Она одна вырастила Бенджи, целыми днями работала в мясной лавке, жила с ребенком тут же, в квартире над этой лавкой. В городе к ним относились, как к отбросам общества, и жили они очень бедно. При этом Клэр не принимала помощь от семьи. Она была очень гордой и, честно говоря, даже слегка упрямой.
Однажды, как рассказывала мне мама, Клэр прибежала к нам ужасно взволнованная. Сказала, что прочитала в журнале про биологического отца Бенджи. Что он теперь невероятно богат и живёт в Бостоне. Клэр заявила, что отыщет его, расскажет о сыне. Она надеялась, что он возьмёт ответственность за него. Конечно, мама ей сказала: «Не будь дурой. Он отмахнётся от тебя, как от побирушки». Но Клэр всё для себя решила. Они с Бенджи почти на год переехали к нам, чтобы она могла подкопить денег на билеты на самолёт. Тогда‑то мы с Бенджи и сдружились. Спали в одной кровати, вместе завтракали. Считали друг друга родными братьями, потому что ни у него, ни у меня таковых не было.
Ну, и в общем… Ты читал, что было дальше. Они полетели в Штаты, и моя мать оказалась права. Тот мужик прогнал Клэр. Она была совершенно разбита. Мама чувствовала это по письмам и звонкам. Поэтому мы переехали в Бостон – чтобы быть рядом с ней. У них была очень крепкая сестринская связь, у этих двух, она была им важнее работы, важнее страны. Забавно: у нас с Бенджи, можно сказать, тоже возникла подобная связь.
В общем, когда мы туда приехали, Бенджи был уже другим ребёнком. Он знал, что его отвергли. Видел, как это подействовало на его мать. Он стал ненавидеть любого, у кого были деньги, любого, кто относился к нему свысока. Наверное, ассоциировал этих людей с отцом, для которого был недостаточно хорош. Но мысли об отце так и сидели у него в голове. Подростками мы часто пробирались на трибуны бейсбольного стадиона Фенуэй Парк, и он всегда с презрением смотрел на людей с дорогими билетами и говорил: «Любой из них может оказаться моим никчёмным папашей». Или мы катались на метро после школы, ездили в Бикон-Хилл, престижный район, курили и смотрели на мужиков, идущих с работы в костюмах с иголочки, и он всё твердил одно и то же: «А может, этот, Добби. А может, тот…»
Я говорил ему, что он напрасно теряет время. Что это не стоит того. Пойми меня правильно. Я тоже к богачам большой любви не испытывал. Но у Бенджи всё было иначе.
Потом его мама получила травму на заводе, и он ушёл из школы, чтобы ухаживать за ней. С ней отвратительно обошлись. Она не была виновата. Под ней рухнули леса, но завод обернул в суде всё так, чтобы не оплачивать пожизненное лечение. Представь: ты получаешь травму, из-за которой больше не можешь ходить, а винят во всём тебя же. Ещё бы Бенджи не злился.
Я зашёл к ним в гости один раз. Я тогда служил на флоте. Тётя Клэр сидела в инвалидном кресле – это был последний раз, когда я видел её живой. Бенджи всё не унимался по поводу того, почему она вообще пошла работать на этот завод и где его отец, который должен о них позаботиться? Сказал, что сам найдёт эту сволочь, если узнает, кто это. Но Клэр унесла эту тайну с собой на тот свет.
Он замолк.
– По крайней мере, я так думал.
Лефлёр поднял глаза.
– Что?
– Мама вернулась в Ирландию. Спустя пару лет заболела раком. Я сидел с ней как‑то ночью, незадолго до её смерти, и тогда она рассказала мне то, что поклялась не говорить никому. Сказала, что отец Бенджи не только богат, но к тому же стал известным бизнесменом. И что бедная Клэр часто натыкалась на статьи о нём в американских газетах.
Он помедлил.
– И что его звали Джейсон.
Лефлёр напряжённо моргнул, мысли в голове носились с бешеной скоростью.
– Ламберт? – спросил он.
– Понятия не имею. Мать так и не смогла вспомнить его фамилию. Через месяц она умерла.
– И как Бенджи…
– Я сказал ему! А-а-а-а-а! – прорычал Добби, подняв глаза к потолку. – Идиот! Какой же я идиот! Он всё повторял одно и то же. Почему он так беден. Почему не может добиться успеха. Он был в ужасном состоянии, и мне было жаль его. Но когда он снова завёл шарманку про своего никчёмного папашу, я прервал его, сказал, что он никогда его не отыщет, а даже если сможет, ничего не изменится. Тогда я и поделился с ним тем, что рассказала мне мать. Не сдержался и выпалил. Он просто стоял и глядел на меня, как громом поражённый.
– Когда это было? – спросил Лефлёр.
– За месяц до того, как он устроился на «Галактику». Должно быть, вычислил Джейсона Ламберта. Богач? Из Бостона? С тем же именем? Честно говоря, я и подумать не мог о подобном раскладе – пока ты не прочёл мне этот дневник. Но теперь я всё понял. Ведь Бенджи был просто убит горем.
Он спрятал лицо в ладонях.
– Господи. Да, всё сходится.
– Погоди. Ты считаешь, что он был так зол на отца…
– Я не утверждал, что Ламберт его отец…
– Он был так зол на человека по имени Джейсон, что решил взорвать яхту? Чтобы отомстить? Не может быть.
– Ты не понимаешь. Он отчаялся из-за…
– А как же мина? Хочешь сказать, ты никогда не объяснял ему, как работают подводные мины?
