— Ты делаешь мне больно, Мариус!
Он посмотрел на нее. Не было ли в его взгляде хоть тени жалости? Если она и была, то тут же исчезла.
— Ты не на моей стороне, — сказал Мариус. — К сожалению. Мне не остается ничего другого, как обращаться с тобой подобным образом.
А затем он покинул комнату. Инга слышала его шаги, удаляющиеся вверх по лестнице.
Несколько часов она не решалась что-либо предпринимать. Наконец Мариус все же выполнил свое обещание — пришел вниз и закрыл ставни. Но солнце все равно пекло так сильно, что раскалило комнату, как печь, и это уже невозможно было изменить. Связанная женщина могла лишь слышать непрекращающиеся шаги мужа наверху.
Она стала звать его. Потому что иначе сварилась бы заживо.
Но не могла его дозваться.
Инга выругалась. Она потеряла драгоценные часы… А потом заплакала, потому что уже не была уверена, что доживет до конца дня. Можно было умереть от жары. Или от жажды. А потом она опять подумала о тромбозе и о сердечно-сосудистом коллапсе. Инга была на грани помешательства.
"Спокойно, — скомандовала она себе, — успокойся. Иначе сделаешь все еще хуже".
Ее правое ухо теперь совсем оглохло. Опухший глаз пульсировал.
"Мне нужно выбраться отсюда. Он оставит меня здесь подыхать!"
Женщина снова начала напрягать свои мышцы, чтобы растянуть бельевую веревку. Это стоило ей гораздо больших усилий, чем в первый раз: приходилось намного чаще делать передышки, потому что истощение лишило ее сил. Тянущая боль в опухшей губе не прекращалась, а жажда стала уже просто смертельной. Жара нагоняла на Ингу отчаяние. Но сейчас ей нельзя было больше звать Мариуса и просить его о помощи. Напротив, с этого момента следовало надеяться, что он не покажется.
Ее мысли беспорядочно блуждали в эти долгие, долгие часы, перескакивая с одного на другое. Она сочиняла самые абсурдные планы бегства и снова отбрасывала их. Если ей не удастся сбежать, как тогда будет выглядеть ее конец? Остановится ли Мариус на том, что будет рассказывать им с Ребеккой бесконечные истории о своей жизни, будет ли ему достаточно этого, чтобы выплеснуть все, что его мучило? Или его преследует жажда мести? Что он сделает с Ребеккой в завершение? И что сделает с ней, Ингой? Он видел в ней сообщницу Ребекки. Похоже, ей не удалось убедить его в обратном.
"А я даже не знаю, в каком деле я, собственно, сообщница! Все настолько безумно…"
Инге снова и снова приходил на память Максимилиан. Собственно, он был ее единственной и последней надеждой, хотя и очень слабой. Слепому было ясно, что он проявлял интерес к Ребекке и что этот интерес далеко выходил за рамки озабоченности близкого человека, не желающего оставлять в беде вдову своего глубоко уважаемого друга, которым он восхищался. Инга точно не знала, что произошло между ним и Ребеккой — та лишь крайне туманно обмолвилась об этом. Она каким-то образом прогнала его, настолько глубоко обидев, что Максимилиан умчался сломя голову. В последние дни Ребекка немного отошла, но в самом начале… Инга прекрасно помнила ее поведение. Недружелюбная, грубая, беспокоившаяся только о том, чтобы никто не пробил стену, которую она воздвигла между собой и остальным миром. Ее гостью не удивило, что Максимилиан в конце концов уехал. Вопрос был в том, объявится ли он еще раз. Может быть, позвонит, удивится, что никто не подходит к телефону, и тут же приедет… Или же это была прекрасная, но совершенно нереальная, сокровенная мечта Инги? Ребекка с таким успехом отстранилась от всего мира, что могла бы уже год быть мертвой и никто этого не заметил бы.
Кроме Максимилиана…
Но он, возможно, настолько обижен, что пройдут недели, пока он пошевелится. Если такое вообще произойдет.
"Максимилиан! Если бы ты знал… Ты нам нужен. Ты нужен Ребекке! Позвони! Пожалуйста, позвони!"
Но даже если он и позвонит, это ничего не даст. Разве его вообще удивит, что такая женщина, как Ребекка, не подходит к телефону? Она могла сидеть в депрессии на терассе, уставившись на море и ни на что не реагируя. Предположит ли Максимилиан какое-то несчастье, отправится ли в путь за тысячи километров?
У Инги опять выступили слезы, потому что она поняла, как мала надежда на то, что Максимилиан поспешит на помощь. А это означало, что у нее нет практически никакой надежды.
"Есть только я. Я сама — моя единственная надежда. Если я смогу освободиться и сбежать, то у нас будет шанс".
Она продолжила растягивать веревку. Несмотря на то, что пот тек ручьями по лицу, а одежда промокла насквозь, она не уменьшала своих усилий. Ей удалось найти подходящий ритм, в котором она растягивала свои мышцы, и Инга постаралась полностью сконцентрироваться на этом ритме. Это помогало ей время от времени отодвигать на задний план мучительные мысли о конце этой драмы.
