Дерево Риэ было дальше по дороге. Дерево Юто было на два дерева дальше от папиного. А дерево для Ханы выбрал для нее Юто, когда та была еще в утробе матери. Удивительно, что, выбрав свое дерево, в следующий раз, когда они приезжали сюда, каждый видел, что его дерево отличается от других, и испытывал к нему какие-то теплые чувства.
Каждый год весной они приезжали сюда и сравнивали, какое дерево красивее цветет. После смерти папы дерево Юто уступило дереву отца, но в следующем году дерево Юто оказалось самым красивым. Юто хотел постоять перед могилой отца и рассказать ему об этом, но этого так и не случилось.
Этой весной Риэ не привезла их в парк посмотреть на цветы.
Стоя перед деревом с голыми ветками, Риэ задрала голову наверх и рассматривала сакуру, которую выбрал покойный муж. В этом парке росло две тысячи деревьев, разумеется, он не видел их все. Но он почему-то выбрал именно это и, когда сменялись времена года, стоял здесь и смотрел на него, словно оно было частью его самого.
Она все еще ничего не знала о том, кем был этот человек. Но он был из тех людей, которые чувствуют, какое именно выбрать дерево из множества.
— В этом году на годовщину смерти ты так и не сделала для него могилу, — сдержанным тоном, удивительным для ребенка, сказал Юто матери.
Она не могла и представить, что у нее хватит духу объяснить все прямо сейчас, но, с другой стороны, он больше не принял бы уклончивого ответа.
— Я кое-что не рассказывала тебе.
— Что?
— О папе… Его настоящее имя не Дайскэ Танигути.
— Как?
— Я тоже этого не знала… но после его смерти выяснилось, что это было не его настоящее имя. Тогда приехал старший брат Дайскэ Танигути и сказал, что это не его брат.
— Я совсем ничего не понимаю…
— Он носил чужое имя.
Ресницы Юто дрогнули, он стоял с открытым ртом.
— Тогда… кто же он?
— Это выясняют сейчас. Я ходила в полицию, наняла адвоката.
— Так они это выяснили?
— Пока нет. Поэтому я и могилу не могу сделать.
— Тогда, выходит… что и мое имя Юто Танигути… оно ненастоящее?
— Танигути — это фамилия, которой назывался твой отец. Но на самом деле эта фамилия чужого человека.
— Поэтому ты вернула себе девичью фамилию?
Когда Риэ кивнула, Юто ошеломленно продолжал смотреть ей в лицо. Казалось, он не понимает, как описать собственную растерянность.
— А тогда… история, которую папа мне рассказывал? О том, что дом его родителей на горячих источниках Икахо. О том, что он ушел из дома, поссорившись с семьей?
Риэ на секунду замялась, но потом посмотрела решительно в глаза сыну:
— Это история не твоего отца, а того человека, Дайскэ Танигути.
— Это была неправда?
Было видно, как напряглись скулы на побледневшем лице Юто. Риэ дважды кивнула.
— Что за ерунда? Он нам всем наврал? Зачем? Зачем папе нас обманывать? Что он такого натворил?
— Я тоже не знаю. Поэтому и тебе объяснить не могла, я хотела тебе обо всем рассказать, когда чуть больше разберусь сама… Но я пока и сама не знаю.
Между ними повисла тишина.
Наконец Хана под руку с бабушкой подошла к ним, подпрыгивая на ходу.
— Мам, смотри, папино дерево!
— Точно.
— Вот что я думаю: папа наверняка знал, что мы сегодня придем, поэтому забрался внутрь дерева и там спрятался.
Риэ не хотелось отрывать взгляда от Юто, но, посмотрев на Хану, она с улыбкой ответила:
— Может быть, ты и права.
— Мам, сними меня.
— Хорошо. Вместе с папиным деревом?
— Да! А потом рядом с моим деревом.
Хана встала перед деревом, за ней последовала бабушка. Юто не двигался с места, но, когда бабушка окликнула его, он тоже подошел к ним.
— Так, улыбочку! — крикнула им Риэ. На экране смартфона она увидела, что Юто смотрит на нее без тени улыбки.
Она нажала на кнопку и сохранила это выражение сына на фотографии.
— Риэ, иди встань сюда. Давай я вас щелкну, — сказала бабушка.
Риэ взяла Хану за руку и встала рядом с Юто. Она поняла, что и сама толком не знает, как совладать со своими эмоциями.
Глава 12
В просторном вестибюле окружного суда Йокогамы Кидо стоял, беседуя со своими заказчиками — родителями молодого человека, покончившего с собой, — о только что завершившихся пятых устных прениях. Судебное разбирательство о смерти в результате многочасовых переработок уже тянулось почти два года, общественная позиция в отношении ответчика по делу сети питейных заведений стала более острой, и наконец появились признаки того, что ответчик готов пойти на мировое соглашение.
О ходе слушаний в суде Кидо и истцы собирались сообщить на брифинге с участием профсоюзов, поэтому сейчас они еще раз обсуждали дальнейшие действия. Отец погибшего, посмотрев в глаза Кидо, сказал:
— Сенсей, речь не о победе или поражении. Мы просто хотим разобраться, что произошло, почему наш сын погиб.
