— Я бы призналась в этом, если б знала. Но я не имела дела с телефоном доверия. До меня доходила только самая малость из того, что там обсуждалось. Понимаете, я была управляющей делами этой организации и занималась в основном управлением. Деньгами, которые к нам поступали, оплатой моих сотрудников… подобными вещами. Если я правильно просчитала, то в то время, когда к нам поступали ваши звонки, я интенсивно занималась организацией групповых встреч для одиноких матерей. Мы пытались предоставить им возможность пообщаться с другими женщинами, находящимися в подобной ситуации, предложить им встречи для игр, экскурсий и общения. Все в таком роде… — Ребекка видела по лицу Мариуса, что его это ни капельки не интересовало. — Я только хочу сказать, — завершила она свою речь, — что была бы совершенно перегружена, если б мне пришлось самой заниматься каждым отдельным случаем из практики службы телефона доверия.
Она могла заметить, что до Мариуса стали доходить ее пояснения, хотя он все еще продолжал противиться этому.
После этого Ребекка осторожно попыталась добиться его понимания и по отношению к Сабрине Бальдини.
— Ваше дело попадало в компетенцию учреждения по делам детей и подростков. Сабрина Бальдини не могла предпринять что-либо еще, кроме как оповестить это учреждение. Я предполагаю, что там ее заверили в том, что займутся этим делом. На этом ее роль заканчивалась.
— Я звонил еще раз.
— И все прошло таким же образом. Мариус, мы не могли предпринимать собственные шаги через голову учреждения по делам детей и подростков. Пожалуйста, поймите это.
— Если б ты и эта дрянь из телефона доверия проявили бы хоть немного участия, то вы очень быстро узнали бы, что моего приемного отца защищали очень влиятельные люди. Что мое дело было одним чудовищным свинством. И тогда вы смогли бы что-то предпринять. Пресса налетела бы на эту историю, как мухи на мед, и произошел бы гигантский скандал.
Ребекка посмотрела на своего мучителя в надежде, что он почувствует откровенность и серьезность ее слов.
— Мариус, мне тяжело судить о тех вещах, что происходили тогда. Я клянусь вам, что действительно ничего об этом не знала. Но если вы предоставите мне возможность, я попытаюсь исправить то свое упущение и упущение моей организации. Я могу активировать свои прежние контакты и собрать обширные сведения. Я снова раскручу все это дело, и, может быть, мне удастся добиться, чтобы всех ответственных за него привлекли к ответу. И прежде всего Фреда Леновски. Но и других тоже. Всю шайку. Я знаю, что все это ничего не изменит в тех долгих годах страдания, что вам пришлось испытать, но, может быть, если преступники не останутся безнаказанными, это частично избавит вас от чувства того, что вы — вечная жертва…
Ребекка достучалась до него, она могла это почувствовать — и с этого момента все пошло в гору. Мариус прямо-таки ухватился за мысль увидеть всех своих обидчиков на скамье подсудимых. Он начал ходить туда-сюда, словно внезапно освободился от глубокой усталости, которая так мучила его в предшествующие часы; он говорил, жестикулировал, разбрасывался именами и обвинениями, рассказывал о доказательствах, которые он мог предоставить, и о стратегиях, которые надо будет применить, чтобы прижать обвиняемых. Временами он так быстро перескакивал от одной персоны к другой, что Ребекка не могла следить за ходом его мыслей, но она пыталась понять его, насколько это было возможно. Ей удалось сделать кое-что очень важное: она стала его союзником. С тех пор, как он увидел в ней сообщницу, а не врага, ее жизнь больше не висела на тонкой ниточке. Но чтобы удержать в нем уверенность в том, что она на его стороне, потребуется умение балансировать. Мариус болен, у него тяжелое психическое заболевание. И поэтому он в любом случае оставался для Ребекки непредсказуемым.
В какой-то момент он заявил, что сварит что-нибудь поесть. Брандт оценила это как невероятно хороший признак. Как крошечный шаг обратно в нормальную жизнь.
Она слышала, как он гремел на кухне посудой. Шкафы и выдвижные ящики открывались и закрывались, а один раз он даже начал что-то тихо насвистывать себе под нос. Ребекка предложила ему перспективу, которая приходилась Мариусу все больше и больше по душе.
"Боже мой, — молча молилась она, — пусть у него не возникнет никаких сомнений!"
Малейшее сомнение могло перевернуть все с ног на голову. Возможно, этот человек и был необычайно одаренным и успешным студентом, но он, несомненно, оставался совершенно иррациональным, когда дело касалось его основной проблемы. Самая ничтожная мелочь могла разрушить его доверие к Ребекке, и неизвестно, сможет ли тогда призыв к благоразумию еще что-либо изменить в нем. Она также надеялась, что Мариус когда-нибудь осознает проблему своего нападения на них с Ингой. Он забрался в дом и уже больше двух суток держал их в плену. Он нарушил закон. Могут возникнуть трудности, когда он поймет, что может сам оказаться на скамье подсудимых.
А потом произошла катастрофа.
Ребекка вдруг услышала его рев:
— Этого не может быть! Такого не может быть! Эта чертова шлюха! Чертова шлюха!!!
