Майкл засмеялся вслух, так звонко, словно в сердце ему вкололи мощную инъекцию радости. Действие инъекции было обширным: весь мир вокруг стал другим. Вернулась! Небесная! Лонжа!
О, как он этого ждал! Как жаждал, как силился понять, что же, что он должен сделать, чтоб она вернулась? Прогрыз в Интернете тома по психологии спорта, искусственно вводил себя в состояние гнева и ярости. Карлосу морду набил… А когда случилось, то проморгал причинно-следственные связи, не заметил побуждающих обстоятельств.
Ну, еще раз, все по порядку.
Тонко прозвенел кошачий колокольчик. Сумасшедшая кошка, Майкл знал ее со вчерашнего дня: бегает вокруг катка, как ослик вокруг цирковой арены, не ушибить бы. Майкл зашел на прыжок. Все как обычно, но в этот раз он взлетел выше, чем мог ожидать. Во время ротации, на витке, во временном отрезке длиной в сотую долю секунды, метрах в тридцати от катка, увидел Элайну, нелепую, толстую. Узнал ее сразу и почему-то обрадовался. Что само по себе и нелогично, и странно…
С этой нелогичной радостью возвращения небесной лонжи Майкл не связал никак.
Закончив последнее вращение, двумя широкими бросками он подлетел к воткнутым в снег чехлам.
Глава 172
Элайна охнула от неожиданности и быстро сунула невыключенный телефон в карман. Кажется, пронесло, не заметил.
Майкл медленно надел чехлы, снял перчатки. Голыми горячими руками с ворсинками перчаточной шерсти зачерпнул пригоршню снега из высоченного сугроба и стал этим снегом умываться: жарко ему. Элайна отвернулась, быстренько выключила в телефоне камеру. Потом спохватилась: чего она боится-то так? Может, она время проверяет. Ну да, вот, пожалуйста, на телефонных часах без четверти одиннадцать пи эм.
– Я пришла тебя предупредить, – начала первой. – Из Монреаля прилетел мой бывший бойфренд. Это его порошки. Он хуже зверя человек. Убить за них может. Будь осторожен!
Майкл молча смотрел на Элайну. Слушал.
– Я его сегодня утром в аэропорту встретила и от него убежала… И весь день тряслась… Я сейчас к тебе стучалась, тебя нет, я подумала, он тебя убил уже! У него всегда нож при себе…
– Был у него, стал у меня, – пробурчал Майкл фальшиво-равнодушно.
Очень хотелось похвастаться гусарско-мушкетерской удалью хоть перед кем-то. Но в глазах у Элайны вместо восторга ужас.
Пришлось поспешить с подробностями:
– Мы не дрались. Считай, что он выронил.
– Он тебя в покое не оставит, отдай ему кокаин! Майкл, пожалуйста, не надо с диким зверем связываться! Он же мстить будет… Пожалуйста, отдай ему кокаин!
Говорила она по-английски и громко. Слово «кокаин», с точки зрения Майкла, было одиозным и непроизносимым, а она повторяет как попугай. Как будто ей приятно лишний раз сложить из колючих букв, из куриного клекота запрещенный к употреблению код, лишь именем своим способный зарубить любой допинг-контроль.
– Нету у меня ничего! Я все спустил в унитаз!
Элайну как обожгло! Теперь Клод их обоих убьет! Чего угодно от Майкла ждала, но не такой глупости. Живые деньги спустить в унитаз? Не может быть!
– Не может быть!
Майкл усмехнулся:
– Почему это не может? Взял и уничтожил. Я же не ты, не твой кадыкастый козел. Это он тебя подослал? Выяснить ситуацию, обстановочку разведать? Ну, так и передай ему: его сокровища находятся там, где им и положено – в канализации! Растворились уже…
Майкл резко повернулся и зашагал к дому. Высокий: коньки с чехлами добавляли ему минимум десять сантиметров.
Потрясенная Элайна смотрела ему вслед. Уходит, он уходит от нее навсегда. Даже не он, это прошлое ее от нее уходит. Детство, дурная юность, неприличная беременность, несчастливые роды, ссора с матерью… И последнее – ссора с сыном, единственным, оставшимся в живых. Уходит все, оставляя на снегу непонятные и нечитаемые следы.
Давным-давно она стояла здесь же, на этом пятачке, покрытым прыщавым льдом, и фотографировала. Фотографировала, не скрываясь, не стесняясь, маму и Мишутку. Маминым сорокадолларовым фотоаппаратом. Хохотали… Все трое хохотали так, что Элайна, щелкнув их, смеющихся и счастливых, сама, не удержавшись, сотрясаясь хохотом, шлепнулась в сугроб. И фотоаппаратик уронила в мягкий, только что выпавший снег. Тяжелый, красиво крытый мельхиором, но не защищенный от проникновения влаги приборчик юркнул в нутро сугроба очень глубоко. И они обе испугались – и мать, и Элайна: пропадет дорогая вещь!
Но фотоаппарат выжил. Дома изъяли из его стального брюшка пленку в черном цилиндрике – авось все-таки счастливый миг не исчез бесследно? В Калгари, симметричном (если сложить карту мира пополам) то ли Омску, то ли Алма-Ате, понадеялись на русский авось…
В отделе «фото» ближайшего к дому супермаркета на толстой глянцевой фотобумаге счастливый миг пропечатался. Равнодушно и качественно…
Элайна стояла, ссутулившись, теребила мокрый мячик туалетной бумаги в кармане куртки. Спохватилась: мячик-то слишком мокрый, чтоб с телефоном в одном кармане лежать. Переложила мобильный из правого кармана в левый. Шаркая, протащила ноги по снегу до брошенной за кустами сумки. Повесила тяжелую на плечо. Вытерла рукавом куртки нос: черный нейлон немедленно заблестел в свете фонаря. Подумала, зачерпнула рваной старой теплой варежкой пригоршню снега и стерла с рукава не успевшие ни замерзнуть, ни высохнуть сопли. И все. И пошла к автобусу. Теперь опять канитель – в аэропорт-экспресс проситься.