— Я понимаю вас, — кивнул Кидо, давая ясно понять, что ему очевидны мотивы, которые заставили родителей так долго вести это дело.
У отца погибшего был широкий лоб, почти все волосы уже поседели, аккуратная стрижка. Под бровями в форме домика всегда блестели, словно от слез, глаза, похожие на два одинаковых угольника. Общественное мнение с сочувствием относилось к этому делу, в этом немалую роль сыграло выражение отца, которого показывали в СМИ, ведь никто не мог остаться равнодушным.
— Будем двигаться вперед. Мы на правильном пути.
Кидо всегда так говорил, и прежде это не особенно воодушевляло его заказчиков, но, кажется, за последний год эти слова, сказанные с теплой интонацией, стали вызывать у них отклик.
— Мы вам очень благодарны, сенсей. В самом начале мы совсем не знали, что и как делать. То, что мы смогли сохранить рассудок в такой ситуации, — это исключительно ваша заслуга. Наш сын не вернется к нам благодаря суду, но…
Кидо только смог сдержанно ответить «Будем двигаться дальше» на слова отца. Однако в глубине души он был тронут, ведь в них отражались истинные чувства этого человека.
В тот день у Кидо было плохое настроение, ведь утром он отругал сына за то, что тот перед выходом из дома вдруг закатил истерику и не хотел одеваться.
Вчера жена уехала по делам в Осаку, Кидо остался дома вдвоем с Сотой.
Вечером они поужинали в семейном ресторане, затем приняли ванну и легли спать, все было как обычно, однако утром, когда Кидо проснулся, он увидел, что сын Сота смотрит «Дораэмона» на DVD по телевизору в гостиной. Кидо подгонял его, чтобы он шел завтракать и умываться, но Сота не реагировал на слова отца. Сначала Кидо подумал, может быть, мальчик заболел, но температуры не было, и на вопрос «не болит ли что-нибудь?» сын просто покачал головой. Шло время, но Сота так и не захотел завтракать, поэтому интонация отца стала более строгой.
У Кидо была договоренность о встрече в половине десятого, поэтому он торопился, то и дело посматривая на часы.
Сота вел себя беспокойно последние две недели. Каори отругала его за то, что он не хотел делать задания в тетради по счету. Кидо никогда не был сторонником чрезмерных занятий в младшем возрасте и защитил сына, сказав: «Складывать он научится скоро и сам, незачем сейчас слишком много времени этому посвящать», из-за чего они поругались с женой. Кидо по работе знал, что разногласия между родителями по вопросам образования и воспитания часто становятся причиной развода. И все же это было странно для их пары, что они не могут спокойно обсудить даже такой вопрос. Видя, как Каори уже устала возить его на разные занятия, он сказал об этом из сочувствия, но это лишь подлило масла в огонь. С тех пор Каори стала еще строже обращаться с сыном.
Видя ее отношение к ребенку, Кидо впервые серьезно подумал о разводе. Очевидно, что семейная жизнь стала для нее источником стресса. Каори по-прежнему была для него близким человеком, и он подумал, что если бы она начала заново рядом с каким-нибудь другим мужчиной, то, возможно, смогла бы вернуть себе спокойствие, которое было в ней раньше.
Он не мог найти никаких признаков, что она любит его. Да и задавая себе самому вопрос о том, любит ли он ее, затруднялся найти ответ. Но он не мог однозначно сказать и того, что не любит ее.
После десяти лет супружеской жизни их отношения стали постепенно разваливаться без каких-либо сильных ссор, Кидо все время думал о том, как они могли бы все исправить. За последние несколько месяцев они ни разу не прикоснулись друг к другу и, словно чужие люди, внимательно держали физическую дистанцию, чтобы даже случайно не столкнуться.
Каори, очевидно, тоже пыталась сдержаться от выяснения отношений.
Она следила за собой, чтобы в разговоре с мужем не допустить эмоциональных всплесков, однако когда она ругала сына, то становилась все более злой. Прожив вместе десять лет, он никогда еще не видел ее такой.
Да и сам Сота, что, впрочем, было нормальным для взросления ребенка, чем строже приказывала ему мама, тем сильнее противился. Отношения между матерью и сыном, как порочный круг, становились все хуже.
Кидо сказал об этом Каори очень аккуратно, ведь он опасался, что и без того трещащие по швам отношения между ним и женой могут в любой момент рухнуть. Он утешал Соту, пока тот принимал ванну и готовился ко сну, обнимал его и слушал все, что тот хотел рассказать, но при этом раздражался от собственного поведения, ведь он словно продолжал закрывать глаза на проблему. Его поведение было далеко от образа того отца, каким он стремился стать.
Кидо понимал, что причина, почему так подавленно себя чувствует жена, заключается в нем. Однако каждый раз, когда он пытался нащупать основной повод ее раздражения, на поверхности которого были лишь нелепые подозрения в супружеской неверности, что-то останавливало его. И он продолжал заниматься поисками Икса, что стало уже своего рода хобби для него, сбегая от собственных реальных проблем.
Если бы все это касалось лишь отношений между супругами, он бы не тревожился так сильно. Однако разлад между родителями оказывал отрицательное влияние на ребенка, и ему больше всего хотелось избежать этого. Принять такую ситуацию он никак не мог.