У Кидо не было особой теории по воспитанию детей, но он очень надеялся, что Сота никогда не усомнится, что вырос, окруженный любовью родителей. И его жена, вероятно, думала так же.
Сота никогда не перечил отцу. Кидо ненавидел притворную доброту, с которой обращался к сыну, но в результате родилась иллюзия, что между ним и сыном сложились особые доверительные отношения. Однако, как только Каори уехала, Сота мог сорваться лишь на том, кто остался, и выплеснуть все разочарование на него.
Кидо должен был бы это предвидеть, но в ответ на сопротивление Соты вскипел так, что уже не мог себя контролировать, поэтому бросил в него носки, которые тот отказывался надевать, а затем, положив руку на голову сына, громко крикнул: «Хватит уже истерик!»
Хотя он не просто положил руку на голову. Этот жест должен был заставить ребенка слушаться, поэтому он, скорее, грубо схватил его. А в следующее мгновение отдернул руку, словно бессознательно пытаясь скрыть, что только что натворил. Сота испугался и перестал плакать. Кидо посмотрел на свою руку, которой только что в порыве ярости сжимал сына. Сила, которая была в этой руке, содержала все то, что он всегда так настойчиво отвергал в насилии.
У него было чувство, будто в глубине души лопнуло что-то ужасно грязное. Когда Кидо отошел от сына, Сота, всхлипывая, с красным лицом, надевал носки. Кидо обнимал его, пока тот не успокоился. После этого он, не говоря ни слова, отвез его в детский сад. И как только ребенок скрылся за дверьми сада, он почувствовал себя жалким, съедаемым угрызениями совести.
Каждый раз, когда Кидо в бракоразводных процессах сталкивался с трагическими случаями жестокого обращения с детьми, с одной стороны, он жалел детей, с другой — сочувствовал людям, которые родились и жили в условиях, сделавших их такими. При этом он был уверен, что сам принадлежит к другой категории людей.
Но теперь он впервые подумал, что будь его жизнь более несчастной, то, может быть, и он был тем самым отцом, который бьет своего ребенка. Представляя это, он терял веру в того человека, каким являлся. Даже то, что после всего он обнял и успокоил Соту, было стандартным поведением обидчиков в домашнем насилии, у которых после стадии насилия следует стадия примирения.
После шести часов Кидо пошел забирать Соту из детского сада, расположенного в здании станции «Мотомати-Тюкагай». Когда Кидо пришел, Сота поспешно убрал кубики, в которые он играл с друзьями, и, широко улыбаясь, подбежал к Кидо.
Воспитательница сказала, что день прошел хорошо, без особых проблем. Дети еще играли, словно не желая уходить, а затем собрались вместе и хором сказали: «До свидания!», после чего Кидо и Сота вышли из садика.
Дул сильный ветер с моря. Деревья вдоль дороги, силуэты которых очерчивались в темноте, были украшены блестящими рождественскими огнями. Они стояли на светофоре, посматривая на яркий квартал Мотомати, и Кидо заметил, как какой-то мужчина бьет ногой электрический столб.
Кидо сжал руку Соты и отошел на несколько шагов подальше. Загорелся зеленый свет, но мужчина не двигался с места, они прошли мимо и больше его не видели. Кидо ничего не сказал, но Сота тоже ускорил шаг.
Каждый раз, когда они останавливались на светофорах, доносился холодный ветер, гуляющий по улицам. Застегивая пуговицы на пальто, Кидо забеспокоился, не замерзли ли пальцы сына, который держал его за руку.
— Тебе холодно? Все в порядке?
— Да… Пап…
— Что?
— Хотя у Ультрамена не шевелится рот, как у него получается его клич «Сювач!»?
— Интересно. И правда, как же?
Кидо со смехом покачал головой. Судя по тому, как Сота округлил глаза, он был поражен способностями Ультрамена.
— Но ведь Ультрамен может летать, стрелять космическими лучами, делает такие штуки, по сравнению с которыми говорить с закрытым ртом совсем несложно.
Кидо решил, что он нашел хороший ответ, но для Соты он оказался неубедительным.
Вернувшись домой, Кидо приготовил на ужин спагетти с мясным соусом и котлеты из замороженных полуфабрикатов. Прежде чем Сота успел включить телевизор, Кидо сел на диван, усадил сына на колени и извинился перед ним:
— Прости, что накричал на тебя сегодня утром.
— Угу, — кивнул Сота, который хотел побыстрее включить телевизор.
— Я торопился, чтобы не опоздать на работу. Ты бы тоже не хотел опоздать в детский сад? Вот и рассердился.
— Угу.
— Завтра утром — посмотри на меня — завтра утром будем быстро собираться, чтобы не опоздать.
— Угу.
— Отлично, вот и договорились. Ладно, смотри телевизор.
С этими словами Кидо еще раз погладил ребенка по голове и обнял.
После купания они пошли в детскую и, выключив свет, вместе забрались в кровать.
— Папа.
— Что?
— Если бы кроме меня существовал еще и мой двойник, ты бы понял, кто из нас настоящий?
— Это ты к чему?
Сота рассказал ему о книжке с картинками про героя Ампаммана, которую им читали в детском саду, где есть антигерой, Байкинман, который выдает себя за настоящего Ампаммана.
