В восемь его разбудил настойчивый стук в дверь.
Глава 228
Стучал Николай Лысенков. Ему пришло в голову поинтересоваться судьбой дубленки и шапки-ушанки. Хотелось бы, так сказать, забрать… Вообще-то, Лысенков ожидал от Майкла благодарности и извинений за угнанный «мерседес». «Спасибо» Майкл не сказал. Майкл сказал «извините». Бог с тобой. Годидзэ!
В будуаре Флоры Шелдон, ради которой, собственно, и затевалась блистательно провалившаяся эпопея с «мерседесом», под домашним арестом томится хороший парень. Почему не помочь? Морально не поддержать? Настроение у Лысенкова было лучше некуда. Позитивизм, в сущности, суть православия. Уныние – грех. От греха подальше.
Дела Майкла не так уж и плохи. Правда, результаты освидетельствования на предмет его психического здоровья полным списком инстанций еще не подтверждены. Еще немного бюрократической рутины, еще чуть-чуть скандально-унизительных процедур, и все будет в полном порядке. Зато Николай-то Лысенков не с пустыми руками прибыл: получай, мужик, свои коньки! В другой раз крылышки стальные крепче при себе держи. Лысенков привез Майклу сумку из сумасшедшего дома! Осуществляем бартер, товарообмен из цикла «каждому свое». А где мисс Шелдон? Ах, скоро вернется…
Ну-с, в ожидании прекрасной дамы о чем с тобой, молокосос, поговорить?
Младенец из Канады смотрит на него с немым вопросом. Хочешь, младенец, чтоб я ушел? Фиг тебе! Лысенков сел на любимого конька: заговорил о возрождении России. Тема неисчерпаема, как закрома родины! Как раз до Флориного возвращения душевно и пробеседуем…
Минут десять Майкл покорно слушал, потом вклинил несогласие. Просунул меж лысенковских тирад полфразы:
– Мне говорили, что олимпийские объекты построены по возвышенной цене, а разница в деньгах – это то, что украли.
Лысенков расхохотался:
– Не по возвышенной, а по завышенной, грамотей! Возвышенными только чувства бывают… Дурак тебе это говорил, слепой дурак и придира. Да, страна в сильных руках, но слабые бы не удержали. Вразнос бы пошла матушка. А что до воровства… У нас не воровали только при Сталине! Может, при Иване Грозном еще, этот факт мне неизвестен. Знаешь, ты бы к воплям насчет воровства особенно не прислушивался. Я понимаю, когда русский человек, в России живущий, об этом говорит: он имеет право. Но когда западный журналист об этом докладывает, а другой какой-нибудь иностранец этим нас попрекать смеет, я смеюсь. Русские воры не у Запада крадут? Не у Запада. Они не чужой, они свой собственный народ обкрадывают? Так точно! Значит, со своим народом и разбираться будут! Как писал Пушкин Александр Сергеевич: «Оставьте этот спор славян между собою». Испокон веку так было. Петр с народа последнюю лычку драл – Петербург построил. Екатерина набережные добавила…
– Вы их знали?
– Кого? Петра с Екатериной? Болван ты непроходимый! Это цари были. Восемнадцатый век.
– Я в Ютьюбе слушал шахматиста Касарова. Мне посоветовали… Он сказал, что Олимпиада была нужна только затем, чтобы украсть побольше.
– Кому украсть, а кому и медаль выиграть. Разные у людей мотивации. А Каспарова мог бы и знать, невежа заморский. Не Касаров, а Каспаров. Сечешь разницу?
– Угу.
– Ты не торопись Россию судить. Успеешь еще. Ежели приспичит.
Лысенков разозлился. Что он, в самом деле, с дураком этим цацкается? Ему помогаешь, живота не жалея, а он морду воротит, вражьими аргументами трясет… А сам-то сер, как церковная крыса, как, впрочем, большинство молодых. В них не пятьдесят, в них все пятьсот оттенков серого сияют-переливаются. «Пепси» они выбрали, идиоты! Потомки надменные…
– А что тебе, герой, в России не остаться? Ты ж русский. – Лысенков хотел уточнить, что русский наполовину, но вовремя спохватился, уточнять не стал: парень нашпигован комплексами, и рожа китайская. – С твоим-то умом! С твоей молодой энергией… Оставайся, помоги нам… обустроить Россию. – Почему-то иронии в голосе Лысенкова не было. Сам удивился. – С такими героями, как ты, у-у-ух куда Рассея-матушка скаканет! Оставайся. Я серьезно.
Возвращайся!
…Воз-вра-щай-ся, я без тебя столько дней.
Воз-вра-щай-ся, трудно мне без любви-и твоей.
Воз-вра-щай-ся, кто бы ни встретился на-а пути-и.
Ми-мо-о сча-а-стья так легко пройти…
Они вздрогнули оба. За стеной на полную мощность качественного новенького лаптопа, как джин из кувшина, была изъята из Интернета и выпущена на волю сладкая и слегка восточная мелодия. Так громко, казалось, что вокруг Майкла с Лысенковым, качая бедрами, танцевала невидимая восточная красавица, повторяя нараспев главное заклинание. Чтоб самый высокопробный, самый непробиваемый тупица понял: возвращайся!
Это был совет из тех, о которых по-английски говорят «strongly recommended» – строго рекомендовано. Это было лекарство, прописанное не врачом, а случайностью, той, что псевдоним Бога. Для полного и лучшего усвоения препарат впрыснули с музыкальным сопровождением.
