Те пятнадцать минут, после которых Кавадис увел Чайку с арены, вот они.
Это не бог весть как этично – снимать тренировку не твоего ученика, но враг на то и враг, чтобы с этикой не считаться. Сама Флора так никогда в жизни не поступила бы. Но видеофайл просмотрела. Возле большого зеркала в банкетном зале отеля «Шератон», где альбертское отделение Canadian Skating Union, как всегда в начале мая, мирно и широко праздновало окончание очередного спортивного сезона. Флора подошла к зеркалу причесаться, а отошла с тяжелой занозой в душе. Забыв причесаться. Со стороны могло показаться, что одна дама, приятная во всех отношениях, показывает другой, столь же приятной даме забавные фотографии любимой собачки.
А потом Майкл отказался поехать на ледовое шоу в Детройт. Его пригласили на престижную арену, чтобы выступить среди других звезд фигурного катания США и Канады. Подобное приглашение – дело совершенно обычное, рутинное. Не рутинными были только фантастически высокий гонорар за само выступление и дополнительно вдвое больший гонорар за мастер-класс, который Майклу предлагалось провести.
А потом Клаудио наотрез отказывался допустить Флору для мониторинга ночной тренировки. Флора очень хотела видеть Майкла на льду, ей это было совершенно необходимо и как куратору от Skating Union, и просто по-человечески. Клаудио отказал, секретничал. Что это могло означать, кроме того, что «летучий канадец» перестал был летучим, утратил внезапно прорезавшуюся и столь же внезапно растворившуюся прыгучесть?
Ни о своих догадках, ни об апрельском видео, показанном ей под большим секретом, Флора никому не сказала ни слова. На все вопросы Синчаука отвечала, что так же, как и он, теряется в догадках. Хоть и не полная, но это была правда.
Синчаук был начальником Флоры, но подчиненным Турасавы.
Обсуждая с ним странное поведения «их драгоценной жемчужины» – так поэтически Турасава звал Майкла Чайку, – он честно сказал, что совсем не уверен в том, что именно Майкл Чайка будет представлять Канаду на Олимпиаде в России. Если бы чудеса Чайки были его рутиной, он бы их повторял и повторял. А он скрипит и тужится, прикрывается трауром, эмоциональным срывом. Брехня все это. Просто он больше не способен на чудеса.
Турасава не хотел верить, хватался за соломинку надежды, хотя он вовсе не тонул. Все у него было бы в полном порядке, даже если бы фигурист Чайка вообще никогда не рождался на свет. Турасаве было и удобнее, и выгоднее тянуть время, делать вид, что у Майкла Чайки дела идут лучше некуда, что «летучий канадец», выпестованный в Canadian Skating Union под руководством Акара Турасавы, навсегда останется таким же символом Канады, как Ниагарский водопад!
Для Криса Синчаука поведение Турасавы было загадкой. Дурак он, что ли? Оказалось самое неожиданное: он дример. От слова «dream» – мечта.
В тот период, когда Турасаву награждали и многократно принимали на самом-самом канадском верху (в связи с победой Чайки), в порыве эйфории, рассказывая о том, как его там, на Парламентском холме, чествуют, Турасава случайно признался Крису, что в юности писал стихи. Хорошие. По-японски.
Почему в этом надо было признаваться, словно в какой-то полуприличной детской слабости… вроде недержания мочи во сне? Разве в этом можно было усмотреть хоть что-нибудь постыдное? Конечно нет! Но Турасава стеснялся, и Синчаук его в этом понимал. Он бы тоже стеснялся.
Глава 142
Канада. Оттава
Сказать, что Акар Турасава стеснялся своей поэтической одаренности, значит, не сказать ничего. Тура-сава хотел, чтобы весь мир знал, как же сильно он стесняется своей поэтической одаренности! Это был камуфляж, подсадная уточка. Столь же гениальная и поэтичная, как светлая душа Акара. По-настоящему Акар стеснялся совсем другого – того, как и почему он был женат.
А женат он был счастливо, но без секса. Жена моложе его на пятнадцать лет. Изящная, в смысле не толстая, блондинка, происходящая из исключительно богатой чешско-австрийской семьи. Акар женился на ней по сватовству, когда стало уже совершенно неприлично оставаться холостяком. Это могло уже повредить его карьере. Он вовремя спохватился.
Двоюродная сестра – бездетная славная Марика – познакомила Акара с доброй и по-своему несчастной семьей. Денег у них было много, а счастья – мало.
Три дочери, три сестры. Старшая и красива, и умна. Средняя так себе, ее умственная слабость не сразу бросается в глаза, а третья, младшенькая… Печальная картина. Самое забавное, что мозгами она, младшая, почти нормальна. В шахматы хорошо играет.
Все девочки получили пристойное образование. Старшая все осилила сама, младших вытянули на буксирах. Раз есть деньги, значит, есть и репетиторы, и неограниченные возможности научить своих зайчиков спички зажигать и на барабанах играть. Все три зайчонка имели не просто университетские дипломы, а степень магистра. В сфере бизнеса и менеджмента.
