Тоби зачарованно слушал, наслаждаясь волшебными словами Клифтона Лоренса, всем существом ощущая, что всю жизнь шел к этой минуте, существовал только ради нее, словно уже стал звездой, всемирной знаменитостью. Точно так, как обещала мама.
– Ключ к успеху артиста, особенно комика, – индивидуальность, – продолжал Лоренс. – Ее нельзя ни купить, ни подделать, с этим нужно родиться. Вы счастливчик, дорогой мой, с таким везением рождаются раз в сто лет. – И, взглянув на золотые часы, добавил: – Я обо всем договорился. Сегодня в два часа дня встречаетесь с О’Хэнлоном и Рейнджером. Это лучшие писатели-юмористы в стране. Работают только на самых известных комиков.
– Боюсь, – нервно пробормотал Тоби, – у меня не так много денег…
Клифтон Лоренс небрежным взмахом руки отмел все возражения:
– Не беспокойтесь, дорогуша. Заплатите позднее, из первого гонорара.
Долго еще после ухода Тоби Темпла Лоренс сидел неподвижно, думая о нем, с улыбкой представляя невинное лицо с широко раскрытыми доверчивыми синими глазами. Много лет прошло с тех пор, как Клифтон в последний раз занимался делами начинающего артиста. Все его клиенты были известными людьми, лучшие студии наперебой предлагали им контракты. Но агент давно уже не испытывал такой радости от работы. Раньше каждый день был событием, каждый новый клиент – выигранным сражением. Лоренсу словно бросили вызов – сможет ли он взять этого неопытного необученного юнца и превратить его в первоклассного актера?! У Клифтона было предчувствие, что это нелегкое дело доставит ему много прекрасных минут. Парень ему нравился. Очень нравился.
Встреча проходила в офисе О’Хэнлона и Рейнджера, в студии «XX век Фокс» на бульваре Пико в западном Лос-Анджелесе. Тоби ожидал увидеть роскошную обстановку, нечто вроде того, что было у Клифтона Лоренса, но оказался в убогом бунгало позади съемочной площадки.
Неряшливая секретарша средних лет в растянутом вязаном кардигане проводила Тоби в кабинет, выкрашенный грязновато-зеленой масляной краской. Унылые стены несколько оживляли мишень для игры в дартс и табличка с надписью: «Смотри в будущее», причем последние буквы из-за недостатка места налезали одна на другую.
Лучи солнца, пробивавшиеся через сломанные жалюзи, падали на замызганный коричневый ковер, вытертый до дыр. Изрезанные столы были завалены рукописями, карандашами и бумажными стаканчиками с недопитым кофе.
– Хэлло, Тоби! Извини за беспорядок. У горничной выходной день! – приветствовал молодого человека один из хозяев. – Я О’Хэнлон. А это – это… как его…
– Рейнджер.
– Ах да, вспомнил. Рейнджер.
О’Хэнлон оказался крупным полным мужчиной, близоруко щурившимся за большими стеклами очков в роговой оправе. Рейнджер в противоположность ему был маленьким и хрупким. Обоим было немного за тридцать: они трудились вместе уже десять лет и приобрели широкую известность в артистических кругах.
Широко улыбнувшись, гость кивнул:
– Насколько я понимаю, парни, вы должны написать для меня пару шуток.
О’Хэнлон и Рейнджер обменялись взглядами. Потом Рейнджер сдержанно ответил:
– Лоренс считает, что из вас может получиться новый секс-символ Америки. Давайте посмотрим, что вы умеете. Как насчет репертуара? Есть готовый номер?
– Конечно, – ответил Тоби.
Он вспомнил, как оценил Клифтон его игру, и внезапно почувствовал, как вся уверенность куда-то улетучилась. Оба писателя уселись на диван и скрестили руки на груди.
– Развеселите нас! – велел О’Хэнлон.
Тоби удивленно взглянул на партнеров:
– Прямо здесь?
– А что вам требуется? – ехидно спросил Рейнджер. – Симфонический оркестр для сопровождения? – Он повернулся к О’Хэнлону. – Позвони в музыкальный отдел, попроси, может, пришлют.
«Сволочи, – подумал Тоби. – Я еще отплачу вам, дайте срок».
Он понимал, что они задумали. Пытаются вывести его из себя, а потом доложить Клифтону, что он бездарен и ни на что не годится. Ну что ж, он не даст им себя унизить!
Выдавив фальшивую улыбку, Тоби начал имитировать известных комиков Эббота и Костелло:
– Эй, Лу, не стыдно тебе? Совсем в бродягу превратился. Почему бы тебе не попытаться найти работу?!
– У меня уже есть занятие.
– Интересно, какое же?
– Ищу работу.
– И называешь это занятием?
– Конечно. Целый день занят, с утра до вечера, и в семь исправно прихожу домой, к ужину.
Оба писателя не сводили с Тоби глаз, изучая, присматриваясь, анализируя, и, послушав немного, начали переговариваться, словно его не было в комнате:
– Он не умеет держаться.
– Машет руками, словно дрова рубит.
– Может, стоит написать для него монолог лесоруба?
– Слишком старается.
– А текст! Это кошмар какой-то.
Тоби с каждой минутой раздражался все больше. Не обязан он оставаться здесь и слушать оскорбления этих двух психов! Да и писанина у них, должно быть, чушь сплошная!