Хлопали двери, звенели оконные стекла. А затем послышались поспешные шаги на лестнице. Мариус показался в дверях. Его лицо было бледным как мел.
— Ее нет, — сказал он. — Инга скрылась! Эта чертова предательница сбежала!
Он не стал ждать ответа и снова помчался вниз. Ребекка слышала, как он зовет в саду свою жену.
— Инга! Инга, черт побери, где ты?! Инга, сейчас же вернись обратно! Если ты сейчас же не вернешься, то узнаешь меня с самой плохой стороны!
"Сейчас у него сдадут нервы", — подумала Ребекка. Ее шансы успокоить Мариуса и подвести всю эту историю к хорошему концу значительно уменьшились, если не вовсе испарились. Побег Инги случился в такой неподходящий момент, какой только можно себе вообразить, — или же Мариус обнаружил это в совершенно неподходящее время. Может быть, молодая женщина исчезла еще утром…
"Нет, — подумала Ребекка, — этого не может быть. Тогда бы здесь уже давно была полиция".
Инга могла сбежать только недавно. Только б она не блуждала здесь, на участке! Только б ей удалось скрыться! Теперь, когда Мариус решил, что его предали и обманули, полиция была единственным шансом Ребекки на спасение.
Спустя какое-то время Мариус вновь поднялся наверх. Его лицо было мокрым от пота, бледным; губы посерели, руки снова начали трястись.
— Я этого не понимаю. Я этого не понимаю. Я этого не понимаю!
К несчастью — видимо, еще до того, как обнаружил побег Инги, — он поставил на плиту какую-то еду. Отсюда и этот резкий запах чего-то подгоревшего, который Мариус, казалось, вообще не замечал.
— Чего она мне только ни говорила! Что она любит меня, что она всегда будет вместе со мной, что я ее самая большая любовь, бла-бла-бла… Если б ты ее слышала! А теперь вот это! Теперь она творит такое! Эта мерзкая, коварная дрянь!!!
— Но это ведь не означает, что она вас больше не любит, Мариус, — попыталась убедить его Брандт. — Она боялась. Попробуйте поставить себя на ее место! Вы ее связали, угрожали ей, а Инга понятия не имела, за что. Ведь она, должно быть, восприняла все это как кошмарный сон. И в какой-то момент, наверное, решила укрыться в безопасном месте…
Мариус лихорадочно утер свое блестевшее, взмокшее лицо о предплечье.
— Но ты ведь этого не сделала! Ты начала меня понимать!
— Потому что вы предоставили мне такую возможность. Мы сидим здесь бесконечно долго. Со временем я узнала всевозможные подробности вашей истории, поэтому мне легче вас понять. А Инге? Вы ей вообще что-нибудь рассказали?
Мужчине удалось на мгновенье отстранить боль и злобу и задуматься.
— Я кое на что намекнул ей…
— На что, Мариус? Что знает Инга?
Ребекка могла видеть, насколько его утомляло размышление над этим вопросом. Целая вечность без сна. Целая вечность без еды. И едва ли он что-нибудь пил. К тому же — сильнейший стресс, вызванный тяжелыми воспоминаниями и рассказом о своей жизни…
"Еще немного, — подумала женщина, — и он сломается".
— Я рассказал ей о своих родителях. О своих настоящих родителях. Что там… что там были проблемы. Она знает о бабе из социалки, которая сломала нашу жизнь. Мне кажется… — В напряженной попытке вспомнить у Мариуса на мгновение стали косить глаза. — Мне кажется, — неуверенно произнес он, — больше она ничего не знает.
Ребекка тут же ухватилась за это:
— Вот видите! Если она ничего не знает о Леновски, то она вообще не имеет понятия о том, что происходит! Что она может понять? Ваше поведение показалось ей совершенно необъяснимым, и наверняка она испытывала лишь страх. Поэтому и сбежала.
— Я — последнее дерьмо в ее глазах. — Краткое пребывание Мариуса в состоянии, когда он мог быть благоразумным, снова закончилось. Он опять понесся по опасной спирали комплекса неполноценности, страха и ранимости. — Так было всегда. Я рассказывал тебе, что вначале она не хотела выходить за меня замуж? Она постоянно искала какие-то отговорки. "Мы слишком молоды", "мы еще не узнали друг друга как следует", "дай нам время"… На самом деле я просто был недостаточно хорош для нее. Она надеялась, что ей встретится кто-нибудь получше!
— Я так не считаю, — сказала Ребекка. — Ведь она в конечном итоге вышла за вас замуж. Мариус, вы очень склонны к тому, чтобы все проецировать на себя, причем таким образом, чтобы всегда выставлять себя проигравшим. Вы не могли бы представить себе, что есть люди, которые искренне вас любят? Инга, например, все время рассказывала мне с уважением и восхищением о вашей превосходной успеваемости в университете. Понимаете, женщина может быть чрезвычайно очарованной вами, но тем не менее ей понадобится гораздо больше времени для такого важного шага, как свадьба, чем вам. Это зависит от женщины, от структуры ее личности, но не связывается автоматически с вами.
Мужчина враждебно глянул на пленницу.
— Да заткнись ты с этой своей психочепухой, — сказал он. — Все это — лишь глупые словеса!