В этот раз он выдвинул нижний ящик, и кое-что другое привлекло его внимание. Большой песочно-коричневый конверт с печатью полицейского участка в левом верхнем углу. Только вот конверт был запечатан.
Он набрал Катрину, которая явно не ждала его звонка.
– Где ты был весь день? – спросила она. – Тебя все потеряли.
– Да, – сказал он. – Нужно было кое с чем разобраться. Слушай. Это ты положила запечатанный конверт в мой стол?
– Что?
– В ящик. Ну, ты знаешь. В нижний ящик?
– Ах, да. Это с прошлой недели, от того парня. Помнишь? Когда ты застрял в Маргарита-Бэй?
– От Рома?
– Не знаю, как его звали. Он не сказал. Он попросил конверт, пока ждал, и я дала. Ты разрешил, помнишь? А потом, как я уже говорила, вернулась в кабинет, а его не было. Но он оставил конверт на ступеньках, и я положила его в твой стол.
– А мне почему не сказала?
– Сказала. – Она помедлила. – Мне так казалось… Ой, Жарти. Столько всего происходит. Прости, если я и правда заб…
Но Лефлёр уже повесил трубку. Он разорвал конверт и обнаружил внутри несколько сложенных листков. С потрёпанными краями и знакомым почерком. Лефлёр мгновенно понял, откуда эти листы.
Он принялся читать так быстро, что даже не заметил, как откинулся на спинку кресла.
Милая Аннабель.
В последний раз прошу простить меня. Целые месяцы я ничего не писал тебе. Я по-прежнему в море, но больше не сражаюсь с ним. Может, буду жить. А может, умру. Это не имеет значения. Завеса открыта. Теперь я могу рассказать всё, что должен.
Видела бы ты меня сейчас, душа моя. Я сильно уменьшился в размерах. Костлявые руки. Бёдра худые, как палки. Нескольких зубов не хватает. От одежды, что была на мне, остались жалкие клочки ткани, обглоданные вездесущей морской солью. Единственное, чего стало больше, – моя борода, свободно спускающаяся до ключиц.
Не знаю, сколько километров я проплыл по Атлантическому океану. Однажды ночью я увидел на горизонте большой корабль. Запустил ракету. Ничего. Спустя несколько недель заметил грузовое судно, оно было так близко, что я мог разглядеть цвета корпуса. Ещё ракета. И ничего.
Я смирился с тем, что меня никто не спасёт. Я слишком мал. Слишком незначителен. Я человек на плоту, и если мне суждено выживать, то судьба моя во власти течений. Все океаны мира связаны между собой, Аннабель, так что, возможно, мне предначертано переходить из одного в другой, совершая бесконечную петлю по планете. А может, в конце концов меня приберёт Мать-Море, как мама-медведица умерщвляет своего слабого и больного детёныша. Избавит меня от страданий. Возможно, так было бы лучше.
Что бы ни ждало меня, так всё и будет. Больные старики иногда говорят: «Отпустите меня. Я готов встретиться с Богом». Но к чему мне об этом просить? Ведь я уже с Ним встретился.
Глядя на предыдущие страницы, вижу, что перестал писать, когда со мной впервые заговорила малышка Элис.
После этого помню лишь тьму. Должно быть, я потерял сознание. Потрясение от смертей Ламберта и Гери, попытки плавать после нескольких недель неподвижности – всё это выжало из меня последние силы.
Когда я очнулся, солнце село, а вечернее небо окрасилось в цвет индиго. Элис сидела на краю плота в лучах лунного света, скрестив тонкие руки на бёдрах. Одна из белых футболок Гери скрывала колени девочки. Ветер перебирал её чёлку.
– Элис? – прошептал я.
– Почему ты так меня называешь? – спросила она.
Её голос был детским, но звучал очень спокойно и уверенно.
– Нам же нужно было как‑то тебя называть, – сказал я. – Какое твоё настоящее имя?
Она улыбнулась.
– Пусть будет Элис.
У меня пересохло в горле, глаза слипались от сна. Я повертел головой, и вид пустого плота нагнал на меня удушающую волну печали.
– Никого не осталось.
– Да, – сказала она.
– Акулы убили Гери. Я не смог её спасти. И Ламберта. Его я тоже не спас.
Я думал о тех последних секундах в воде. А потом вспомнил.
– Элис? – сказал я, приподнимаясь на локтях. – Ты сказала, что ты… Бог?
– Так и есть.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что сказала.
– Но ты ребёнок.
– Разве же нет Бога в каждом ребёнке?
Я несколько раз моргнул. В голове был туман.
– Подожди… тогда кем был человек, которого мы достали из воды?
Она не ответила.
– Элис? – Мой голос зазвучал громче. – Почему тот человек умер? Ты просто подражаешь ему? Кто ты на самом деле? Почему ты всё это время молчала?
Она расцепила руки, встала и совершенно ровным шагом подошла ко мне. Присела рядом и скрестила маленькие ножки перед собой. Я молча глядел на неё, а она подняла мою правую руку и вложила её в свою ладонь.
– Посиди со мной, Бенджамин, – сказала она.
