— Мама, можно поиграть в телефоне?
Неохотно Каори достала телефон и включила игру-головоломку, которая нравилась Соте.
Кидо уже почти допил второй бокал пива. Заедая его мясом, он чувствовал, как разливается хмель и улучшается настроение.
— Я сейчас вернусь, — произнесла Каори, вставая с места. Казалось, что на мгновение она засомневалась, что делать с телефоном, но потом оставила его в руках сына.
— Что-то они задержали твой обед, — сказал Кидо сыну, а затем вспомнил ту ночь зимой, больше года назад, после первой встречи с Кёити Танигути в Сибуе. Он думал, какое же сильное ощущение счастья тогда испытал, когда укладывал Соту спать в своей комнате, а потом понял, что именно в этот момент счастлив.
«Интересно, а есть ли где-то человек, который хотел бы отказаться от своей жизни, а я бы смог прожить ее лучше? А если бы я передал свою жизнь такому человеку, смог бы он провести остаток жизни лучше меня? Ведь Макото Хара смог прожить чужое будущее гораздо прекраснее, чем смог бы сам Дайскэ…»
Он еще раз задумался над значением слов «обычная жизнь», которые были мечтой Макото Хары. А еще о том, что это понятие может принести человеку и боль, и успокоение.
Кидо посмотрел вниз, Сота указательным пальчиком ловко водил по экрану телефона. Он подумал, что и внешностью, и характером он похож на него самого в детстве. Интересно, с точки зрения естественного отбора лучше, чтобы ребенок был похож на родителей? Если дети похожи на родителей, значит ли это, что родители, видя в них свое отражение, будут с большей любовью воспитывать их?
Однако, вспомнив многочисленные примеры, когда приемные родители с любовью воспитывают детей, он отказался от своего предположения. Это правда, он радовался тому, что сын похож на него, но это не значило, что в будущем это не создаст проблем для Соты.
Кидо думал о том, что должен жить правильно. А потом вдруг представил, что ему нужно было бы отдать сына, и почувствовал, как от этой мысли сердце рвется на части.
«После этого меня бы мучили угрызения совести. Как это было с Дайскэ Танигути… А если бы это был не Макото Хара, а кто-то другой, смог бы он тоже сделать эту жизнь такой же счастливой?»
Кидо допил пиво — на дне уже не оставалось пузырьков — и закусил губу. Он чувствовал сильную привязанность к своей жизни. Он представил: а если бы он родился Макото Харой, а потом получил такую жизнь, как у него, Акиры Кидо, то, наверное, он был бы сильно впечатлен. На мгновение он вообразил, что получил эту жизнь от чужого человека, и теперь нужно прожить ее как будто с самого начала…
— Пап, а моя еда?
— Как-то они долго. Я сейчас напомню.
Кидо остановил официантку, которая быстро шла с пустыми стаканами, и еще раз попросил поторопиться.
Вдруг он вспомнил, что так и не нашел ответа на вопрос Соты о том, почему Нарцисс превратился в цветок. Сота и сам забыл об этом, но раз уже это пришло на ум, Кидо оставил напоминание для себя в телефоне, чтобы поискать ответ.
За соседним столиком сидела пара с девочкой лет двух и мальчиком месяцев пяти. Малыш плакал, а мать торопливо взбалтывала для него молочную смесь.
— Извините, — сказал отец семейства и поклонился Кидо, который рассеянным взглядом посмотрел на них.
— Да что вы, ничего страшного.
— Как начнет плакать, никак не остановить.
— Это нормально.
Кидо улыбнулся и перевел взгляд на Соту, который по-прежнему был поглощен игрой. Ему было еще пять, но, казалось, он подрос. Младший сын Риэ не прожил так долго. Она пережила горе его смерти. В глубине души проскочила мысль, что он бы с этим не справился.
Каори все еще не вернулась. Через некоторое время Сота сказал:
— Ой, пап, тут какой-то странный экран.
И он протянул отцу телефон.
На экране была реклама другой игры.
— Наверное, случайно на что-то нажал.
Пока Кидо закрывал экран с рекламой, пришло уведомление о новом сообщении в мессенджере. В верхней части экрана появилось окошко, и, хотя Кидо не собирался его читать, оно попало на глаза.
Это был стикер с надписью Last Night и сердечками, напоминающими детские наклейки. Кидо непроизвольно провел по нему большим пальцем, словно смахивая пыль с чего-то хрупкого. После того как сообщение исчезло с экрана, в голове осталось только имя отправителя — начальника Каори. Но оно должно было оказаться лишь в кратковременной памяти мозга, а потом исчезнуть без следа, как и все, что не следует запоминать.
Кидо положил телефон экраном вниз на стол, как будто ничего не произошло.
— Пап, я хочу еще поиграть.
— Хватит уже. Вон, смотри, обед твой принесли. Время поесть.
— Хорошо… а можно я еще поиграю после еды?
— Спроси у мамы.
Кидо допил свое пиво, которое стало уже теплым, и заказал еще одно.
Наконец вернулась Каори.
— Такая очередь в женский туалет. О, детский обед подоспел?
— Да, только что. Я уже устал ждать.
— У тебя уже третий бокал? Ты уверен? Сможешь вернуться домой?
— Конечно смогу. Это же просто пиво.
Кидо улыбнулся и потянулся к тарелке Соты, чтобы порезать котлету на мелкие кусочки.