Наконец, не в силах больше выносить этой болтовни, он остановился и дрожащим от гнева голосом рявкнул:
– Не нужны вы мне, ублюдки паршивые! Спасибо за гостеприимство! – И ринулся к двери.
Рейнджер, искренне изумленный, вскочил:
– Эй! Что это с тобой?
Тоби вне себя от ярости резко обернулся:
– А вы, конечно, не понимаете, да? Вы… Вы…
Он не находил слов, силясь сдержать душившие его слезы.
Рейнджер в полном недоумении уставился на О’Хэнлона.
– Должно быть, мы его чем-то обидели.
– О Господи!
Тоби глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки:
– Слушайте, вы, оба! Мне все равно, понравился я вам или нет, но…
– Мы просто влюбились! – воскликнул О’Хэнлон.
– Мы считаем, ты просто душка! – вторил ему Рейнджер.
Тоби, совершенно сбитый с толку, переводил взгляд с одного на другого.
– Что? Вы вели себя так, будто…
– Знаешь, в чем твоя беда, Тоби? Ты совершенно не уверен в себе! Расслабься. Конечно, тебе еще многому нужно учиться, но с другой стороны, будь ты Бобом Хоупом, не сидел бы здесь.
– И знаешь почему? – добавил О’Хэнлон. – Боб сегодня в Кармеле.
– Играет в гольф. А ты играешь в гольф? – поинтересовался Рейнджер.
– Нет.
Оба писателя совершенно расстроились.
– Ну вот, значит, шуточки про гольф не пройдут. Черт!
О’Хэнлон поднял трубку.
– Принеси кофе, слышишь, Заза? – И обратился к Тоби: – Знаешь, сколько народу мечтает стать великими комиками?
Тот покачал головой.
– Могу объяснить. Три миллиарда семьсот двадцать восемь миллионов. По ночам выползают, как тараканы из-под обоев… суетятся, копошатся. Но на самый верх пробиваются единицы. Остальные так и сидят всю жизнь в дерьме. Юмор – дело тонкое. Быть по-настоящему смешным – тяжелый, изнурительный труд, независимо от того, комик ли ты или комедийный артист.
– В чем же разница?
– Разница огромная. Комик рассказывает смешные вещи, комедийный артист совершает смешные поступки.
– Неужели ты никогда не задумывался, почему один комик имеет успех, а в другого бросают гнилыми помидорами? – спросил Рейнджер.
– Наверное, все зависит от текста, – ответил Тоби, желая польстить писателям.
– Чушь собачья! Последняя новая острота была придумана Аристофаном. Темы шуток в основном одни и те же. Джордж Бернс может повторить все анекдоты, рассказанные другим комиком за минуту до того, и иметь гораздо больший успех. И знаешь почему? Бернс – личность и обладает яркой индивидуальностью.
Индивидуальность! То самое, о чем говорил Клифтон Лоренс!
– Начинаешь с индивидуальности, – продолжал Рейнджер, – и превращаешь ее в характер. Возьми Хоупа. Если он выйдет на сцену и прочтет монолог Бенни, публика его освищет. Почему? Потому что у Хоупа свой образ, и зрители ждут от него именно этого: шквала острот, блестящего остроумия. Хоуп создал персонаж умницы, городского парня, наблюдательного, ехидного, подмечающего чужие недостатки. А у Джека Бенни совсем другой образ, совершенно противоположный Хоупу. То же самое можно сказать о братьях Маркс и о Фреде Аллене.
Вернемся к тебе. Знаешь, в чем главная проблема? Ты взял от всех понемногу, имитируешь известных комиков. Все это хорошо, если намереваешься всю жизнь торчать в захудалых пивнушках. Но если хочешь стать личностью, нужно создать собственный образ. Пойми, едва ты появляешься на сцене, публика должна понять, что перед ней не кто иной, как Тоби Темпл, пусть ты еще и рта не успел раскрыть! Ясно?
– Ясно.
Инициативу перехватил О’Хэнлон:
– Зато знаешь, что у тебя есть? Обаяние и симпатичная мордашка. Не будь я влюблен в Кларка Гейбла, немедленно переключился бы на тебя. Есть в тебе какая-то очаровательная наивность. Если все будет о’кей, сможешь заработать миллионы.
– Не говоря уже о миллионах ошалевших баб, – добавил Рейнджер.
– Тебе сойдет с рук многое из того, что не простят другим. Знаешь, почему взрослые улыбаются мальчику из церковного хора с рожицей херувимчика, когда тот непристойно ругается? Они уверены, что тот не понимает смысла слов, которые произносит. Придя сюда, ты спросил, те ли мы парни, которые должны написать тебе репертуар? Нет. Здесь не книжная лавка и анекдотами не торгуют. Мы тут затем, чтобы создать персонаж, который ты должен представлять. Ну, что скажешь?
Тоби вновь поглядел на соавторов и расплылся в счастливой улыбке:
– Значит, засучим рукава и за работу!
Каждый день Тоби обедал с О’Хэнлоном и Рейнджером в студийной столовой, огромном зале, где можно было встретить всех знаменитых кинозвезд: Лоретту Янг, Бетти Грейбл, Виктора Матьюра и десятки других. Некоторые сидели за столом в общей комнате, прочие – в маленькой столовой для административного состава, рядом с главным залом. Тоби любил рассматривать знакомые лица. Скоро, совсем скоро он станет одним из них, и публика будет просить его автограф. Теперь Тоби никто не остановит, его ждут слава и признание.
Элис Теннер пришла в восторг, услышав новости: