— В любом случае в моей жизни и без того много всего. Масса того, из-за чего стоит серьезно задуматься или пострадать. Конечно же, и приятные, и радостные вещи… Я вырос как обычный японец, в обычном городе, никогда не сталкивался с дискриминацией из-за того, что я кореец. До недавнего времени я даже не знал о стигме, связанной с моим происхождением.
— Я забыла, что значит стигма?
— А, стигма — это некое качество или характеристика, которая становится материалом для дискриминации, негативных чувств или нападок. Даже если сами эти качества не являются чем-то негативным. Например, это может быть родимое пятно на лице, судимость, место рождения.
— Это и есть стигма?
— Да. Акцент делается лишь на этом одном качестве, а все остальные, присущие этому человеку, игнорируются. Хотя человек изначально обладает множеством черт, вдруг стигматизируется лишь то, что ты этнический кореец, а остальное уже неважно. Но вовсе необязательно, что стигму воспринимают только в отрицательном ключе. Честно говоря, мне совсем не нравится, когда другие корейцы произносят: «Да, ведь мы дзайнити», будто это что-то особенное. Как, например, если бы кто-то начал говорить: «Ну, мы же все такие из префектуры Исикава». Есть такой термин «попрошайка из Каги», изначально его использовали в качестве описательного выражения характера жителей префектуры Исикава: если уж обеднели, то пойдут милостыню просить. Даже если его сейчас используют с самоуничижительной интонацией, мне все равно это неприятно. Тем более, когда так часто это слышишь… Тоже относится и к фразам «Мы же юристы!» или «Мы же японцы!». Невыносимо, когда вся твоя личность описывается лишь одной характеристикой и кто-то пытается манипулировать этим.
— Все верно! Я всегда говорю точно так же, — сказала Мисудзу с блеском в глазах. До этого она сидела, облокотившись о спинку стула, но теперь пододвинулась к столу.
— Вы применяете это на практике, Мисудзу, даже больше, чем я. Днем вы работаете на фрилансе, а ночью смешиваете коктейли.
— Мой жизненный девиз — «три победы, четыре поражения».
— Что это значит?
— В жизни нас ждет не только хорошее, поэтому, по мне, «три победы и четыре поражения» — это самое то.
— Наверное, наоборот — три поражения и четыре победы? Иначе вы будете все время проигрывать.
Кидо подправил ее, решив, что это просто оговорка, но Мисудзу покачала головой:
— Нет. Именно как я сказала: «Три победы и четыре поражения». Может, я и не выгляжу так, но на самом деле я настоящий пессимист. Настоящие пессимисты умеют радоваться жизни! Это моя жизненная установка. Ведь пессимисты не ждут от жизни ничего хорошего, а когда что-то неплохое случается, они сами не свои от радости.
Мисудзу рассмеялась. Видимо, она гордилась своей теорией о пессимизме. Кидо был несколько обескуражен. Но вдруг проникся ее словами, будто они открыли перед ним какую-то новую картину.
— Ясно.
— Мне, как правило, в жизни не везет. Вот и Дайскэ от меня ушел. Меня бы устроили и «две победы, четыре поражения», но я ставлю перед собой высокие цели, поэтому стремлюсь, чтобы побед было три.
— Это хорошая теория.
— И я о том же.
— Потому что в современном мире одно поражение может отменить три победы.
— Кидо-сан, вы тоже пессимист.
— Да. Наверное, да.
— Все просто переоценивают мир. Цепляются за надежды. Поэтому, когда у кого-то несчастья, говорят, что человек сам был виноват. Да и своей жизнью люди не удовлетворены.
— Это очень верно. Потому что никогда не знаешь, что может случиться… Быть этническим корейцем в Японии — это не поражение, однако я и сам не могу сказать, сколько это рождает стресса… Все это очень противно. Если бы какому-нибудь странному писателю пришло в голову сделать меня персонажем своего романа, он бы наверняка назвал его «История о дзайнити в третьем поколении». Ужасно. Хотя вариант «История об адвокате» мне тоже не нравится.
— Вы забавный, Кидо-сан.
— Думаете?
— Но я прекрасно понимаю, о чем вы.
— Я не думаю, что являюсь классическим корейцем в Японии… К слову о том, как противостоять всем этим хейт-спичам в интернете… Я понимаю, что это нужно делать, но когда я смотрю видео в интернете, это просто…
— Может быть, выступить с ответной демонстрацией?
— Я бы не хотел туда идти. Разве только если давать юридические консультации пострадавшим. Кстати, вот буквально только что в суде приняли решение по гражданскому иску о нападении на корейскую начальную школу в Киото… Честно говоря, наверное, я всегда выбирал в жизни такие места, где мне не пришлось бы столкнуться с агрессивными людьми. В моей обычной жизни вокруг нет людей, которые могут высказать мне что-то, ущемляющее мои права как японца. Думаю, оказаться на демонстрации и услышать поток грязи, — это неприятно…
— Но… а что ваша семья? Ваши родители и ребенок?
