Вечером Дэвид повел ее обедать. Жозефина думала, что они пойдут в какой-нибудь дальний маленький ресторанчик, где вряд ли можно было столкнуться с друзьями Дэвида, но вместо этого они отправились в его клуб, где все знакомые останавливались у их столика, чтобы поздороваться. Дэвид не только не стыдился того, что его могут увидеть с Жозефиной, но, казалось, был горд и счастлив. И она любила его еще больше за это и еще по тысяче других причин: за внешность, доброту, понимание и просто за невероятное счастье быть вместе с ним.
Девушка никогда не думала, что на свете могут существовать такие чудесные люди. Каждый день после работы она теперь встречалась с Дэвидом. Ей с четырнадцати лет приходилось отбиваться от мужчин, которых привлекала очевидная чувственность девушки. Они постоянно пытались ущипнуть Жозефину, обнять, схватить за грудь или запустить руку ей под юбку, считая, что таким образом возбудят в ней желание. Но у Жозефины подобные выходки ничего, кроме отвращения, не вызывали.
Дэвид Кеньон был совсем другим. Иногда он обнимал ее за плечи, случайно прикасался, и тело Жозефины мгновенно охватывало огнем. Никогда ни к кому она не испытывала подобного. В те дни, когда они с Дэвидом не виделись, Жозефина не могла думать ни о ком другом.
Время шло, они все чаще и чаще бывали вместе, и наконец Жозефина поняла: свершилось чудо – Дэвид тоже любит ее. Он делился с ней своими заботами, рассказывал о неполадках в семье.
– Мать хочет, чтобы я взял в свои руки управление делами, – объяснил он девушке, – но мне еще не ясно, стоит ли посвящать этому всю жизнь.
Финансовые интересы Кеньонов, помимо нефтяных скважин и нефтеочистительных завалов, включали еще и огромное скотоводческое ранчо, сеть отелей, несколько банков и большую страховую компанию.
– Неужели ты не можешь попросту отказаться, Дэвид?
– Не знаешь ты моей матери, – вздохнул тот.
Жозефина встречала мать Дэвида, миниатюрную женщину (казалось невероятным, что такой высокий мужчина мог появиться на свет у столь хрупкого создания), родившую трех детей. Она очень болела во время и после каждой беременности и перенесла тяжелый сердечный приступ после третьих родов. Все эти годы она не уставала описывать детям свои страдания, и те выросли в уверенности, что мать намеренно рисковала жизнью, чтобы произвести их на свет. Именно благодаря этому она была непререкаемым авторитетом в семье и без зазрения совести пользовалась этим.
– Я хочу идти своим путем, но не могу причинить боль матери, – сказал Дэвид. – Честно говоря, доктор Ли предупредил, что ей уже недолго быть с нами.
Как-то Жозефина призналась, что мечтает отправиться в Голливуд и стать кинозвездой. Он взглянул на девушку и тихо, но твердо ответил:
– Я не позволю тебе уехать.
Сердце ее бешено заколотилось. Молодые люди проводили вместе все вечера, и близость между ними все росла. Происхождение Жозефины не играло никакой роли для Дэвида – в нем не было и капли снобизма. Поэтому тем более ошеломляющим оказалось для нее то, что произошло в кинотеатре.
Работа уже подходила к концу, и Дэвид ждал ее в машине.
Жозефина и Пако домывали посуду в кухне.
– Спешишь на свидание, а? – спросил Пако.
– Откуда ты знаешь?
– Посмотри в зеркало: твое хорошенькое личико просто светится! Передай этому парню от меня, что он счастливчик. Везет же людям!
– Обязательно, Пако, – улыбнулась девушка и, повинуясь внезапному импульсу, привстала на цыпочки и поцеловала мексиканца в щеку. Через мгновение послышался рев мотора и скрежет шин по асфальту. Она успела вовремя повернуться, чтобы увидеть, как белый спортивный автомобиль Дэвида врезался в крыло стоящей впереди машины и вылетел на шоссе. Жозефина, ничего не понимая, стояла как вкопанная, беспомощно наблюдая, как исчезают в ночи красные огоньки.
В три часа ночи, когда Жозефина, лежа без сна, металась на постели, за окном раздался шум мотора. Вскочив с кровати, девушка выглянула на улицу. За рулем сидел мертвецки пьяный Дэвид. Она быстро накинула халат поверх ночной рубашки и выбежала из дома.
– Садись, – приказал Дэвид.
Жозефина открыла дверцу и скользнула на переднее сиденье. Последовало долгое тяжелое молчание. Наконец Дэвид заговорил – хрипло, невнятно, но дело, как оказалось, было не только в выпитом виски: им владела бешеная ярость, дикий гнев, выталкивающий оскорбительные слова, словно пощечины.
– Я не имею на тебя никаких прав. Ты вольна делать, что захочешь, но, пока встречаешься со мной, я вправе надеяться, что моя девушка будет вести себя прилично! И уж во всяком случае, не станет целоваться с каким-то паршивым мексикашкой! Ясно?
Жозефина недоумевающе, беспомощно взглянула на него.
– Когда я поцеловала Пако… это было потому, что… Я чувствовала себя такой счастливой, потому что он сказал… Он мой друг…
Дэвид глубоко вздохнул, пытаясь справиться с обуревавшими его эмоциями.
– Я сейчас расскажу тебе что-то. Ни одна живая душа этого не знает.
Жозефина сидела молча, не зная, чего ожидать.
– У меня есть старшая сестра Бет. Я обожал ее.
