Самолет Элайны улетал в девять утра, регистрация начиналась в шесть тридцать, Элайна проснулась в половине пятого. Сладко потянулась, зевнула вслух, протяжно и с удовольствием. Вышла из кабинки.
На полу под раковинами валялся яркий черно-желтый шелковый платок, в центре которого пятнистая и рыжая голова леопарда. Платок огромный, легкий и, видимо, очень дорогой. Вокруг ни души. Только платок и Элайна. Она быстро сунула леопарда в сумку. Начала неспешно умываться. Ну, так что же будет, если Клод летит тем же самолетом, что и Элайна? Плохо будет. Узнать, были ли между вчерашним вечером и сегодняшним утром другие рейсы на Монреаль, Элайна может. Узнать, вылетел ли Клод в Монреаль или он до сих пор в Калгари, вряд ли. Конечно, правильнее всего было бы что-нибудь наплетя, попробовать выяснить, зарегистрирован ли он на тот же рейс, что и Элайна. Мысль хорошая. Но себя нужно обезопасить, закамуфлировать. Не дай бог встретить Клода, хоть узнает не сразу.
Элайна отрыла в сумке два сокровища, изъятых у Лариски еще в начале июня: едва начатую губную помаду «Герлен» и темные очки «Гуччи». И то и то другое рассматривалось как стратегический запас – продать и на эти деньги жить, – но сейчас другого выхода нет. Да и не испортит Элайна ни помаду, ни очки, один раз попользовавшись. Очки дорогие, Лариска сильно по поводу их пропажи переживала – в те времена на Элайну еще подозрения не падали. «Ах, где же я очки посеяла? Фирменные, триста долларов почти, из Холт Ренфрю!» Где посеяла, там пожнешь. Элайна сидела у себя в спальне, Акселя вычесывала, в кухню, где причитала Лариска, не спускалась. И сошло с рук. А про помаду богачка и вовсе не вспомнила. У нее небось таких помад – целая коллекция. Разных цветов. Может такое быть? Конечно же может. Значит, ни в чем Элайна не виновата. Грабь награбленное.
Цвет очков очень хорошо сочетается с цветом помады. Ну и славненько, маскарад натуральней получится.
Элайна сняла очки, отложила помаду и принялась накручивать на голову платок. Пробовала и так и этак. А-ля арабка, а-ля монашка, а-ля дура набитая. Выбрала дуру – легче в образ войти. Вот, мол, едет женщина после пластической операции домой, хочет спрятать от посторонних глаз многострадальное лицо, поэтому и лоб, и подбородок закрыты туго и хитро повязанным, накрученным, обмотанным вокруг головы платком. Но поскольку женщина не просто какая-нибудь швабра, а дама, которая способна ради красоты на подвиг – вот ведь пошла под нож хирурга, – то она даже в дороге следит за собой: губы дорогой помадой намазала. Элайне очень хотелось верить, что цена помады будет читаться на ее губах. Лариска, во всяком случае, была убеждена, что это именно так. Тюбик этой самой «Герлен» с налогом за полсотни долларов зашкаливает. Поскольку помадой уже пользовались, считайте, что пробник, Элайна ее кому-нибудь за двадцать продаст. Легонько мазнула тюбиком по скулам – пусть тот кусочек щек, что не прикрыт платком, будет порумяней. Куртку сняла, запихнула в полиэтиленовый пакет, в сумку не лезла. Все, теперь очки. И готово!
Элайна смотрела в зеркало. Можно узнать в этом отражении Элайну? Нет, пожалуй, что и нельзя. Подумала и начала сначала.
Сняла свитер, переменила его на другой. Клод помнит ее в синем? А сейчас она надела желтый с зелеными декоративными заплатками на рукавах. С платком хорошо гармонирует, с желтой пятнистой мордой леопарда! Снова пятнадцать минут с платком провозилась. Тетки в туалет заходят, делают свои дела, на Элайну внимания не обращают. Молодцы, тетки. Вот! Теперь Элайна выглядит совершенно не так, как выглядела сегодня, точнее, уже вчера утром, когда, сонная и голодная, случайно столкнулась с Клодом и описалась от страха и стресса. Джинсы ее давно высохли, еще в полиции. Элайна вздохнула, наклонилась к зеркалу еще разок, намазала губы пожирней – интересен сам процесс. Элайна косметикой много лет уже не пользовалась, лень было. Значит, чем ярче помада, тем меньше шансов, что ее узнает Клод. Логично? Логично.
Вышла из дамской уборной. Шагнула в проснувшийся, гудящий, жужжащий аэропорт. Было почти семь утра.
Глава 176
В Калгари семь утра, в Москве пять вечера. Всю ночь Клаудио сидел в Интернете и висел на телефоне. Сидел, висел… И то и другое в Майкловом таунхаусе, на кухне.
В половине пятого утра, когда Элайна проснулась на унитазе в общественной уборной калгарийского аэровокзала, Клаудио отослал Майкла спать. Зевнули мать и сын практически одновременно: мать – потягиваясь спросонья, сын – едва поднимая изможденное тело по лестнице, крытой ковром-пылесборником, на невысокий второй этаж, в кровать. Через минуту он спал, она размышляла о том, как бы ей случайно не встретить Клода. Поросший черной щетиной Клодов кадык был одинаково противен им обоим, но Майкл и думать забыл о своем Черном Человеке (про моцартовского он не знал), Элайна же трепетала от одной мысли о Клоде.