Добби вздохнул.
– Много лет назад. Я рассказывал ему историю с флота. Не верится, что он запомнил.
Лефлёр поудобнее перехватил пистолет и тыльной частью руки вытер пот со лба.
– Как всё удобно складывается, – сказал он.
На секунду Добби задумался.
– А может, и нет. Ты слышал о конфабуляциях?
– Нет.
– Я знал музыканта, у которого такое было, давно. Это когда человек принимает то, что он выдумал, за реальное воспоминание.
– Я называю это ложью.
– Но это не ложь. Человек искренне верит в то, что говорит. Это случается с пережившими тяжёлую травму.
– Травму.
– Да. Например, утрату близкого человека. Или взрыв корабля и попытки выжить в океане. Подобные переживания заставляют тебя поверить в то, чего на самом деле не было.
Всё это время Бенджи писал, что говорил со мной, но он наверняка говорил с собой, сомневался, изводил себя…
– Хватит! – перебил Лефлёр. – Ну, не было у Бенджи отца. У многих детей его нет. Но они не взрывают яхты из мести.
Добби сцепил руки за шеей и стоял, глядя на солнечные лучи.
– Ты кое-что упускаешь, инспектор.
– Что я упускаю?
– Кому он писал? К кому обращена вся история? Чьё имя стоит на первой странице?
Добби посмотрел прямо в глаза инспектору.
– Неужели не понимаешь? Дело не в Джейсоне Ламберте. Всё дело в Аннабель.
Лефлёр зажмурился. Его плечи обмякли.
– Аннабель, – пробормотал он. – Точно. Так как мне отыскать её?
– Никак, – сказал Добби. – Она мертва.
Двенадцать
Обратно ехали практически в тишине. С заходом солнца зона отчуждения погружалась в зловещую серость. Лефлёр старался не бывать здесь в сумерки. Достаточно и дневной тягостной атмосферы.
– Ты же понимаешь, что мне придётся задержать тебя, – сказал он. – Пока не проверю твоё алиби.
Добби глядел в окно.
– Да. Понимаю.
– Мне придётся вменить тебе что‑нибудь.
– Как угодно.
– За что мне тебя задержать?
Добби обернулся.
– Ты серьёзно?
Лефлёр пожал плечами.
– Пусть будет нарушение порядка в нетрезвом виде, – сказал он, отворачиваясь. – Это я могу, если надо.
– Ладно.
Лефлёр так устал, что ему приходилось попеременно жмуриться и широко распахивать глаза, чтобы не уснуть за рулём. Дневной прилив адреналина был исчерпан, и Лефлёр чувствовал себя выжатым как лимон. Руки на руле дрожали.
Теперь он уже не знал, чему верить. У Добби на всё были ответы, но перед тем, как оправдаться, он услышал всю историю из дневника. Может ли он быть настолько умён? Так резво выдумывать отговорки? Или Бенджи, автор дневника, жил иллюзиями? И, возможно, сам ответственен за потопление «Галактики»?
Добби упомянул Аннабель, но сказал лишь, что она умерла от редкой болезни крови и что Бенджи с трудом находил деньги на её лечение, и в подробности вдаваться не стал. Он уже не мог смотреть в дуло пистолета. «Ни слова не скажу, пока ты не поклянёшься, что я не подозреваемый. Я могу доказать, что меня не было на яхте. Отвези меня обратно и дай сделать пару звонков.
Лефлёр неохотно согласился. А что ему оставалось? Глубоко внутри он надеялся, что Добби всё же говорит правду. Не хотелось находиться в непосредственной близости к человеку, который так искусно лжёт.
– Ты так и не рассказал, как нашёл плот, – сказал Добби.
– Не я его нашёл.
– А кто?
– Один парень. Бродяга.
– Где он?
– Всем очень хотелось бы это узнать.
– Имя он назвал?
– Ром Рош.
Добби повернулся к инспектору.
– Ром Рош?
– А что? – спросил Лефлёр.
Добби помотал головой.
– Странное имечко.
– Да уж.
Через лобовое стекло Лефлёр увидел большой знак с надписью: «Вы покидаете зону опасности». По телу разлилось чувство облегчения. Они снова в северной части острова. Снова среди живых.
– Ещё двадцать минут, – сказал он.
– Можно мне где‑нибудь поесть? – спросил Добби. – Перед тем как ты меня закроешь?
Два часа спустя, оставив Добби в единственной тюрьме на острове, Лефлёр вернулся в свой офис и включил свет. Он был вымотан до невозможности. Он вытащил из портфеля дневник и положил его на стол. Потом упёрся лбом в ладони, закрыл глаза и тщательно потёр лицо, словно пытаясь вытрясти ответы из черепной коробки.
Ничего не приходило в голову. Он вернулся туда, откуда начинал. Потонувшая яхта. Найденный плот. Невероятная история. Оправдывающийся обвиняемый.
Хотелось выпить. Он выдвинул нижний ящик, где хранил маленькие бутылочки с ромом местного завода. Катрина, его помощница, периодически выбрасывала эти бутылочки. Будучи набожной женщиной, она не одобряла, что он пьёт на рабочем месте, но не осмеливалась сказать об этом напрямую. Так что он покупал эти бутылочки, какое‑то время они лежали в ящике, потом внезапно исчезали, и он знал, что их выкинула Катрина. Он никогда не говорил с ней об этом. Это была их маленькая игра.