Малыш за соседним столиком получил смесь и, не отрываясь, сосал из бутылочки.
За окнами простиралось ясное ярко-голубое небо.
«Какой же хороший выходной», — подумал Кидо, смотря на небо.
В памяти вновь промелькнула строчка из произведения, которое он читал давно: «Именно тот день, именно то время». Кидо наслаждался именно этим днем и часом, как и герой рассказа «В городе у замка» Мотодзиро Кадзии. Медленно отведя бокал с пивом и обрадовавшись, что все же вспомнил, он беззвучно шлепнул рукой по колену.
Глава 22
Во время почти двухчасового перелета из аэропорта Ханэда в Миядзаки Кидо смотрел в иллюминатор, погрузившись в размышления.
В Токио была солнечная весенняя погода, он с радостью предвкушал, что в Миядзаки его встретит погода еще теплее.
Из иллюминатора он видел синее небо до самого горизонта, тонкие облака, словно нежное кружево, покрывали острова, которые с этой точки выглядели как гигантская карта. Иллюминатор выходил на север, поэтому свет был достаточно ярким, но не слепил глаза.
Самолет набрал высоту, табло «Пристегнуть ремни» погасло. Кидо слегка откинулся назад и стал листать книгу «Метаморфозы» Овидия, которую взял в полет. Ему повезло: соседнее кресло оказалось пустым, поэтому можно было спокойно расслабиться в одиночестве. Два года спустя после того, как сын задал ему вопрос, он вспомнил, что должен на него ответить, поискал информацию в интернете и купил в книжном «Метаморфозы» издательства «Иванами».
Судя по всему, существовало несколько теорий относительно мифа о Нарциссе. В отзывах в интернете писали, что «Метаморфозы» — это наиболее подробный и понятный источник при изучении мифов Греции и Рима, однако, как только он начал чтение, то почувствовал, как перед ним раскрывается сложный символический мир, объяснить который Соте ему было не под силу.
Но сам он получал удовольствие от чтения книги.
Овидий писал, что Нарцисс был зачат, когда речной бог Кефис, «гибким течением» обняв Лириопу — голубую нимфу, — «замкнув ее в воды, насилье ей учинил»[15]. Кидо был поражен, узнав тайну рождения Нарцисса, и почувствовал, что одержимость наблюдением своего отражения в воде означает не что иное, как любовь к себе.
Вода была для Нарцисса его родителями и в то же время конфликтом, который произошел между ними, актом насилия, который не должен был произойти. Но не случись насилия, его бы не существовало в этом мире. Видя себя, он не мог при этом не видеть истории своего рождения. Как бы то ни было, он не мог стереть своего прошлого, но не мог и прикоснуться или вернуться к нему.
Миф о Нарциссе, конечно же, был историей любви. Нарцисс «сгорал в пламени» любви к себе, однако в Нарцисса была безответно влюблена нимфа Эхо, которая жила совсем в другом мире, в мире гор.
Эхо была проклята богиней Юноной, поэтому могла только «удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит».
Иными словами, Нарцисс, видя только собственное отражение, не способен любить никого, кроме себя. А Эхо может отзываться только на голос других, она не может дать знать о своем существовании тому, кого любит.
Нарцисс в одиночестве заперт в своем мире, куда вход Эхо закрыт. И только перед смертью, прощаясь с ним, на его вздох «Увы!» Эхо повторяет за ним «Увы!», а потом повторяет и его слова «Прости».
Испытал ли радость бедный Нарцисс, когда услышал от отражения в воде повторение его же слов «Мальчик, напрасно, увы, мне желанный!»? А что же Эхо? Быть может, этот вздох «Увы!» и слова прощания Нарцисса она повторила в конце совсем с другим чувством, ведь это именно то, что она хотела сказать ему напоследок?
Читая последние строки, где Нарцисс осознает, что это его собственное отражение и говорит «О, если только бы мог я с собственным телом расстаться!», Кидо думал о Макото Харе. Будь это возможно, Нарцисс смог бы полюбить себя. Скорее всего, Хара хотел расстаться со своим телом, стать кем-то другим, полюбить кого-то и быть любимым. И все же, возможно, став другим человеком, Хара тоже искал способ полюбить себя самого? Не только свое имя Макото Хара, но и человека, который начал под этим именем жизнь в нашем мире.
Луч солнечного света, упавший через иллюминатор с южной стороны, ослепил Кидо. Подъехал стюард с напитками, закрыв его тележкой от света. Кидо заказал кофе. Сняв пластиковую крышку, он сделал небольшой глоток, вдыхая кофейный аромат, а затем снова посмотрел в окно на голубое небо и чуть дрожащие крылья самолета, после чего вернулся к своим размышлениям.
Как и предполагало название книги «Метаморфозы», она содержала всевозможные истории о превращениях. Но на детский вопрос Соты «Почему Нарцисс превратился в цветок?» Кидо так и не нашел ответа.
Кидо вспомнил несчастного бога Фаэтона, который, потеряв управление блестящей солнечной колесницей своего отца Гелиоса, понесся к Земле и сжег бы дотла весь мир, если бы Юпитер не пронзил его молнией. Его сестры, гелиады, дочери солнца, стенали и горевали о его смерти, пока их слезы не превратились в янтарь, а они сами не стали деревьями.