Старая любимая песня, песня лысенковской молодости. С надрывно-истошным, трижды повторяемым в припеве возгласом: «Возвращайся!» Этот возглас был впаян впритык к спонтанно произнесенному Лысенковым слову «возвращайся!». В результате четыре раза подряд с одинаковой повелительной и убеждающей интонацией прозвучало ключевое слово.
А парень-то не прост, а парень-то – засланец с потусторонними связями…
Лысенкову стало не по себе, жутко ему стало. Среди бела дня в цивилизованном городе Сочи – в комплиментарной суете и заботах его славной службы и небедной жизни – он вдруг почувствовал себя в открытом космосе. Пугающем и черном.
– Все, мужик, мне пора. Счастливо тебе.
Взял шапку с дубленкой, повернулся и быстро вышел из номера. Руки Майклу протягивать не стал. Хватит с него угнанного «мерседеса», сумки с коньками и костюмами, доставленной на дом, и московских хлопот через могущественную и неоднозначную Тинатин Медведеву, непростую, как эпоха… Они не так уж и легко Лысенкову дались. Он, хлопоча за эмигранта Чайку, кое-чем рискует.
Возможно, этих хлопот Майкл и не оценит никогда… Что совершенно неважно: не для него Лысенков старался, а для себя и для Родины! С большой, представьте себе, буквы. Даже с пафосом. Вот так-с.
А «летучий наш (ваш) канадец» еще сам прибежит к Лысенкову с протянутой рукой. С протянутой в приветствии рукой…
Глава 229
Собственную смерть Макаров принял бы равнодушней. Будучи психологом, он понимал свое состояние трезво и вовремя принял меры: холодный душ и мощнейшее самовнушение. И помогло. Теперь он никого не порвет! Физически – не порвет.
Самогипноз – великая вещь. Макаров уже выходит из столбняка. Постепенно… Ну и что мы имеем?
Имеем то, что Макаров чудно проводит время: сидит у себя в номере и блуждает в Интернете.
Какая-то тварь выложила в Ютьюб видео, на котором Чайка прыгает свои «нечистые» четверные. Сука. Прыгает он их не на тренировочном катке, а на каком-то дворовом. Судя по елкам, которые на селедки похожи, съемка сделана в гнусном канадском городишке Калгари, от которого Макарова тошнит. Как увидел альбертские елки, так и затошнило. Тошнить может и от хинкали, и от хачапури, и даже от красного имеретинского вина, но сейчас Макарова тошнит не из-за проблем с желудочно-кишечным трактом, а от четверных прыжков канадского выскочки. Форумы олимпийских болельщиков захлебываются от комментариев. Он еще и на лед не вышел, а уже звезда!
Не трави себе душу, Григорий Александрович, уйди с форума, не читай!
«Косолапый»:
Обалдеть! Что за чудо?
«ЛЕХА»:
Вау!!!
«Жоржик»:
Люди, я слышал, что канадец Чайка вовсе не китаеза, а русский, просветите, плиз.
«ЛЕХА»:
Мать евонная – эмигрантка, а отец, очевидно, китаец. Но я такое читал, что он якобы своей русской матери неродной. Она умерла в прошлом году во время чемпионата мира.
«Киска»:
Удивляюсь вам, господа. вы что слепоглухонемые? Про Майкла Чайку столько всего в прошлом году писали, его мать умерла за кулисами Ледового дворца как раз в ту минуту, когда он выступал, а потом он сошел с ума от горя и сидел в сумасшедшем доме, потому от него канадская сборная и отказалась, а теперь он выздоровел!
«Косолапый»:
Молодец! Жаль, конечно, что побьет он нашего Бачурина, но молодец. Это по-английски «under dog» называется.
«Жоржик»:
«Вылезший из-под собаки», что ли?
«Косолапый»:
Да, буквальный перевод – под собакой, но употребляется в смысле – герой.
«Киска»:
Собака собаке рознь, есть такие, из-под которых вылезти невозможно…
Макаров со злостью захлопнул лаптоп. Собаководы! Вскочил, подошел к окну. И как уверены сволочи: «Жаль, конечно, что побьет он нашего Бачурина…» И ведь русские люди в основном, а патриотизма ни на грош.
Закурить, что ли? Ага, сейчас. Во-первых, нечего, во-вторых, не дождетесь. Вернулся в Интернет. Еще раз стал просматривать то же видео, но теперь под английским названием: «Chayka’s Quadruple». «Четверной Чайки» в переводе. Видеофайл выложен в сеть сутки назад. Просмотров полтора миллиона… Сумасшествие! Катастрофа!
Ах, люди-людишечки… Погодите, родные. Кузькину мать вам показать? Макаров с ней, считайте, лично знаком!
Сел и застрочил в лаптопе. Напишет-то он быстро, в минуту Макаров напишет, потому что искомый текст просто рвется из души. Перевод задержит. Рвется-то текст по-русски, а читаться должен по-английски. На переводчика – поиски, работа, оплата. Уйдет время. А времени нет. Сегодня уже кончилось. Уже наступило завтра.
Глава 230
Акар Турасава плакал. Самураи не плачут, но он же не самурай! Он даже родился не в Японии, он города Ванкувера уроженец. Закончил Университет Британской Колумбии, женился на богатой, доброй и глупой женщине, стал большим начальником, почему-то спортивным. Почему бы такому и не поплакать, если приперло? Акар – тонкая натура. Тайно пишет стихи.