Наступил вечер, и солнце стояло так низко, что светило прямо в окно. Было так жарко, до того жарко, что, казалось, можно умереть. Но теперь оставалось уже недолго. Инга со временем поняла, как протекает здесь время. Еще минут двадцать — и солнце уже не будет попадать в окно. Это принесет хоть небольшое, но облегчение. Она тосковала по прохладному соленому ветру, который вечерами дул с моря. Сегодня он ее не коснется. Окна были герметично закрыты, и пленница могла теперь только молиться, чтобы Мариусу ни в коем случае не пришло на ум справиться о ней.
Потому что ее веревка существенно ослабла. Как на ногах, так и на руках. Женщине казалось, что понадобится еще пара часов, и тогда ей, может быть, удастся освободиться…
Ее сердце бешено колотилось. Инга знала, что поставила на карту все. Если Мариус обнаружит, чем она занималась целый день, он будет вне себя. Для него она в любом случае была предательницей, и вторую попытку обмануть его муж не простит. При первой попытке он избил ее почти до бессознательного состояния. И она была уверена, что на этот раз он ее убьет.
"Господи, пусть все удастся! Пожалуйста!"
Солнце как раз добралось до дерева, которое защищало дом от его света, и Инга вздохнула с облегчением, потому что теперь лучи не попадали на нее, хотя комната все еще походила на печь. И тут зазвонил телефон. Тихо и приглушенно.
Пленница застыла, уставившись на аппарат с ужасом и растерянностью, и в тот же миг поняла, что звонил не он. Какая же она глупая! Целый день мечтала, чтобы позвонил Максимилиан, а он ведь даже и не смог бы сделать это. Ведь телефонный кабель перерезан. Никто не сможет к ним пробиться.
Должно быть, теперь звонит мобильник, причем, видимо, он находится в коридоре.
Инга облизнула потрескавшиеся губы, которые внезапно показались ей еще суше, чем до этого. У Ребекки, насколько ей было известно, мобильного телефона не было. А ее собственная трубка находилась наверху, в ее комнате. Должно быть, это сотовый Мариуса… Ну да, так и есть, теперь она опознала его звучание.
Мобильный телефон Мариуса.
Он был на яхте, на "Либель". Внизу в каюте, на полочке. Инга оставила его лежать там, в тот ужасный день, когда бушевал мистраль, а Мариус был вне себя и наконец упал за борт. Видимо, впоследствии он забрал его с яхты и принес сюда. Может быть, провел на судне одну-другую ночь… И нашел там еще и бутылки с водой. Уж если ему нечего было поесть, он мог хотя бы попить…
Но, боже мой, кто же мог позвонить Мариусу?
Хотя в принципе это и не важно. Плохо то, что звонок мог заманить его вниз.
Женщина со страхом прислушалась к звукам наверху. На протяжении всего времени она слышала шаги своего мужа. А теперь он, казалось, остановился.
Мобильный телефон тоже замолк. Но спустя полминуты зазвонил снова.
Инга услышала, как Мариус спускается по лестнице. Она затаила дыхание.
— Алло? — произнес ее муж, а затем еще два раза повторил: — Алло? Алло?
Больше он не произнес ни слова — видимо, незнакомый абонент положил трубку, не ответив.
"Пожалуйста, не заходи сейчас сюда. Пожалуйста, иди снова наверх!"
Мариус что-то пробурчал себе под нос и в нерешительности немного постоял в коридоре. Но потом Инга услышала его шаги на лестнице. Он снова исчез наверху.
Все это время его жена не дышала — она заметила это только сейчас. И сделала глубокий вдох.
И в этот момент она услышала, как ее муж повернул назад. Он спускался по лестнице. Ему, видимо, что-то пришло на ум.
"Это конец", — подумала женщина.
— И они вообще ничего не собираются предпринять, чтобы защитить тебя? — недоверчиво спросил Берт.
Он только что пришел с работы, переоделся и теперь сидел в шортах и рубашке с коротким рукавом на веранде. Половина восьмого вечера, но было все еще очень жарко. Ртуть в термометре рядом с входной дверью почти дошла до отметки в тридцать градусов.
— Да что они могут предпринять? — спросила Клара в ответ. Она положила Мари в кроватку и вышла к мужу с двумя бутылками пива и двумя стаканами.
Берт с наслаждением вздохнул.
— Это как раз то, что надо… Боже, какое же жаркое лето!
— Когда лето дождливое, тебе это тоже не нравится, — сказала его жена.
— Да я ведь вовсе не жаловался! Но слушай, а ты этому Кронбергу…
— Кронборгу.
— Кронборгу. Ты не сказала ему, что желаешь защиты полиции?
— Но, Берт, у них ведь даже нет столько сотрудников. Я еще по своей работе это знаю. Мне приходилось иметь дело с таким количеством людей, которым нужна была защита… но на это не было средств.
— А для чего мы платим налоги?
Берт с возмущением посмотрел на жену. Он был хорошим мужем, как считала Клара, но порой раздражал ее своими разговорами. Уровень застольных бесед, как она думала время от времени. Ее мать перед свадьбой сказала, что Берт простоват для нее. Но маме хорошо говорить. Клара была уже немолода, а найдется ли еще другой…
— В последнее время письма не приходили, — слабо произнесла она.
— Но Кронборг считает, что ты находишься под угрозой?
— Да.
— Я действительно хотел бы хоть немного понять, в чем, собственно, заключалась твоя вина! — продолжал горячиться Берт. — Ты выполняла приказ своего руководства. Как иначе ты должна была поступить? Уж если кто-то в ответе, так это они!