то, бедные, про эффект воздержания не знают… Клаудио осекся.
Ну не дурак ли? Поупражнялся в остроумии? Свою же беговую лошадку на ровном месте… Нашел, над чем подтрунивать. Рот открыл, чтоб извиниться, но поздно: Майкл с позеленевшим лицом уже сходил со льда на резиновый коврик. Может, это свет изменился? Напряжение от тренерской желчи скакануло так, что неоновые лампы ярче загорелись?
Клаудио ощутил себя законченной взрослой породистой свиньей.
– Прости дурака.
– Я в уборную, – отозвался Майкл.
Клаудио благодарно кивнул. Пронесло! Можно начать серьезную работу.
В принципе, есть что показать Флоре и Синчауку: они же профессионалы, не могут не оценить грандиозного рывка, роста мастерства, разницы между тем, что было до чемпионата, и тем, что стало сейчас.
А полеты… Невероятные квадруплы Чайки, которые потрясли мир, – это совершенно другое явление. Особый случай.
Может, им про доклад Макарова рассказать? Про небесную лонжу?
От этой мысли Клаудио повеселел. Всякое тайное рано или поздно становится явным. Вот и настал час. Если честно, Клаудио уже крепко подустал быть хранителем «государственной тайны». Что, спортивный престиж Канады одного его касается, что ли?
Майкл вернулся на лед. Начали спокойно и без паники «вспоминать ногами» то, что было показано на чемпионате. Ни малейшего упрека Майклу! Молодец, парень!
Вот доведут программы до максимального в предлагаемых обстоятельствах блеска – и обухом по корпоративной голове: вот вам, товарищи из Canadian Skating Union, вся правда! Кстати, что это такое… «обух»? Надо погуглить. Что-нибудь из лошадиной упряжи, наверное, тяжелое. Плевать.
Сейчас главное – это Флору в союзницы заполучить. Рассказать ей все, пусть артподготовку проведет: приготовит Турасаву и Синчаука к мысли, что Майкл хорош, но по-другому, не так, как на чемпионате.
А потом Клаудио им полную картину обрисует в деталях и подробностях. Про доклад Макарова, про «небесную лонжу». Мистикой он их, конечно, шокирует. Но другого выхода нет и быть не может.
Хватит в кошки-мышки играть.
Глава 131
Мышка была крошечной. Будто специально сконструирована для тоненьких и беленьких девичьих пальчиков с прозрачными ноготками цвета лунных камней. Кукольная мышка, как бывает кукольная одежда или кукольная посуда, предназначена для кукол. Не для людей.
Карлос, когда ребенком был, тысячу раз эту ерунду в магазине игрушек «Toys “R” Us» видел. И всегда мимо проходил. В ту пору он был большим фанатом пожарных машин. Девчачий отдел презрительно обходил. А тут пришел специально в девчачий. Хотел крошке Брижж что-нибудь в игрушечном магазине купить. Она ведь и сейчас как маленькая, наверняка обрадуется. Но потом передумал: лучше компьютерной мышки для той герлфренд, которую у тебя подло увели, подарка быть не может.
Это же фаллический символ! Всякий раз, беря мышку в руки, она вспомнит, кто ей ее подарил. И мышка станет теплой от девичьей прекрасной ладони… Карлос теперь только об этом и думал, как ее ладонь медленно ложится сверху… Нет, лучше другая ситуация. Вот крошечка Брижж задумалась и небрежно касается края мышки овальным ноготком, а потом кладет сверху всю ладонь. И пальчиком на клавишу нажимает. Жмет легонечко, но часто. Уф! Хороший подарок.
Если честно, Брижжит давно мечтала о мышке без провода, но всякий раз покупку откладывала: денег жалко. Лучше лишние туфли купить или что-нибудь из косметики. Не до мышек. А Карлос взял и подарил. Очень, очень мило! И звонит сто раз в день… И тоже фигурист, между прочим, но, в отличие от Майкла, не сидит двадцать четыре часа в сутки на катке вместе с кривоногим тренером… Правда, Карлос и не чемпион мира, и не «летучий канадец», как Майкл.
Ладно, за мышку спасибо. Майклу почему-то такое в голову не пришло – взять и сделать Брижжит какой-нибудь подарок. Майкл только говорит, что любит. Последнее время вообще стал странный: боится до Брижжит дотронуться. Или кажется ей?
До Олимпиады – двенадцать недель, целых три месяца! Они срок считают, как при беременности, неделями. Им две новые программы надо сварганить: олимпийскую короткую и олимпийскую произвольную.
Ну, хорошо. Потерпим, посмотрим, что там на Олимпиаде родится.
Зато у Брижжит ничего родиться не может. Не то чтобы вообще никогда… Но сейчас точно не может. Брижжит и таблетки бросила пить. На фига ей таблетки, если у нее с Майклом ни малейшего намека на секс нет? Обидно даже… Мама бы знала, конечно, одобрила бы. А бабушка Ани? О сексе бабушка Ани никогда ничего не говорила. Только о поклонниках. О сексе она, наверное, просто забыла. От старости. А что, спрашивается, делать человеку, у которого с памятью все в порядке?
Глава 132
Канада. Монреаль
Память маникюрши Эстер с годами не становилась хуже. Она становилась избирательней.
Теперь ее «компьютер» сам решал, что стирать, а что оставить. И если что-то стирал, то стирал надежно, так, что и восстановить нельзя. Это было неудобно.
Спала теперь Эстер плохо. Sleep Disorder. По-русски – нарушение сна.
Марик – сыночек, врач – сказал, что надо провериться. Эстер согласилась, о чем вскоре горько пожалела. Ей назначили странный тест, велели не спать двадцать четыре часа! Причем без кофе, чая, кока-колы, шоколада и любых других продуктов, содержащих кофеин. Разве это тест? Это пытка! En electroencephalogram. EGG, по-английски.
Делали этот EGG в монреальском Еврейском госпитале, очень хорошем. На горочке госпиталь стоит, на широкой улице. И внутри все красиво, и врачи лучшие в Канаде. Эстер назначили на восемь утра. Она пришла к семи. А что прикажете делать, если спать нельзя? Дома скорее уснешь, лучше уж на людях.
Вот позвали ее в кабинет, спросили, помыла ли голову, как велено, то есть вчера вечером и без кондиционера или любого другого подобного препарата: после шампуня ничего, кроме полотенца, на голову класть нельзя! Как в кабинет вошла, так и поняла, почему вдруг кондиционерам, маслам и прочим благовониям такая дискриминация.
Два мулатика в бирюзовых хирургических комбинезонах намазали голову измученной бессонницей Эстер мерзким гелем и повтыкали туда, прямо в гель, как в клей, множество электродов… Или как их, датчики эти? Тридцать две штуки. Уложили бедную женщину на удобную, в меру жесткую и в меру мягкую кроватеподобную кушетку и разрешили спать.
Эстер уснула мгновенно – последние часы едва держалась.
И вот спит себе Эстер блаженным и глубоким сном, а датчики сквозь гель ловят ее биотоки. Преобразуют энергию ее внутричерепной электростанции в сигналы, видимые на экране компьютера. Вот уж весь экран в синих волнистых линиях, а линий все прибавляется, прибавляется, прибавляется… Линии темные, кривые, ломанные…