— А, вот ты о чем… Конечно, я бы сразу догадался. Ты же мой ребенок.
— А как бы ты догадался?
— Одного взгляда достаточно. Ну, еще по голосу.
— А если бы у него были и лицо, и голос как у меня?
— Тогда… я бы спросил о воспоминаниях. Куда мы всей семьей ездили отдыхать прошлым летом?
— Гавайи!
— Точно. Двойник может выглядеть, как ты, но у него не может быть твоих воспоминаний.
— Точно! Здорово ты придумал, пап. Значит, если появится твой двойник, я спрошу его о воспоминаниях.
— Да.
— Тогда… скажи мне, когда мы были на Гавайях, ел ли ты огромный стейк размером с сандалию?
— Ел. Но если ты так спросишь, то двойник сразу же догадается, какой ответ правильный.
Они болтали, потом паузы в беседе становились все длиннее, а затем Кидо услышал, как сын посапывает во сне. Он дождался, пока Сота заснет покрепче, а затем поправил одеяло и тихонько вышел из детской.
Решив, что пора уже украсить елку, ведь он постоянно откладывал это, Кидо включил диск с прекрасным дуэтом Масахико Тогаси и Масабуми Кикути и взялся за дело. Открыв коробку, он обнаружил гирлянду, серебряные и золотые украшения в том самом виде, в каком он упаковал их год назад.
Посмотрев на искусственную елку, Кидо вспомнил, что ровно год назад к нему обратилась Риэ по делу Икса. Он был поражен тому, как, оказывается, быстро пролетел год.
Он вспомнил тот вечер, когда уложил Соту спать, после чего пришел в гостиную и пил здесь водку. Он думал о том, какое сильное чувство радости тогда испытал.
Собрав елку, он поставил ее возле двери на балкон, украсил звездочками и стеклянными игрушками, а в завершение повесил гирлянду со светодиодными лампочками. Он так долго оттягивал это дело, а на все ушло пятнадцать минут. Включив гирлянду и приглушив освещение в комнате, он отошел на несколько шагов, чтобы посмотреть, как получилось. В балконной двери он увидел собственное отражение в комнате.
Кидо уже подумывал о том, чтобы выпить немного, но, когда зазвучала его любимая сольная композиция на фортепиано Масабуми Кикути All the Things You Are, ему расхотелось двигаться с места.
Темп композиции был таким, будто бы время постепенно рассыпалось. Каждая нота превращалась в прозрачную каплю, после падения которой по комнате в тишине расходились круги.
Кидо затаил дыхание даже не столько из-за самой музыки, сколько из-за переплетения предчувствия и резонанса звуков и смотрел на огни гирлянды, циклично менявшие последовательность подсветки.
Вдруг прозвучал сигнал на мобильном о полученном сообщении. Он посмотрел на телефон на столе, сообщение было от Каори: «Как вы там? Сота слушается?»
Обычно она не писала ему из командировок. Возможно, сегодня она отправила сообщение из-за напряженности между ними в последнее время. Он надеялся, что в командировке она сможет немного отвлечься, и был рад увидеть ее сообщение, пусть всего и в две строчки длиной. Она сказала, что уезжает вместе со своим новым начальником. Кажется, он был внушающим доверие человеком. По крайней мере, при нем она перестала жаловаться на работу.
«У нас все в порядке. Сота хорошо себя ведет. Хорошей командировки!» — ответил он, добавив неожиданно для себя эмодзи к сообщению. В ответ на это Каори прислала стикер с неизвестным ему персонажем и надписью: «Thank you!!» Персонаж улыбался, хотя Кидо уже целый год не видел улыбки Каори.
Сидя за столом, он еще некоторое время листал страницы новостей в мобильном, а потом вспомнил, что говорила о своей жизненной философии «три победы, четыре поражения» Мисудзу.
Теперь он ясно осознавал, что она нравится ему. Но он не прилагал никаких усилий, чтобы развивать эти отношения. В самых разных смыслах эта идея была настолько нереальной, что он никогда серьезно не думал о возможности отношений. Однако что-то в этой идее порождало фантазии о том, какой бы могла быть его жизнь рядом с ней.
Общаясь с ней по интернету, он чувствовал комфорт, которого не испытывал в обычной жизни. Когда он видел на фотографиях в соцсети ее улыбку c выражением легкомыслия и радости от незначительных мелочей, он представлял себе: а как бы они могли жить вместе? Если бы он женился на ней, она была бы матерью Соты. Как бы это было? Это была не более чем фантазия об альтернативной жизни, которая, хотя и была возможна в другом мире, никогда не стала бы реальностью в этом.
Кидо подумал: будь он все еще молодым и холостым, наверное, вряд ли бы осторожничал и взвешивал каждый шаг. Однако импульс, который тогда подталкивал его и силой тянул за собой, а именно физическое желание, теперь робко отступал и, казалось, последует за ним, только если Кидо будет очень настаивать. А ведь он так долго страдал из-за отсутствия близости в браке. А теперь и сам боялся подстегивать и выпускать его на волю. Когда ему было двадцать, он бы назвал подобное бездействие наглой ложью, прикрытой отговорками о собственной зрелости…