Перед глазами Кидо возникло лицо Соты, он замешкался с ответом. Ведь именно об этом говорила тогда его жена, когда просила не упоминать его происхождение. Она настаивала на том, что это поможет защитить их сына, на что Кидо даже не смог возразить. Ведь она ни слова не говорила о том, что чувствует какую-то неполноценность из-за того, что у их сына корейские корни.
— Ну, все так… Но, если уж японцы говорят, что дзайнити должны выйти на демонстрации, чтобы дать отпор, разве не должны это сделать сами японцы, ведь это проблема их собственной страны. Ведь среди тех, кто сейчас является гражданином Японии, есть и виновники, и пострадавшие. Хотя, это, вероятно, приведет меня к выводу, что и я, являясь гражданином Японии, должен пойти на демонстрацию.
Кидо улыбнулся Мисудзу, чтобы показать, что он не намерен спорить. Пока он говорил, он почувствовал, что ему постепенно становится так же нехорошо, как в скоростном поезде на днях, ему захотелось побыстрее сменить тему.
— В любом случае решение проблемы теми, кто в нее вовлечен, затруднительно…. В таких ситуациях должна вмешиваться третья сторона. Именно из-за этого существует профессия адвоката.
Мисудзу кивнула, показывая, что согласна с ним. Она прищурилась и бросила на него добрый взгляд. Он был немного удивлен увидеть в такой момент ее улыбку, однако почему-то это успокоило.
— Тогда я пойду вместо вас, Кидо-сан, — сказала она.
— Что?
Застигнутый врасплох, Кидо не смог сдержать возгласа удивления. Он и сам не понял, проникся ли он подобным предложением или оно его смутило.
— Я не к этому завел разговор… не думаю, что вам стоит так поступать. Вы просто испортите себе настроение. Но… я все равно благодарен.
— Не стоит. Мне просто самой захотелось сходить, — со смехом ответила Мисудзу, обратив это в шутку.
Подхватив эстафету, Кидо тоже рассмеялся. Он еще раз подумал, какая она удивительная женщина.
Он так и не узнал в тот день, о чем она хотела с ним посоветоваться в деле поиска Дайскэ Танигути. Но после этой встречи их общение по интернету стало более близким.
Глава 10
С тех пор как Кидо взялся за дело Риэ, прошло уже более десяти месяцев, однако он так и не продвинулся в расследовании личности Икса. Особенных надежд он не возлагал и на поддельный аккаунт в соцсети, которым занимались Мисудзу и Кёити. Из-за нескольких дел, включая и то самое о смерти от многочасовой работы, он был очень занят, но история Икса все равно не давала ему покоя. После того как все записи в семейном реестре Риэ были исправлены, расследование забуксовало и дальше не двигалось.
Как-то раз он беседовал в офисе с Накакитой и натолкнулся на подсказку, которая помогла двинуться дальше.
Они продолжали оказывать юридическую поддержку пострадавшим от землетрясения в регионе Тохоку и в связи с этим обратились к Накаките за консультацией о тех пострадавших, у которых не было записей в семейном реестре и о существовании которых местные власти не могли знать.
Во время Второй мировой войны часть архивов с семейными реестрами сгорела в результате воздушных бомбардировок, а те, кто не обратился в нужные инстанции после войны, оказались без записей в реестрах. В наше время система архивирования изменилась: оригиналы реестров хранились в органах по делам о гражданском состоянии, а копии — в соответствующих региональных отделениях по юридической регистрации реестров, поэтому таких проблем, чтобы кто-то потерял записи в семейном реестре, не было. К тому же документы оцифровывались. Однако к Накаките обратились по поводу отсутствия регистрации у детей в связи с так называемой проблемой «трехсот дней».
Согласно Гражданскому кодексу Японии, ребенок, родившийся в течение трехсот дней после развода, по закону считался ребенком бывшего мужа, поэтому, если женщины подавали на развод из-за домашнего насилия, заводили ребенка с другим мужчиной, но не оформляли официально свидетельство о рождении, у этих детей в результате не оказывалось записей в семейном реестре, что стало проблемой в последние годы. Несмотря на то что они соответствовали всем условиям для получения японского гражданства, государство не знало, что эти дети существуют и, следовательно, не могло зарегистрировать их смерть в результате цунами. С точки зрения буквы закона эти люди не умерли, потому что никогда не существовали. Не было признака, указывающего на факт их существования, ничего, чтобы можно было отрицать при помощи частицы «не». С самого начала их просто не существовало, небытие полностью поглотило их.
Слушая рассказ Накакиты, Кидо подумал: а вдруг Икс — один из таких «незарегистрированных»? Кажется, и Накакита тоже намекал на это.
Если Дайскэ Танигути жив и здоров, то, вероятно, он мог жить под именем и регистрацией Икса. А что, если Икс не был зарегистрирован? Значило бы это, что теперь Дайскэ остался без регистрации? Кидо подумал о версии Кёити, что Дайскэ убили. Но если Дайскэ Танигути выдавал себя за человека, полностью отсутствующего в государственных записях, государство не смогло бы признать его убийство. Даже если бы его тело было обнаружено, наверняка оно было бы записано как «тело неизвестного». Если бы оставшиеся в живых друзья и знакомые дали показания, был проведен анализ ДНК, остались фотографии и личные вещи, то можно было бы доказать, что человек