В коридоре послышался скрип – это санитар вез в инвалидной коляске отца Тоби, свежевыбритого, причесанного. Он даже позволил сегодня переодеть себя в костюм в честь визита сына.
– Эй, да это красавчик Бруммель! – воскликнул Тоби, и все с завистью посмотрели на мистера Темпла, вздыхая, почему не им выпало счастье иметь такого знаменитого родственника, известного артиста.
Тоби подошел к отцу, наклонился, крепко обнял.
– Кого пытаешься одурачить, папа? – спросил он, показывая на санитара. – Слушай, это не он должен возить тебя в коляске, а ты его!
Присутствующие засмеялись, стараясь получше запомнить все остроты, чтобы потом похвастаться: «Я вчера встречался с Тоби Темплом, и он сказал… Знаешь, я стоял вот так, как с тобой, рядом, и сам слышал…»
Он стоял тут, развлекал их, веселил, оскорблял, но они еще больше любили Тоби за это. Тоби насмехался над их личной жизнью, пристрастиями, здоровьем и детьми, и эти люди вместе с ним смеялись над собственными проблемами.
Наконец Тоби с сожалением вздохнул:
– Так не хочется покидать вас – лучших зрителей у меня еще не было…
Они и это запомнят, будут всем взахлеб рассказывать…
– Но я должен хоть немного времени провести с отцом. Он обещал подарить мне несколько новых острот.
И все хохотали, радовались и восторженно провожали его.
Тоби остался наедине с отцом в маленькой комнате для посетителей. Даже тут витал запах смерти. Это место было предназначено для медленного умирания, заселено никому не нужными, служившими лишь помехой матерями и отцами. Их вытащили из маленьких задних комнаток, увели из гостиных и столовых, из роскошных особняков, где престарелые родители стали не нужны. Дети, племянники и племянницы стеснялись их, когда приходили гости, и в конце концов отослали стариков в дом престарелых.
«Поверь, это для твоего же блага, отец (мать, дядя Джордж, тетя Бесс). Ты встретишь там много хороших людей твоего возраста, будешь в прекрасной компании. Понимаешь, что я имею в виду?»
Иными словами это можно было бы выразить так:
«Мы посылаем тебя умирать вместе с остальными бесполезными стариками. Осточертело видеть, как ты пачкаешь скатерть и рубашку, рассказываешь по сто раз одни и те же истории, привязываешься к детям, мочишься в постель».
Эскимосы по крайней мере были честнее. Они отвозили стариков подальше от жилья и оставляли замерзать.
– Как я рад, что ты приехал, – медленно, запинаясь, пробормотал отец. – У меня хорошие новости. Вчера умер старый Арт Райли.
Тоби ошеломленно уставился на него:
– Что же тут хорошего?!
– Теперь я могу перебраться в его комнату. Она на одного человека, – пояснил отец.
Так вот в чем счастье стариковского существования – пытаться выжить, цепляться за немногие оставшиеся радости и удобства! Тоби видел много людей, которым лучше бы умереть, но они держались за жизнь неистово, изо всех сил. «С днем рождения, мистер Дорсет! Ну каково это, когда исполняется девяносто пять?» – «Великолепно! Лучше не бывает…»
Настало время прощаться.
Тоби пообещал, что приедет при первой возможности, оставил отцу денег и щедро раздал чаевые сестрам, санитарам и служителям, взяв с них слово, что те позаботятся о старике.
И забыл обо всем, только переступив порог дома. Главное – как пройдет вечерний концерт.
А оставшиеся неделями перебирали все подробности визита прославленного актера.
Глава 17
В семнадцать лет Жозефина Цински считалась самой красивой девушкой в городке Одесса, штат Техас: гладкая загорелая кожа, длинные черные волосы, отливающие рыжиной на солнце, огромные карие глаза с золотыми искорками, великолепная фигура с полной упругой грудью, узкой талией, изящно округленными бедрами и длинными стройными ногами.
Жозефина больше не общалась с прежними друзьями, детьми нефтяных королей. Теперь девушка знала: ее место рядом с простыми людьми. После школы Жозефина устроилась официанткой в «Голден деррик», летний кинотеатр на открытом воздухе, где можно было смотреть фильмы, не выходя из машины. Туда часто заезжали Мэри Лу, Сисси Топпинг и их подружки со своими кавалерами. Жозефина обычно вежливо здоровалась, но не делала попыток заговорить с ними. Душу ее терзала неудовлетворенность, острая тоска, причин которой она не понимала и названия этому странному чувству подыскать не могла. Девушка хотела покинуть этот убогий город, но не представляла, куда уедет и что будет там делать. Если она слишком упорно думала о будущем, головные боли начинались снова.
Время от времени Жозефина встречалась с молодыми людьми. Любимцем матери был Уоррен Хоффман.
– Уоррен будет хорошим мужем. Он регулярно ходит в церковь, умелый водопроводчик, зарабатывает неплохие деньги и сходит по тебе с ума.
– Но Хоффману уже двадцать пять, и он такой жирный.
Мать покачала головой:
– Бедные польские девушки не могут рассчитывать на рыцаря в блестящих доспехах. Ни в этом городе, ни вообще нигде. Не обманывай себя.
