Одиночество. Именно так. Чувство, которое сдавливало грудь все последнее время, он, не раздумывая, выразил именно таким словом.
В молодые годы он даже представить себе не мог одиночество человека в среднем возрасте, которое пронизывало его до самой глубины. Стоило чуть ослабить хватку, как он уже не мог остановить это холодное чувство, которое сразу же пропитывало его.
В такие моменты Кидо часто представлял себе Макото Хару, который лежал на земле и рыдал в том парке в Кита-Сэндзю. Ему казалось, что эта картина не связана со временем и местом, словно бы являясь частью какого-то мифа.
Броситься на землю именно здесь и сейчас и разрыдаться — это было шагом не обычного человека. Но Кидо чувствовал, что он тоже знает эту боль, когда щеку, прижатую к земле, царапает песок, смешанный с галькой, будто это произошло с ним.
Судя по написанному в статье, Кэнкити Кобаяси родился в городе Ёккаити в 1951 году.
В детстве семья была настолько бедная, что жили они впроголодь, его часто колотил отец. В подростковом возрасте он покатился по наклонной, бросил учебу в старших классах, некоторое время бездельничал, пока, наконец, не нашел работу на местной фабрике, после чего ушел из дома и стал жить один.
В двадцать один год он женился на девушке на два года младше его, и через три года она родила ему сына, Макото, их единственного ребенка.
Кобаяси каждый день бил и жену, и ребенка, но так же, как и в его детстве, в те годы общество еще не видело в таком поведении особой проблемы. Пока Макото не исполнилось пять лет, всякому человеку со стороны они казались абсолютно обычной семьей.
Около тридцати он как-то встретился с одним из своих школьных товарищей, который и подтолкнул его к азартным играм. Долги постепенно росли, к моменту совершения убийства за ним вовсю охотились кредиторы.
Убийство произошло летом 1985 года. Кобаяси зашел домой к директору строительной конторы, с которым они познакомились через местный детский клуб, куда ходил и Макото, и попросил у него денег. После отказа он потерял контроль над собой. Он вернулся домой, а потом вновь вломился посреди ночи к этому человеку, жестоко убил его с женой и сыном-шестиклассником. Украв сто тридцать шесть тысяч иен, он поджег дом, чтобы замести следы преступления, а через неделю был задержан полицией.
В прессе писали, что преступление, совершенное в приступе гнева, было безжалостным и зверским, ведь среди жертв был ребенок. Смертный приговор убийце семьи считался справедливым наказанием, Кобаяси не пытался обжаловать ни обвинения, ни решение суда.
Кидо думал о том, что если бы в его жизни случайно появился человек вроде Кобаяси, то по такой же абсурдной причине жизни мог бы лишиться не только он, но и его жена, и сын, отчего на душе стало гадко. Орудием убийства был двадцатисантиметровый кухонный нож. Стоило ему только представить, как он пронзает нежную и гладкую кожу Соты, Кидо не мог сохранять самообладание.
Страх и ярость от абсурдности ситуации не были направлены на Кэнкити Кобаяси.
Это и понятно, ведь история произошла не с Кидо. В то же время, отчасти благодаря своему профессиональному опыту, Кидо знал, что такие трагедии происходят и столкнуться с ними может каждый, как с любым несчастным случаем или трагическим совпадением.
К сожалению — в буквальном смысле, к сожалению, — такие люди, как Кобаяси, существуют. Ни один из бесчисленных факторов: унаследованных или приобретенных, случайных или закономерных, которые привели его к преступлению, — не был каким-либо исключительным или беспрецедентным в истории человечества. Напротив, все было таким обыденным, что оставалось лишь вздыхать от безысходности.
Разумеется, Кидо тоже считал, что вся ответственность лежит на убийце. Он не мог занять крайней позиции, полностью отрицая свободу воли личности. Однако было очевидно, что среда, в которой вырос Кобаяси, была неблагоприятной, именно она в значительной степени повлияла на то, что его жизнь пошла под откос.
Государство не сделало ничего, чтобы помочь человеку, выросшему в несчастье. Тем не менее за нарушение порядка оно уничтожало его с помощью смертной казни, и эта позиция государства — будто все в реальности происходит именно так, как должно, — казалась Кидо неправильной. Иначе как лживым это было сложно назвать: когда судебная власть аннулирует ошибки законодательной и исполнительной властей, просто уничтожая нарушителя, словно бы его и не было. Ведь если последовательно применять этот принцип, то возник бы порочный круг, в котором граждане, нарушавшие порядок, должны приговариваться все в большем количестве по мере того, как государство приходило в упадок.
Кидо никогда не пытался активно обсуждать свой взгляд на проблему с кем-либо. Он не был уверен, что другие люди поймут его. Ведь его не понимала даже жена. Тогда Сота был еще совсем маленький, ему только исполнился год. Как-то раз они смотрели новости по телевизору и заговорили о том, что было бы, если Соту убили. Она тогда твердо сказала, что убийца должен быть казнен и настаивала на том, чтобы он согласился с ее мнением.
