– Большой ущерб от пожара? – спросил Сэм.
– Съемочные площадки приведены в полнейшую негодность, мистер Уинтерс, – кивнул управляющий. – Пятнадцатую площадку нужно делать заново, шестнадцатую – восстанавливать, но работы займут три месяца.
– Нет у нас трех месяцев! – рявкнул Сэм. – Садитесь на телефон и арендуйте площадки у Голдвина. Придется все закончить к понедельнику. Соберите всех, кого можно, и работайте в выходные.
Он посмотрел на пожарного инспектора Рейли, симпатичного мужчину, похожего на Джорджа Бэнкрофта – известного актера.
– Кто-то вас невзлюбил, мистер Уинтерс, уж это точно, – объявил Рейли. – Все пожары – дело рук поджигателя. Вы проверили «мятежников»?
«Мятежниками» на студии называли недовольных или обиженных, тех, кого недавно уволили, или служащих, затаивших злобу против начальства.
– Мы дважды просмотрели личные дела персонала, – ответил Сэм, – но ничего не нашли.
– Тот, кто это подстраивает, прекрасно знает свое дело. Он использует самодельную зажигательную бомбу с часовым механизмом. Должно быть, это электрик или механик.
– Спасибо, – кивнул Сэм, – скажу, чтобы всех проверили еще раз.
– Роджер Тэпп звонит с Таити.
– Соедините, – велел Сэм.
Тэпп был продюсером телевизионных мини-серий «Мой друг – Пятница», снимавшихся на Таити, главную роль в которых играл Тони Флетчер.
– Что произошло? – осведомился Сэм.
– Ты просто не поверишь, черт возьми, но Филипп Хеллер, председатель правления той компании, которая нас финансирует, приехал сюда вместе с семьей отдыхать. Они появились на площадке вчера, как раз в середине сцены с Тони. Тот психанул, начал их оскорблять.
– Что он сказал?
– Велел немедленно убираться с его острова.
– Господи помилуй!
– Уж это точно! Именно Господом Богом он себя и воображает! Хеллер так обозлился, не желает больше ни копейки давать!
– Иди к Хеллеру, извинись. Не задерживайся, сделай это прямо сейчас. Скажи, у Тони нервный срыв, пошли миссис Хеллер цветы, пригласи их к обеду. Я сам поговорю с Флетчером.
Разговор продолжался полчаса и начался воплем Сэма:
– Слушай, ты, козел паршивый…
А закончился словами:
– Я тоже тебя люблю, беби. Постараюсь прилететь, как только выберу время, взглянуть, как ты играешь. И ради Бога, Тони, постарайся не трахнуть миссис Хеллер!
Уладив одну проблему, Сэм занялся Бертом Фэйрстоуном, молодым гением-режиссером, снимавшим фильм «Завтра приходит всегда» в течение трех с половиной месяцев и уже превысившим смету более чем на миллион долларов. И вот теперь Берт отказывался продолжать работу над картиной, а это означало, что не только ведущие актеры, но и сто пятьдесят человек массовки ни черта не делали вот уже несколько дней.
Берт Фэйрстоун, тридцатилетний чудо-мальчик, поставивший в Чикаго телефильмы, которые завоевали все мыслимые и немыслимые награды, и попавший наконец в Голливуд. Первые три фильма Фэйрстоуна особого интереса не вызвали, но четвертый имел бешеный успех, и Берт тут же стал пользоваться большим спросом у директоров студий.
Сэм вспомнил первую встречу с ним. Берт Фэйрстоун выглядел пятнадцатилетним, еще ни разу не брившимся юнцом. Бледный, застенчивый, с крохотными близорукими красноватыми глазками, скрытыми очками в черной роговой оправе. Сэм почувствовал жалость к парнишке. Берт никого не знал в Голливуде, поэтому Уинтерс из кожи вон лез, чтобы добыть приглашения на обеды и вечеринки. Когда они впервые обсуждали фильм «Завтра приходит всегда» Фэйрстоун вел себя крайне почтительно, сказал Сэму, что считает его своим учителем, прислушивался к каждому его слову и во всем соглашался, а под конец заверил Сэма, что если контракт будет подписан, то без совета мистера Уинтерса не будет принято ни одного важного решения.
Но это было до того, как Фэйрстоун стал режиссером фильма. Теперь же Гитлер по сравнению с ним казался добрым дядюшкой из рождественской сказки.
Малыш с розовыми щечками за одну ночь превратился в дракона. Он ни с кем не общался, полностью игнорировал все предложения Сэма, настоял на том, чтобы переписать сценарий, одобренный самим Уинтерсом, отказался снимать на уже выбранной натуре. Сэм хотел выкинуть его вон, но в нью-йоркской конторе посоветовали набраться терпения – Рудольф Хергешорн, президент компании, был заворожен огромными прибылями от последнего фильма Фэйрстоуна. Поэтому Сэм был вынужден воздержаться от поспешных действий. Но наглость Фэйрстоуна, казалось, росла с каждым днем. Во время производственных совещаний он сидел молча, слушая выступления опытных заведующих отделами, а в конце разносил всех в клочья. Сэм стискивал челюсти и терпел.
В самое короткое время Фэйрстоун обрел прозвище Император, и, кроме того, подчиненные называли его еще и Дерьмо-Недоросток из Чикаго, за глаза, конечно. Кто-то даже сказал о нем:
– Да это просто гермафродит. Может, наверное, трахнуть самого себя и родить двухголовое чудище.
И вот теперь, на середине фильма, Фэйрстоун решил прекратить съемки. Сэм отправился к Делвину Келли, главе художественного отдела, и потребовал объяснений:
– Давай быстро, в чем дело?