И Жозефина заставляла себя ходить раз в неделю в кино с Уорреном Хоффманом. Он держал, ни на миг не отпуская, ее руку в своей большой потной мозолистой лапище, но Жозефина ничего не замечала, поглощенная происходящими на экране событиями. Все, что она видела там, было частью прекрасного волшебного мира, в котором она выросла, только гораздо более интересным и волнующим.
И где-то в самых отдаленных глубинах своего сознания Жозефина ощущала: именно Голливуд даст ей то, что она так желает, – красоту, радость, смех и счастье. Только удачное замужество позволит ей жить так, как она всегда мечтала, только оно уведет ее от серой повседневности. Но все богатые молодые люди уже были заняты. Они встречались с такими же богатыми девушками. Все, кроме одного.
Дэвид Кеньон. Жозефина часто думала о нем и даже украла его моментальное фото из дома Мэри Лу много лет назад. Она спрятала снимок в стенном шкафу и вынимала, когда на душе было особенно тяжело. Глядя на кусочек картона, Жозефина вспоминала, как Дэвид тогда остановился на бортике бассейна и сказал: «Я пришел извиниться за них».
И чувство горечи постепенно исчезало, вытесняясь теплом и робкой надеждой.
После того ужасного дня, когда Дэвид принес Жозефине халат, она только однажды видела его – в автомобиле с сестрой и родителями. Позже девушка узнала, что Дэвида провожали на вокзал. Он уезжал в Англию в Оксфордский университет. Это было четыре года назад, в 1952 году. Дэвид приезжал на Рождество и летние каникулы, но дороги их не пересекались. Жозефина часто слышала, как другие девочки сплетничали о нем. Кроме поместья, унаследованного от отца, бабушка Дэвида оставила ему траст-фонд в пять миллионов долларов. Завидный жених. Только не для дочери портнихи-польки.
Жозефина не знала, что Дэвид Кеньон вернулся из Европы. Как-то поздним субботним вечером в июле Жозефина работала в кинотеатре. Казалось, половина населения Одессы решила поискать здесь убежище от жары: люди глушили жажду галлонами лимонада, содовой воды и бесчисленными порциями мороженого, так что у Жозефины не было ни минуты свободного времени. У кинотеатра, ярко освещенного цветными неоновыми лампами, теснились автомобили, похожие на невиданных металлических зверей, пришедших на водопой. Эта картина словно была создана фантазией художника-сюрреалиста. Девушка отнесла к очередной машине поднос с миллионным, как ей казалось, заказом на чизбургеры и кока-колу, вытащила из передника меню и устало зашагала к вновь подъехавшему белому спортивному автомобилю.
– Добрый вечер! – жизнерадостно начала она. – Что хотите заказать?
– Привет, незнакомка!
При звуках знакомого голоса, голоса Дэвида Кеньона, сердце Жозефины бешено заколотилось. Он был точно таким же, как в ее воспоминаниях, только стал еще красивее. В нем появились зрелость, уверенность в себе, которых не было раньше. Рядом сидела Сисси Топпинг, выглядевшая так, словно на дворе была не душная июльская ночь, а прохладный октябрьский вечер, – спокойная, прекрасная и элегантная, в блузке из дорогого шелка.
– Привет, Джози, – сказала она. – Ты не должна работать в такую жару, милочка.
Словно Жозефина по собственному желанию предпочла торчать здесь, а не сидеть в зале кинотеатра или ехать в автомобиле с Дэвидом Кеньоном!
Но вслух Жозефина сдержанно, не повышая голоса ответила:
– По крайней мере в дурную компанию не попаду.
И увидела, что Дэвид улыбается. Значит, он понял! Все понял!
После того как они уехали, Жозефина долго перебирала в памяти каждое слово Дэвида:
– Здравствуй, незнакомка… Мне свинину в тесте, свекольное пиво… нет, лучше кофе. Холодные напитки в такую жаркую ночь? Вредно… Тебе нравится здесь работать? Ну что ж, выпиши чек, если можно… Сдачу оставь себе… Рад был повидать тебя, Жозефина…
Девушка пыталась отыскать в сказанном скрытое значение, потайной смысл, которого не поняла сразу. Конечно, при Сисси он не должен был вести себя иначе, хотя что у такого человека, как Дэвид, может быть общего с Жозефиной? Удивительно, как он вообще помнит ее имя!
Девушка, погруженная в собственные мысли, стояла перед раковиной в маленькой кухоньке кинотеатра, но тут сзади неслышно появился Пако, молодой повар-мексиканец.
– Что с тобой, Жозита? У тебя такой странный взгляд!
Пако нравился девушке. Двадцатилетний стройный темноволосый парень всегда был готов доброй улыбкой и веселой шуткой развеять готовую прорваться злобу или уладить назревающую ссору.
– Кто он?
– Никто, Пако, – покачала головой Жозефина.
– Хорошо. Беги, а то снаружи шесть голодных автомобилей уже с ума сходят! Беги, малышка!
Дэвид позвонил на следующее утро, и Жозефина знала, что это он, еще до того, как подняла трубку. Всю бессонную ночь она думала о Дэвиде, и этот звонок словно был началом осуществления ее мечты.
– Прости за избитую фразу, но пока меня не было, ты выросла и превратилась в красавицу, – сказал он вместо приветствия, и Жозефина почувствовала, что сейчас умрет от счастья.