Кидо тогда рассказал ей, что в современной Японии убийство одного человека не карается смертной казнью. Жена тогда сразу же парировала: «А что, если бы были убиты двое, я и Сота?»
Кидо понял, что необходимо дать ей развернутый ответ.
— Чтобы избавиться от такого зла, каким является убийство человека, необходимо как минимум отказаться от идеи, что в каких-то случаях убийство одного человека другим допустимо. Это может быть нелегко, но я считаю, что именно к этому мы должны стремиться. Преступники, конечно, никогда не будут прощены, но государство должно нести вину за социальные условия, которые привели их к совершению преступлений, и брать на себя ответственность, оказывая существенную поддержку жертвам, вместо того чтобы притворяться невиновным и ограничиваться карательными мерами. Я считаю, что государство по отношению к убийству не должно опускаться до такого же уровня, карая убийцу убийством.
Глаза Каори дрожали, красные от гнева и разочарования. Она с таким выражением смотрела на него, будто сомневалась, что в его жилах течет человеческая кровь. Предполагая, что продолжение разговора приведет к необратимым и разрушительным изменениям в их отношениях, они быстро прервали его. Какой смысл был спорить о гипотетической трагедии.
У Кидо была еще одна причина, по которой он не мог испытывать выраженную ненависть к Кэнкити Кобаяси, ведь он узнал не только о его жизни, но и о жизни его сына, к которому проникся симпатией.
Кидо попробовал себе представить чувства Макото, который однажды утром узнал, что соседский мальчишка, на несколько лет его старше, с которым они в детском клубе вместе играли в софтбол, к которому он то и дело забегал домой, чтобы оставить там инвентарь вроде бит и баз, был убит вместе с родителями. В их квартале выли сирены полиции и скорой помощи, а в актовом зале начальной школы, куда прибежали родители, плакали дети.
Тем утром появилась полиция, репортеры с криками отталкивали друг друга, потом арестовали и увели его отца. В отличие от остальных детей, лишь его по пути в школу и обратно останавливали журналисты, которые расспрашивали об убийстве. Они не задавали вопросов о погибшем друге, а только об отце.
Кидо представлял, как мальчик с тревогой смотрел на растерянную мать.
В глубине души Кидо сочувствовал Харе. Затем он представил его взрослым, идущим перед ним. На ум не приходило ни одного слова, с которым он мог бы к нему обратиться.
Детский сад, в который ходил Сота, располагался в том же здании, что и станция «Мотомати-Тюкагай». Приехав чуть раньше, Кидо поднялся на крышу здания, где располагался парк «Америка Яма Коэн», там в это время играли дети. Строительство парка в Йокогаме было завершено в 2009 году в честь стопятидесятилетия открытия порта. Газоны и клумбы с двух сторон ограничивали мощенную камнем дорожку, которая плавно поднималась наверх к иностранному кладбищу Йокогамы.
Чтобы добраться от платформы станции до парка на крыше, нужно было проехать на нескольких эскалаторах, переходя с одного на другой. Кидо казалось, что время тянется очень медленно, ведь ему хотелось поскорее увидеться с Сотой.
В начале февраля рано смеркалось. Хотя воздух был холодным, около двадцати ребят в одинаковых желто-зеленых шапочках носились по площадке, немного расстегнув сверху молнии на курточках.
Сота оказался чуть поодаль, он смеялся во весь голос, догоняя друга. Видимо, сдерживаться было невозможно.
Кидо поздоровался с молодой воспитательницей, она рассказала, что день у Соты прошел хорошо, а потом позвала мальчика. Однако еще до этого несколько ребят узнали его и закричали:
— Смотрите! За Сотой папа пришел!
Увидев отца, Сота смутился, что-то блеснуло в его глазах. Улыбка изменилась, будто ему было неловко, что отец следит за ним, а поведение его друзей, возможно, не оправдывает ожиданий.
— Папа Соты!
Несколько ребят подбежали к Кидо раньше, чем его сын. С тех пор как он просто так взял кого-то на руки на родительском дне, когда ребята подбежали к нему, все решили, что он — взрослый, который с ними будет играть.
И в этот день опять вокруг Кидо столпилось четыре или пять малышей. Когда Сота добежал до папы, он приревновал и закричал:
— Это мой папа! Не трогайте его!
После чего стал оттаскивать товарищей от Кидо.
— Эй-эй, больно же. Не надо никого так сильно дергать, — сказал Кидо, слегка приобняв сына за плечи.
Один из детей сообщил Кидо:
— А сегодня, когда Рё и Кохэй дрались, Сота сказал им, что это неправильно, и остановил драку.
— Да! Сота это сделал, — вторил ему другой.
— Правда? Сота, так ты молодец, — сказал Кидо.
Кидо вдруг подумал, что когда-нибудь, возможно, один из этих невинных детей убьет кого-нибудь. Даже если такого ребенка нет здесь и сейчас, то кто-то, кому в этот самый момент всего только пять лет, кто-то, кто сейчас вот так же резвится со своими друзьями, когда-нибудь убьет человека. Может, жизнь его загонит в угол, может, отсутствие моральных устоев. Чья это будет ответственность?