Я не понял, что она имеет в виду. Штаты по-прежнему оставались для меня загадочной страной, и в моём детском воображении она должна была поехать куда‑то за город, на высокий холм, где в одиноких комнатах отцы ждут возвращения своих потерянных невест. Она подойдёт к человеку за стойкой информации, он громко крикнет её имя толпе волнующихся мужчин. Один из них – красивый, сильный, с тёмной щетиной – встанет и крикнет: «Да, это я!» – и бросится обнимать мою мать, счастливый, что его молитвы были услышаны.
Но всё было не так.
Кем бы ни был тот человек, он не был рад моей матери. В тот вечер я проснулся от того, что она крушила свою комнату, и когда я вбежал, то застал её разрезающей ножницами то самое серебристое платье. Макияж потёк от слёз, помада размазалась, и увидев меня, она закричала: «Уходи! Уходи!» Я понимал, что это лишь отголосок реакции на неё моего отца.
Она почти ничего мне о нём не рассказала. Я узнал, что он богат и живёт в собственном доме в районе Бикон-Хилл. Мать уверяла, что я ему небезразличен, но я понял, что это ложь. Когда она произносила эти слова, я видел по её глазам, что её сердце разбито. В тот момент я осознал, что она всю мою жизнь готовилась к сегодняшнему вечеру, хотела склеить нас, сделать одной семьёй, исцелить саму себя, а её отшили, и это, по моим соображениям, навсегда закрепило за моим отцом статус мерзавца, а за мной – статус внебрачного ребёнка.
Мать во многом была противоречивой натурой. Худая и хрупкая, она, однако, сумела обрубить все корни и перевезти нас в совершенно чужую страну. Когда её долгожданное свидание обернулось провалом, она сделала то, что должна была. Неустанно трудилась на шинном заводе, брала дополнительные смены, работала в выходные. Клянусь, в ней была выносливость, достойная сразу пяти мужчин. Но однажды она упала с подмостей и так серьёзно повредила спину, что не могла ходить. Чтобы не выплачивать большую сумму, руководство завода заявило в суде, что она пострадала из-за собственной халатности. Никогда в жизни моя мать не была халатной.
После этого внутри неё что‑то сломалось. Она смотрела телевизор с выключенным звуком. Иногда целыми днями ничего не ела. Она никогда не говорила о несчастном случае на заводе или о том, что тогда произошло между ней и отцом, но было ясно, что её великий план лучшей жизни в конечном счёте провалился, и этот провал витал в воздухе на нашей крохотной кухне, где мы ели, и в нашей тускло-зелёной ванной, он ощущался в облупливающейся краске и выцветших коврах наших спален. Временами, когда мы ходили гулять и я катил перед собой её кресло-коляску, она начинала плакать безо всяких причин, когда кто‑то проходил мимо с собакой или когда дети играли в бейсбол. Я всегда чувствовал, что она смотрит на вещи и видит в них что‑то своё. Со сломленными людьми так бывает.
Совет, который она давала мне чаще всего: «Найди в своей жизни единственного человека, которому ты сможешь доверять». Она была для меня таким человеком во времена моего беспокойного детства, и я старался быть для неё таким в её последние годы. После её смерти я ощущал постоянную тяжесть. Затруднённое дыхание, сгорбленные плечи. Я боялся, что заболел. Теперь я понимаю, что это был груз любви, которая не имела выхода.
И я носил эту любовь, ходил по миру в поисках приюта для неё, но не находил ни нужного места, ни человека – пока не нашёл тебя. Я во многих смыслах бедный человек, Аннабель. Если подумать, возможно, даже невезучий. Но мне повезло в самом важном. В тот вечер после фейерверков ты назвала мне своё имя, а я теб – своё. И ты посмотрела на меня широко распахнутыми глазами и сказала: «Бенджамин Кирни, хочешь как‑нибудь сводить меня на свидание?» Я был так переполнен эмоциями, что не смог ничего ответить. Кажется, тебя это позабавило. Ты встала, улыбаясь, и сказала: «Ну, может, однажды и сводишь».
В сравнении с этим остальная часть моей жизни не имеет большого значения – где я работал, в каком районе жил, какие взгляды имел на определённые вещи. У меня была ты, Аннабель. Только ты. Я приближаюсь к концу страницы и вдруг понимаю, что могу подвести итоги своей жизни до того, как дойду до последней строчки.
Я прожил тридцать семь лет на этой Земле, и большую часть из них был дураком. В конце концов я подвёл тебя, чего всегда и боялся.
Прости меня за всё.
Лефлёр залпом проглотил остатки кофе и заглушил двигатель своего джипа. Стояло безоблачное утро, синоптики предвещали жаркий солнечный день.
С портфелем в руках, подходя к главному входу в участок, он уже высчитывал, сколько времени сможет выкроить сегодня на чтение дневника. Он едва начал, когда его прервала Патрис. Но прочёл достаточно, чтобы понять, что нечто странное произошло на том плоту, когда пассажиры увидели в океане мужчину:
Нина коснулась его плеча и сказала.
– Что ж, благодарите Бога, что мы вас нашли.
И тогда человек наконец заговорил.
– Я и есть Бог, – прошептал он.