Жозефина смутно припомнила Бет, изящную белокожую красавицу блондинку, которую встречала несколько раз, когда приходила играть к Мэри Лу. Жозефине было восемь, когда она умерла, Дэвиду, должно быть, пятнадцать.
– Помню, что она умерла, – ответила Жозефина.
Следующие слова Дэвида потрясли девушку.
– Бет жива.
– Но… Я… все думали…
– Она в сумасшедшем доме, – монотонно-мертвенным голосом объяснил Дэвид.
– Ее изнасиловал наш садовник-мексиканец. Спальня Бет была через холл, напротив моей. Я услышал ее крики и ворвался в комнату. Он разорвал на Бет сорочку и лежал на ней… – Дэвид задохнулся от нахлынувших воспоминаний. – Я дрался с ним, пока не вбежала мать и не вызвала полицию. Его отправили в тюрьму. В эту же ночь он повесился в камере. Но Бет потеряла рассудок. Она никогда не выйдет оттуда. Никогда. Я люблю ее, Джози, и так тоскую… С той ночи мне… Я не могу вынести…
Жозефина сжала его руку.
– Мне ужасно жаль, Дэвид. Прости. Я понимаю. Хорошо, что ты все рассказал.
После этого случая Жозефина и Дэвид, как ни странно, еще больше сблизились. Они обсуждали вещи, о которых никогда не говорили раньше. Дэвид улыбнулся, когда Жозефина рассказала о религиозном фанатизме матери.
– У меня был такой дядя. Он ушел в тибетский монастырь.
– В следующем месяце мне исполняется двадцать четыре года, – объявил он однажды. – У нас в семье старая традиция – все мужчины из рода Кеньонов женятся к двадцати четырем.
Сердце Жозефины радостно встрепенулось.
Назавтра Дэвид купил билеты в театр, но, дождавшись девушку, попросил:
– Давай никуда не пойдем. Нужно поговорить о нашем будущем.
И в этот момент Жозефина поняла, что Господь ответил на ее молитвы. В глазах Дэвида светилась любовь. Любовь и желание.
– Поедем на Дьюи-Лейк, – предложила она.
Девушка мечтала о необыкновенном, романтическом признании, чтобы запомнить его на всю жизнь и рассказывать детям, снова и снова, хотела запечатлеть в памяти каждое мгновение этой волшебной ночи.
Они отправились на Дьюи-Лейк – маленькое озерцо, в сорока милях от Одессы. Огромные звезды висели над головой, луна бросала мягкий желтый свет на деревья и дорогу. Вода искрилась серебряными бликами, и воздух был наполнен таинственными звуками неведомого мира, микрокосма вселенной, где миллионы крошечных невидимых созданий жили, любили, молились, страдали и умирали.
Жозефина и Дэвид сидели в машине молча, прислушиваясь к ночным шорохам. Девушка не сводила глаз с сидевшего за рулем Дэвида: лицо сосредоточенное, задумчивое… Никогда Жозефина еще не любила его так, как в эту минуту. Ей хотелось сделать для Дэвида что-нибудь необыкновенное, принести волшебный дар, чтобы тот понял, как велика ее любовь. И внезапно девушка поняла, что сейчас сделает.
– Пойдем купаться, Дэвид, – прошептала она.
– Но у тебя нет купальника.
– Не важно…
Он обернулся к Жозефине, хотел что-то сказать, но она, выскользнув из автомобиля, побежала к берегу, на ходу сбрасывая платье. Сзади послышались шаги Дэвида. Жозефина быстро нырнула в теплую воду. Через мгновение Дэвид очутился рядом.
– Джози…
Она повернулась и оказалась в его объятиях, сгорая от любви, томясь от неутолимого голода. Вода мягко обтекала их тела; Жозефина ощущала, как горячее, твердое, как железо, древко упирается в ее живот.
– Нельзя, Джози, нельзя, – хрипловатым от желания голосом прошептал он.
Девушка опустила руку, нежно дотронулась до любимого.
– Да, Дэвид. Да…
Они не помнили, как оказались на берегу, и он был на ней и в ней, и оба стали единым целым с землей, звездами и бархатной ночью.
Они долго лежали, прижавшись друг к другу, и только позже, гораздо позже, когда Дэвид отвез ее домой, Жозефина вспомнила, что он так и не сказал ничего о свадьбе. Но это больше не имело значения. То, что произошло сегодня, то, что они разделили вдвоем, связало их больше, чем любая брачная церемония. Завтра он попросит ее стать его женой.
На следующий день Жозефина проснулась только в полдень, счастливо улыбаясь. Улыбка все еще светилась на лице, когда в спальню вошла мать, осторожно неся на вытянутых руках прелестное старое подвенечное платье:
– Иди сейчас же к Брубейкеру, купи двенадцать ярдов тюля. Миссис Топпинг только сейчас принесла свое подвенечное платье. Нужно переделать его для Сисси к субботе. Она выходит замуж за Дэвида Кеньона.
Дэвид отвез Жозефину домой и решил немедленно поговорить с матерью. Она была уже в постели – маленькая, хрупкая, когда-то очень красивая женщина.
Когда Дэвид вошел в полутемную спальню, она открыла глаза и улыбнулась:
– Здравствуй, сынок. Ты сегодня поздно.
– Я был с Жозефиной, мама.
Она ничего не ответила, неотрывно наблюдая за Дэвидом умными серыми глазами.
– Я хочу жениться на ней, – сказал Дэвид.