– Слушай, этот Дерьмо-Недоросток велел…
– Повежливее! Нужно говорить: «Мистер Фэйрстоун»!
– Прости. Мистер Фэйрстоун попросил построить декорации замка по его собственным эскизам. Вы их одобрили.
– Хорошие рисунки. И что случилось?
– Мы сделали все, как этот маленький… то есть мистер Фэйрстоун хотел, но вчера он приехал посмотреть и решил, что замок больше не нужен. Полмиллиона зеленых в трубу…
– Я с ним поговорю, – пообещал Сэм.
Берт Фэйрстоун играл в баскетбол в дальнем конце съемочной площадки номер двадцать три. Там устроили корт и даже расчертили поле и установили корзинки.
Сэм постоял немного, наблюдая. Эта игра обходилась студии в две тысячи долларов за час.
– Берт!
Фэйрстоун обернулся, увидел Сэма и улыбнулся, небрежно взмахнув рукой. Тут ему передали мяч. Берт повел его, ловко обошел противника, забросил мяч в корзину и только после этого подошел к Сэму.
– Ну как дела? – осведомился он, словно ничего не случилось.
Сэм окинул взглядом мальчишеское улыбающееся лицо и внезапно подумал, что Берт Фэйрстоун, должно быть, явный псих. Талантливый, возможно даже, гениальный, но, несомненно, шизик. Подумать только – такому доверили снимать пятимиллионную картину!
– Я слышал, возникли проблемы с новыми декорациями, – начал Сэм. – Давайте решать, что делать.
– Нечего решать, Сэм, – лениво улыбнулся Фэйрстоун. – Декорации не пойдут.
– О чем вы, черт возьми?! – взорвался Уинтерс. – Все сделали, как вы просили, по вашим же рисункам! Теперь извольте объяснить, что именно не так?!
Фэйрстоун недоуменно заморгал.
– Да все в порядке. Просто я передумал. Не нужен мне замок. Я решил, что это не тот фон для прощальной сцены. Понимаете, что я имею в виду? Эллен и Майк расстаются, и мне хотелось, чтобы это происходило на палубе готового к отплытию корабля.
Сэм ошеломленно уставился на Фэйрстоуна:
– Но у нас нет никакого корабля, Берт.
Режиссер неспешно потянулся, хмыкнул и сказал, лениво растягивая слова:
– Значит, нужно его построить, Сэм. Для меня.
В трубке слышались шорох и потрескивание. Телефонистка соединила Сэма с Нью-Йорком.
– Конечно, меня это тоже выводит из себя, – согласился Рудольф Хергешорн, – но заменить его некем. Мы слишком глубоко увязли. В картине нет звезд. Публика пойдет именно на Берта Фэйрстоуна.
– Но вы понимаете, насколько превышена смета…
– Знаю. И как говорил Голдвин: «В жизни больше не буду иметь дело с этим ублюдком – только разве что он мне срочно понадобится!» Так вот, Фэйрстоун нам необходим, чтобы доснять картину.
– Это наша ошибка, – настаивал Сэм. – Нельзя допустить, чтобы ему все сошло с рук.
– Слушай, Сэм, тебе нравится отснятый материал?
Лгать Уинтерс не мог.
– Потрясающая работа.
– Значит, сделайте ему корабль.
Декорации были готовы через десять дней, и Берт Фэйрстоун вновь принялся за работу. Ни одна картина не имела такого кассового успеха, как «Завтра приходит всегда».
Теперь приходилось думать, как уговорить Тесси Брэнд. В шоу-бизнесе не было певицы популярнее: считалось, что «Пан-Пасифик» сказочно повезло, когда Сэму Уинтерсу удалось подписать с Тесси контракт на три картины. Пока другие студии вели переговоры с ее агентами, Сэм под шумок вылетел в Нью-Йорк, купил билет на концерт Тесси, а потом пришел за кулисы и пригласил певицу на ужин, продолжавшийся до семи часов утра.
Тесси Брэнд была невероятно уродлива, но при этом столь же талантлива – именно тот случай, когда талант пробивает себе дорогу, невзирая ни на что. Дочь бруклинского портного в жизни не взяла ни одного урока вокала, но когда выходила на сцену и начинала петь голосом, от которого тряслись стропила, публика теряла голову. Тесси была дублершей в обреченном на провал бродвейском мюзикле, который просуществовал только шесть недель. Перед последним представлением инженю совершила роковую ошибку – позвонила, сказала, что заболела и не может петь. Так дебютировала Тесси Брэнд. Уродливая, ничем не примечательная девушка изливала в песнях всю свою душу; публика была потрясена.
Среди зрителей случайно оказался известный бродвейский продюсер Пол Варрик. Он дал Тесси главную партию в следующем мюзикле, и она превратила хороший спектакль в нечто потрясающее. У критиков не хватало эпитетов для описания странного феномена – на редкость некрасивой девчонки с невероятно сильным голосом. Она записала первую пластинку, которая разошлась за несколько дней, потом альбом – два миллиона экземпляров было распродано меньше чем за месяц. Тесси получила прозвище Королева Мидас – все, к чему бы она ни прикасалась, обращалось в золото. Бродвейские продюсеры и компании грамзаписи наживали на ней огромные деньги, и Голливуд не хотел оставаться в стороне. Правда, энтузиазм представителей студий несколько уменьшился при более близком знакомстве с Тесси – ее лицо не выдерживало никакой критики. Но цифры доходов обладали невыразимо притягательной красотой.