Лефлёра озадачивало даже само существование этой записной книжки – и все вопросы, которые сразу же возникали по поводу крушения «Галактики», но теперь ему не терпелось узнать реакцию пассажиров на заявление самопровозглашённого Бога. У него самого был длинный список вещей, которые он бы обсудил с Богом, если бы когда‑нибудь его встретил. И Богу вряд ли бы понравились его вопросы.
Входя в участок, Лефлёр подумал о Роме. Он велел ему прийти к полудню. Когда инспектор толкнул входную дверь и зашёл в помещение, находившиеся там два человека быстро поднялись с мест. Один из них был довольно крупный мужчина в тёмно-синем костюме и рубашке без галстука. Второго Лефлёр узнал сразу. Его начальник. Леонард Спрэйг. Комиссар.
– Жарти, нужно поговорить, – сказал Спрэйг.
Лефлёр нервно сглотнул.
– В моём кабинете? – сказал он. И мысленно отругал себя за оборонительный тон.
Спрэйг был тучным стариком, лысым и бородатым. Он больше десяти лет занимал этот пост. Обычно они с Лефлёром пересекались в главном управлении раз в пару месяцев. Сегодня он приехал в участок Лефлёра впервые.
– Я правильно понимаю, что ты нашёл спасательный плот с «Галактики»? – начал он.
Лефлёр кивнул.
– Я как раз дописывал отчёт…
– Где? – перебил другой мужчина.
– Прошу прощения?
– Где вы нашли плот?
Лефлёр выдавил улыбку.
– Извините, я не услышал вашего имени…
– Где? – рявкнул мужчина.
– Скажи ему, Жарти.
– На северном побережье, – сказал Лефлёр. – Маргарита-Бэй.
– Он ещё там?
– Да. Я сказал местным…
Но мужчина сорвался с места и направился к двери.
– За мной, – бросил он через плечо.
Лефлёр повернулся к Спрэйгу.
– Какого чёрта творится? – прошептал он. – Кто этот мужик?
– Он работает на Джейсона Ламберта, – сказал Спрэйг. Он выразительно потёр пальцами. Дело в деньгах.
Семь
ВЕДУЩИЙ: Сегодня Тайлер Брюэр завершает серию репортажей о пассажирах «Галактики» именем известной пловчихи, чья жизнь трагически оборвалась при крушении яхты.
ЖУРНАЛИСТ: Спасибо, Джим. Вода была для Гери Рид родной стихией. С трёх лет она плавала в бассейне недалеко от дома в Мишен-Вьехо в Калифорнии. Ей не исполнилось и десяти, когда она стала участвовать в национальных соревнованиях. Выросшая в семье матери-инструктора по плаванию и отца-океанолога, девочка, как она сама себя называла, «постоянная обитательница бассейнов», в девятнадцать лет попала в олимпийскую сборную США по плаванию. На Олимпийских играх в Сиднее она завоевала золотую медаль в плавании брассом и два серебра в комбинированной эстафете. Четыре года спустя вновь вошла в сборную и получила серебряную медаль в Афинах, после чего покинула большой спорт и год провела в статусе посла доброй воли в программе по всемирной борьбе с голодом.
В двадцать шесть лет Рид поступила в медицинскую школу, но отчислилась после двух семестров учёбы. Заявив, что ей «не сидится» без состязательных видов спорта, она год пробыла частью команды на яхте «Афина» и принимала участие в регате Кубок «Америки».
Позже Рид совместно с сетью фитнес-клубов стала выпускать линейку спортивных товаров Water Works! выросшую в успешный самостоятельный бизнес. Взъерошенные светлые волосы Рид, её ум и в некоторой степени язвительная натура собирали вокруг неё немало поклонников, и Рид стала лицом рекламных кампаний своей Water Works!.
Хотя Гери Рид не была замужем и не имела детей, она часто высказывалась о том, как важно с детства учить детей плаванию. «Боязнь воды – одна из самых ранних наших фобий, – объяснила она однажды. – Чем быстрее мы её преодолеем, тем быстрее поймём, как побороть другие страхи».
Рид было тридцать девять лет, когда она в числе ещё четырех десятков человек пропала без вести после крушения «Галактики».
«Гери вела за собой и вдохновляла тысячи девушек, – говорит Юэн Росс, представитель олимпийской сборной США по плаванию. – Она была человеком, которого хочешь иметь в своей команде, как в бассейне, так и в жизни. Её гибель – настоящая трагедия».
Моя дорогая Аннабель. С моих последних слов к тебе прошло много дней. Слабость одолела мои тело и душу. Я едва могу держать ручку. Произошло много событий, и с некоторыми из них я всё ещё не могу смириться.
На девятнадцатый день голод и жажда взяли над нами верх. Мы съели все части птицы, годившиеся в пищу. Гери пыталась рыбачить на комочки мяса. Смастерила крючок из маленькой косточки крыла и бросила леску в воду. Несмотря на измождённость, все наклонились посмотреть, что будет.
А потом Яннис крикнул:
– Смотрите!
Далеко в небе теснились серые тучи, проливаясь в океан воронкообразной чернотой.
– Дождь, – прошептала Гери, её голос ослаб от обезвоживания.
От мысли о пресной воде мы оживились. Но тут пришли резкие порывы ветра. Волны разрослись. Мы вставали и падали, и вставали, и падали с громкими хлопками о дно плота.