Первое, что сделал Майкл, расплевавшись с Элайной, на этот раз без слюны, стал звонить Клаудио.
Через пятнадцать минут Клаудио был у Майкла. Еще через десять он стоял по колено в сугробе, посыпанном свежей и обильной снежной пудрой только что прекратившегося снегопада. Точно так же, как полчаса назад его ученик, умывался снегом. Сдержаться и на радостях не запеть громогласно, не переполошить обитателей окрестных таунхаусов стоило ему труда.
Теперь не было ничего важнее получения виз в Россию: для Майкла, для Клаудио, для Ларисы. Лариса – официальный тренер Майкла, именно она должна выйти на официальный контакт с Canadian Skating Union. Не Клаудио.
В полночь Майкл разбудил звонком несчастного Рабиновича, терпеливого мужа, временно возвращенного в фавор в связи с резким похолоданием в отношениях с Клаудио, и сообщил Ларисе, что… снова прыгает квадруплы Чайки! Лариска рванулась тут же приехать к Майклу, но Клаудио взял трубку и попросил не приезжать, «работать из дома». Нежно так попросил, настолько нежно, что Лариса, уловив грозовые переливы его голоса, мгновенно на все согласилась. Ей уже и возвращения квадрупла Чайки было не нужно. Она была бы значительно счастливей, если бы вернулась не способность Майкла выполнять суперпрыжки надо льдом, а любовь Клаудио к ней, Ларисе. Но кто ее спрашивает? Бери что дают.
Лариса начала разыскивать Флору в России: где-то в Сочи, где-то в олимпийской деревне. Это было проще пареной репы, которой Лариса в жизни в рот не брала и в глаза не видела. Всех головокружительных поисков – маленькая и коротенькая эсэмэсочка на мобильный телефон члена совета директоров Canadian Skating Union мисс Флоры Шелдон. Укороченная, но ясная и понятная служебная докладная записка: «Майкл Чайка снова летает и прыгает квадруплы своего имени. Выступление Майкла на Олимпиаде гарантирует Канаде золотую медаль».
Клаудио хлопотал о визах. Позвонил в Москву Тинатин Виссарионовне. Тинатин удивилась. Она должна помогать в таком щепетильном вопросе? С какой стати?
Майкл Чайка – канадский фигурист, выступающий под канадским флагом. Он имел все возможности получить визу в Россию в том же порядке, что и другие члены олимпийской сборной Страны кленового листа. Ах, он еще и не член сборной? Ну… тогда он должен был вовремя позаботиться о визе, как многие другие… как тысячи других болельщиков и гостей Олимпиады. Россия рада каждому гостю. Что помешало Майклу Чайке вовремя получить визу на общих основаниях?
Ах, не было смысла ехать. Да, да, разумеется, Тинатин в курсе. Canadian Skating Union везде трубил о том, что «летучий канадец» сильно болен. Поправился, значит… Золотую медаль теперь точно возьмет? Ну, ну. Доброго ему здоровьечка!
Тинатин сидела на рабочем месте – за столом секретаря в приемной председателя Союза фигуристов России. Она говорила с Клаудио по служебному телефону. Громко.
Звонить Тинатин на службу – большая глупость, но выбора у Клаудио не было. Время не позволяло ждать окончания рабочего дня. Да и не знал он ее домашнего… В Калгари была полночь, в Москве десять утра. Возможно, Тинатин была в приемной не одна, какие-нибудь посетители мельтешили, теребили, дожидались. Но то, как она повернула невинную просьбу помочь с визой, это высший пилотаж… Нет, не подлости, при чем тут подлость? Это высший пилотаж какой-то постсоветской рудиментарной демагогии с опасным замахом.
– Что, Кямочка, ты мне предлагаешь? – В голосе Тинатин гуляла бархатная баритональная сытость диктора Левитана. – Ты мне предлагаешь вредить спортивным интересам России?
Клаудио захотелось бросить телефон на пол. Держать в руках ее голос стало противно. До наступления приступа тошноты он успел извиниться, ретироваться, закончить разговор. Нервничать только не надо, Тинатин Виссарионовна. Клаудио хоть и эмигрант, как говорится, вшивый, спортивными интересами России непростительно поступившийся, но на святое не покушается. Он и без вас, Тинатин Виссарионовна, без высокого московского блата, российскую визу для Майкла выхлопочет. За деньги. Money talk – деньги разговаривают – есть такая поговорка. Не русская.
Глухой ночью, когда Майкл спал на втором этаже в полном отрубе (он и сам сказал бы именно так, если б говорил по-русски так же хорошо, как по-английски), Клаудио и Аксель рыскали в Интернете. Аксель лежал под столом, дремал, время от времени уютно и шумно зевал, снова кидал тяжелую голову на могучие лапы и опять погружался в благородные, как он сам, сновидения. Клаудио тоже зевал, но не сдавался. Выяснил искомое: гражданин Канады совершенно официально за сравнительно небольшую мзду может получить визу в Россию в течение двадцати четырех часов. Такую услугу предлагало несколько туристических сайтов. Значит, резонно рассудил Клаудио, если вдвое увеличить мзду, можно и за двенадцать часов визу получить, а если утроить, то за восемь. А если… надо посчитать, до какой суммы должны вырасти расходы, чтобы получить визу в течение трех часов.
В ту ночь Клаудио даже поспал немного – минут сорок здорового сна. Снилась Лариса.