Родители трех сестер еще живы. Оба. Отцу за девяносто, мать на восемнадцать лет моложе. Они все еще живут не в доме престарелых для богатых, где односпальная крошечная квартирка – четыре тысячи в месяц, плюс еще две с половиной за питание и спецуход, – а в своем старом громадном доме в торонтском Форест Хилле. С кошечками, собачками, птичками, рыбками и хомячками, дислоцированными в разных, чуть не герметически один от другого отделяемых отсеках дома.
Раньше у стариков жили только кошечки и собачки. Птички, рыбки и хомячки появились, когда отцу перевалило за восемьдесят. Началась медленная, но жестокая деменция, из-за которой кроме постоянно проживавшей со стариками прислуги филиппинки пришлось взять еще и приходящую медсестру, имеющую опыт работы с ментально неблагополучными пожилыми людьми.
То, что явно выраженная мозговая слабость дочерей унаследована ими от отца, а не от матери, никогда не было ни для кого секретом. Мать, бедняжка, всю жизнь свою с ним промучилась. Но, отдать ему должное, деньги-то тоже были от него. Он миллионерский сынок. Родители оставили ему в наследство три многоквартирных дома в дорогом и престижном торонтском районе. Надежнее ничего не бывает – аренда приносила и приносит колоссальный доход. Женился миллионерский сынок (тот, что теперь старик) удачно и относительно рано. На порядочной женщине. Она и детей родила, и за деньгами присматривала. А он, будучи человеком исключительно добрым, все играет себе и играет с собачками и кошечками. Никак наиграться не может.
Среднюю дочь, жену Акара, зовут Джина. Если бы не сильно выраженный неправильный прикус и не прогрессирующая сутулость, издали Джина могла бы казаться симпатичной женщиной. Глаза ее выдают – сонно-идиотическое выражение. Джина, как и младшая ее сестричка, в отца. Обе добрые, очень любят домашних животных.
Детей у Акара и Джины нет. Откуда? Джина секса боится – маленькое психоэмоциональное отклонение, не влекущее за собой ни малейших неудобств для окружающих. Даже для Акара.
Биологию Акар с юности не любил. Плевать он хотел на биологию. Его страсть – карьера. В самом высоком смысле этого слегка одиозного слова.
А страсти телесные… О-о-о, эти страсти телесные… У-у-у, эти страсти телесные… Акар успешно душит их собственными руками. Уничтожает, не унижаясь внебрачными связями. И все. И нет вопросов. Акар Турасава по-настоящему счастливый человек! Он всегда это твердо знал, но однажды вдруг засомневался… Много лет назад, кажется, в Бостоне, по крайней мере, где-то глубоко в Америке, среди нормальных людей, не зараженных европейскими странностями.
На зрительских трибунах – на очень дорогих местах, обычно оставляемых для спонсоров или VIP, – увидел он супружескую пару. Мужчина – нормальный, ничего особенного, красавцем не назовешь, но нормальный. А женщина… Это был кусочек женщины. У нее не было правой руки и левой ноги. Остальное на месте. Нога и рука, вероятно, были ампутированы под корень. По движениям бедняжки об этом нетрудно догадаться.
Конечно, у нее были протезы, индивидуальные, хорошо подогнанные протезы, но… Акар представил себе сложные манипуляции по пристегиванию и отстегиванию этих замечательных и дорогих протезов. Дважды в сутки. Утром и вечером.
Мужчина и женщина были мужем и женой. Сразу пришло в голову, что она жертва автомобильной катастрофы, а он верный, достойный всяческих похвал муж-христианин. Акар тоже христианин. Католик. Уже взрослым человеком сделал он этот выбор, идеально совпадающий с религиозной доминантой страны проживания, но дело не в том.
Оказалось, что пара, привлекшая его внимание, была примером не боголюбивого смирения, а совсем других страстей.
Он узнал… Ему рассказали… Человек, с которым Акар совершенно случайно завел разговор о сидящих напротив мучениках, был в курсе их ситуации самым подробным образом. Акар не верил в такого рода случайности. Это месседж, адресованный ему, Акару, возможно, даже упрек.
Оказалось, женщина-инвалид была изуродована в раннем детстве. Года в три или в четыре. Ее выходили, вырастили, что было мучением и для нее, и для ее близких. А потом, лет в восемнадцать, ее выдали замуж! Отдали желающему обрубочек молодого женского тела. Так выразился словоохотливый «профешинал клинер», профессиональный уборщик, поведавший высокопоставленному канадскому гостю «драму местной жизни».
Уборщик говорил равнодушно, изогнутой шваброй ловко выметая из-под судейских кресел свежий и неизбежный сор. Говорил с удовольствием, упиваясь сознанием собственной информированности и уже по одной только этой причине – значимости. Вывод, который сделал добровольный оракул, слепым случаем посланный, был жесток: муж женщины-инвалида – человек с извращенной психикой. Иначе бы не женился. Ни из какой христианской жалости. Как он спит с таким обмылком-обломком? А ведь она ему еще и сына родила! Через смертельно опасные фурункулезы прошла, в госпитале полгода лежала, но выносила ребенка в собственном неполноценном теле. И он эту жертву, неизвестно во имя чего, принял. Если так уж сильно хотели ребенка, могли бы и усыновить: румынскую, китайскую или даже местную сироту какую-нибудь. Но он – калекин муж – хотел младенца именно из ее несчастного тела. Извращенец. И деньги-то у ее родителей небольшие совсем были. Нет, не ради денег. Ради извращенной прихоти.