Она спасать его кинулась, а он решил, что она хитростью кокаин выманивает. Щенок с ледяным сердцем! Прочь! И его самого прочь, и мысли о нем прочь!
«Be careful and be positive». Мать постоянно повторяла одно и то же, учила Элайну жить: «Будь осторожна и думай о хорошем».
О хорошем? Легко! Автобусные компании «Грейхаунд» и «Грин Лайн» могут не беспокоиться. На этот раз Элайне не придется двое суток по автобусам скакать, качкой-голодом страдать. Чем не стихи? «… По автобусам скакать, качкой-голодом страдать». Копирайт мисс Элайны Ив, которая на этот раз летит самолетом. Как порядочная!
Клода бы только в аэропорту не встретить, в проблемы не вляпаться.
Глава 173
Клода, пусть с запозданием, настигла ярость! Он ни за что ни про что понес существенные потери, даже нож – любимый, незаменимый – пропал. Остался у щенка, Коровиного сынка. А впереди расходы немереные. В Калгари Клод не от хорошей жизни поперся. Ему из монреальского велфер-офиса звонили и требовали дать объяснения: почему он не сообщил, что Элайна Ив больше не проживает совместно с ним в Монреале. На что он резонно ответил, что за поступки вышеозначенной гражданки он никогда никакой ответственности не нес и нести не желает. Тупая женщина из велфер-офиса эту истину проглотила. Помолчала, сообразив, что Клод прав, а она недопустимые глупости молотит. А потом… Потом заговорил его величество закон языком официального письма, присланного по почте.
Клоду предлагалось вернуть в казну провинции Квебек незаконно присвоенные им деньги – пособие гражданки Элайны Ив – за все те месяцы, что она не проживала на территории провинции. Деньги предлагалось вернуть в течение одного календарного месяца, иначе против Клода будет возбужден иск. В жульничестве обвинят, в суд потащат. Что неприятно. Проще, конечно, деньги отдать.
Пятьсот сорок помножить на восемь месяцев (в декабре и январе уже не присылали) – более четырех тысяч долларов! И все из-за неосторожных Коровиных звонков из Альберты в Квебек, из-за ее просьб перевести ей ее вонючий велфер из одной канадской провинции в другую. Сука она, а не Корова!
Глава 174
Элайне сильно икалось. Значит, вспоминает ее кто-то. Ясно кто – Клод, поносит ее, должно быть, почем зря. Ну и пусть себе поносит, главное – это не столкнуться с ним лицом к лицу.
Войдя в здание аэропорта, Элайна аллюром побежала в туалет. Только здесь ей безопасность и гарантирована. До регистрации на рейс минимум четыре часа. Элайна заперлась в кабинке. Не раздеваясь, уселась на унитаз. Сидеть было неудобно: слишком велик риск промочить брюки, даже если на самом краешке сидишь. Чуть качнешься, чуть потеряешь равновесие, мокрое место останется. Пришлось сесть как положено, сняв штаны. Думала о стенку опереться, не вышло: далеко стенка, велика кабинка. Элайна утешилась позой роденовского мыслителя и уснула.
Про мыслителя так же, как и про Родена, она не знала. Не знала даже, как должным образом помолиться, чтоб Господь ее услышал. Молилась молча, едва шевеля губами: «Господи, миленький, дай мне спокойно долететь и Клода не встретить! Сделай, пожалуйста, так, чтобы мы не в одном самолете летели!»
Глава 175
Клод в это время прогуливался по аэропорту неспешной походкой респектабельного джентльмена. От одного женского туалета к другому. Кожей чувствовал: его проштрафившаяся бодливая Корова тоже летит в Монреаль. Иначе зачем бы ей болтаться в аэропорту? Не встречала же она его, в самом деле. Скорее всего, она уже и улетела, пока Клод выяснял отношения с ее щенком. Нелогичности зоологических аллюзий Клод не замечал. Что-то заставляло его шарить глазами, словно он и вправду искал свою корову, свое имущество, свою рогатую скотину, которую можно доить, пока молоко дает, но можно и на мясо забить. В любой момент.
Элайна отлично поспала часа два, не меньше. Сон на унитазе, хоть не был вполне комфортным, показался Элайне сладким. Что значит вовремя! Кабинка ее была в самой середине. Третья от начала, если считать от входа в туалет, третья от конца, если начинать отсчет от стены с укрепленными зеркалами и агрегатами для обсушивания рук. В вялом ночном туалетном трафике спальная кабинка как бы не просчитывалась. Женщины, девочки, девушки и старушки разных рас и достатка заходили в другие кабинки и выходили из других кабинок, иногда производя непринужденные звуки и даже запахи, Элайну, впрочем, не будившие. Ее кабинка была прочно заперта, снизу хорошо были видны ноги уснувшей. Даже уборщица, дважды вкатывавшая в туалетный отсек свой танк-гигиеноноситель, на котором швабры, щетки, ерши-очистители, аэрозоли, бумажные полотенца и резиновые коврики крепились в стратегической продуманности, – даже она, погруженная в собственные заботы, не заметила, что в средней кабинке все те же кроссовки стоят все в том же положении. И не поинтересовалась, нужно ли прийти уснувшей или, не дай бог, усопшей на помощь.