И мы сидели. Весь вечер – а потом всю ночь – не говоря ни слова. Я не то чтобы не мог говорить, Аннабель. Просто желание делать это внезапно пропало. Знаю, звучит странно, но возражение внутри меня улетучилось. Я взял её руку, и словно ключ провернулся в замке. Всё тело обмякло. Дыхание выровнялось. С каждой минутой я как будто становился всё меньше. Небо казалось громадным. Когда по ночному полотну рассыпались сияющие звёзды, у меня из глаз покатились слёзы.
Мы сидели так до рассвета, пока солнце не забрезжило на горизонте и его лучи не брызнули во всех направлениях. Отражение очертило на водной зыби дорожку из сверкающих алмазов, ведущую от солнца до самого плота. В тот момент вполне можно было поверить, что в мире нет ничего, кроме неба и воды, что суши не существует и всё, что человек воздвиг на ней, не имеет ни малейшего значения. Я узнал, каково это – отказаться от всего и быть наедине с Богом.
– А теперь, Бенджамин, – мягко сказала Элис, – спрашивай о чём тебе угодно.
Мой голос застрял глубоко в горле. Я вытягивал из себя слова, как тянут ведро из колодца.
– Кто это был? Тот человек, который звал себя Богом?
– Ангел, через которого я говорила.
– Почему он просил воды и еды?
– Чтобы узнать, поделитесь ли вы ею.
– Почему он всё время молчал?
– Чтобы узнать, будете ли вы слушать.
Я отвёл взгляд.
– Ламберт убил его.
– Разве? – сказала она.
Я обернулся к ней. Её лицо было спокойным. Я нервно сглотнул, раздумывая, стоит ли задавать следующий вопрос, но понимал, что не могу не сделать этого.
– Джейсон Ламберт был моим отцом?
Она отрицательно помотала головой.
И тут на меня нахлынули эмоции. Ненависть, которую я испытывал к этому человеку, ярость, которую я взращивал из-за него ко всему миру, – всё это теперь выплёскивалось из меня, словно меня били в живот, удар за ударом. Как же я ошибался! Сколько времени направлял свой гнев не туда! Я колотил кулаками по мокрому полу и выл, пока не достиг самой глубины своей души. И там, на дне, лежал вопрос, который составлял смысл каждой минуты моей жизни с момента, когда я потерял тебя.
Я посмотрел Элис в глаза и задал его.
– Почему должна была умереть моя жена?
Она кивнула, словно ждала этих слов. Второй рукой накрыла мою ладонь.
– Когда кто‑нибудь умирает, Бенджамин, люди всегда спрашивают: «Почему Господь забрал их?» Но вернее было бы спросить: «Почему Господь послал их нам?» Чем мы заслужили их любовь, их радость, те прекрасные моменты, которые мы делили с ними? Разве у вас с Аннабель не было таких моментов?
– Каждый день, – прохрипел я.
– Эти моменты – дар. Но то, что они проходят, не является наказанием. Я не бываю жестокой, Бенджамин. Я знала тебя до того, как ты родился. Буду знать тебя после того, как ты умрёшь. Мои планы на тебя не ограничены этим миром.
Начало и конец – это земные представления о вещах. Я же продолжаюсь. И потому, что я продолжаюсь, ты продолжаешься со мной. Чувство потери – это одна из неотъемлемых частей твоей жизни на Земле. Через него ты учишься ценить краткий дар человеческого существования, учишься любить мир, который я создала для тебя. Но человеческое обличие не вечно. И не задумывалось таким. Эта прекрасная особенность принадлежит душе.
Мне известно о слезах, которые ты проливал, Бенджамин. Когда люди покидают Землю, их близкие всегда плачут. – Она улыбнулась. – Но уверяю тебя, те, кто уходит, этого не делают.
Она подняла руку и взмахнула ей. И в этот момент, Аннабель, даже не знаю, как описать, воздух над нами разошёлся, и рассеянный солнечный свет, придающий небу синий оттенок, растаял в великолепнейшем свечении, цвет которого я не способен описать. В этом свете я увидел больше душ, чем есть звёзд на небе. И всё же необычайным образом я мог видеть умиротворённые лица каждой из них. Среди тех лиц я увидел свою дорогую мать.
И я увидел тебя.
Больше мне ничего не нужно.
Страниц было больше, но Лефлёр остановился. Он кое‑как сунул их в свой портфель и вытер глаза, выбегая из кабинета.
В машине по пути домой его трясло. Он вошёл в свой жёлтый дом и побежал на второй этаж. Взялся за ручку двери в комнату дочери и впервые за четыре года открыл её. Он стоял там, глядел на детскую кроватку и розовые звёздочки, нарисованные им на потолке, когда в комнату зашла Патрис и сказала:
– Жарти? Что такое?
Он обернулся и крепко прижал её к себе. Тяжело дыша, он с трудом прошептал:
– С Лили всё хорошо. С ней всё хорошо. Она в безопасности.
И Патрис тоже заплакала.
– Я знаю, милый. Знаю.
Они стояли, крепко обняв друг друга, и позже, оглядываясь назад, не смогли вспомнить, как долго это продолжалось. Но в ту ночь они проспали до самого утра, ни разу не проснувшись. А когда на утро Лефлёр открыл глаза, он ощутил то, чего не ощущал уже очень долгое время. Покой.
ВЕДУЩИЙ: Удивительный прорыв в поисках «Галактики». Тайлер Брюэр – с прямым репортажем с поискового судна «Илиада».