– Ну-ка, петушок, не ленись, вставай!
Джилл почувствовала, что вот-вот потеряет сознание и, собрав все мужество, быстро повернулась и пошла обратно, но ноги подкосились.
Ален обнял ее, не давая упасть.
– Что с тобой?!
Но Джилл не могла говорить. Голова раскалывалась от боли, в живот будто вонзили сотню ножей.
– Подожди здесь, – велел Ален.
Он вернулся через минуту с пузырьком красных таблеток и бутылкой водки, вытряхнул две таблетки и протянул Джилл:
– Прими, сразу лучше станет.
Джилл сунула лекарство в рот, чувствуя, что виски сейчас лопнут.
– Запей водкой.
Девушка повиновалась.
– Теперь эту, – подал Ален еще одну таблетку.
Она машинально сделала так, как было велено, и отпила из бутылки.
– Тебе нужно прилечь, – кивнул Ален и повел Джилл в соседнюю спальню, где никого не было.
Двигаясь как во сне, Джилл легла на кровать. Таблетки начали действовать, девушке стало полегче, желчь, скопившаяся во рту, постепенно рассасывалась. Голова болела уже не так сильно. Ален принес очередную таблетку, и Джилл снова запила ее водкой. Как хорошо, что боль ушла, какое облегчение! Но Ален вел себя как-то странно, беспокойно дергался, суетливо ерзал.
– Сиди тихо! – велела Джилл.
– Сижу.
Джилл это почему-то показалось забавным, она громко рассмеялась, да так, что не могла остановиться. По щекам потекли слезы.
– Что… Что это за лекарство?
– От головной боли, крошка.
В комнату заглянул Терральо.
– Ну как? Все довольны?
– В-все дов-вольны, – промямлила Джилл.
Терральо посмотрел на Алена и кивнул.
– Пять минут! – приказал он и поспешно вышел.
Ален, наклонясь над Джилл, погладил ее груди, бедра и, подняв юбку, втиснул пальцы во влажную расщелину между ногами. Ощущение было непередаваемо возбуждающим, и Джилл неожиданно захотела, чтобы Ален овладел ею.
– Слушай, беби, – прошептал он, – неужели я попрошу тебя сделать что-то нехорошее? Мы занимаемся любовью, ты и я, просто на этот раз нам еще и заплатят. Подумай, сотня зеленых! И все твои!
Джилл попыталась покачать головой, но ей это не удалось.
– Я не могу, – пьяно пробормотала она.
– Но почему?
Джилл сделала усилие, чтобы вспомнить:
– Потому… что… я… б-буду звездой. Н-никакой п-порнухи!
– Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
– О да! Ты мне так н-нужен, Дэвид.
Ален хотел было что-то сказать, но ухмыльнулся:
– Конечно, беби, я тоже без ума от тебя! Пойдем!
Взяв Джилл за руки, он поднял ее с постели. Джилл чувствовала себя так, будто плывет куда-то, и не заметила, как они оказались в соседней спальне.
– Ну вот! – воскликнул Терральо. – Готовьтесь! У нас новенькая! Сейчас начнем!
– Сменить простыни? – спросил один из осветителей.
– Какого хрена! Мы что – «Метро-Голдвин-Мейер»?
Джилл прижалась к Алену:
– Дэвид, здесь какие-то люди!
– Они сейчас уйдут, – заверил Ален. – Возьми.
В руках его снова появилась таблетка. Сунув лекарство в рот Джилл, он чуть не силком влил ей в горло водку. С этой секунды все происходило как в тумане.
«Дэвид» раздевал ее и шептал что-то нежное, утешительное. Потом они оказались в постели. Он прижался к ней обнаженным горячим телом. Вспыхнул яркий свет, ослепив на мгновение девушку.
– Возьми в рот… – сказал «Дэвид».
– О да, сейчас…
Джилл нежно погладила его член и хотела уже сделать то, о чем просил любимый, но кто-то в комнате пробормотал что-то непонятное, и «Дэвид» отодвинулся. Джилл была вынуждена повернуть лицо и зажмурилась от беспощадного света. Кто-то толкнул ее на кровать, перевернул на спину, «Дэвид» оказался в ней и взял ее, но одновременно она ощущала его пенис у себя во рту. О, как она любила «Дэвида»! Только вот этот шум в комнате и яркие огни… Она хотела попросить «Дэвида», чтобы тот положил этому конец, но спазмы невыносимого наслаждения потрясали еще и еще, снова и снова… Казалось, она вот-вот взорвется. «Дэвид» любил ее, не Сисси! Он вернулся к ней, и они поженились. Какой необыкновенный медовый месяц…
– Дэвид… – прошептала Джилл и открыла глаза. Лежавший на ней мексиканец медленно облизывал ее языком от шеи до щиколоток. Она пыталась спросить, где Дэвид, но слова не шли с языка. Она вновь закрыла глаза, пока мужчина проделывал восхитительные вещи с ее телом. А когда Джилл опять разомкнула веки, мексиканец почему-то превратился в девушку с длинными рыжими волосами и огромными грудями, свисавшими на живот Джилл. Потом женщина раздвинула ноги Джилл, стала делать что-то языком, и Джилл провалилась в темноту.
Двое мужчин стояли неподалеку, глядя на неподвижную фигуру на постели.
– Она не умрет? – спросил Терральо.
– Да ты что? – засмеялся Ален.
– Ну ты и ходок! Где только их находишь? Эта – действительно класс! – восхищенно заметил Терральо.
– Уметь надо!
Ален протянул руку. Терральо вытащил толстую пачку банкнот, отделил две бумажки.
– Возьми. Кстати, не хочешь заглянуть к нам на Рождество? Стелла рада, когда ты приходишь!
– Не могу, – отказался Ален, – встречаю Рождество с женой и малышами. Следующим рейсом вылетаю во Флориду.
– Фильм получится что надо!
Терральо кивнул на лежащую в забытьи девушку:
– Что написать в титрах?
– Почему не ее настоящее имя? – ухмыльнулся Ален. – Жозефина Цински. Когда картина дойдет до Одессы, ее приятели будут на седьмом небе!
Глава 23
Люди лгут: время вовсе не друг, излечивающий раны, а злобный враг, пожирающий и уничтожающий юность. Месяц сменялся месяцем, и каждое время года приносило в Голливуд новый урожай мечтающих стать звездами. Конкуренты приезжали в город грез автобусами, поездами, самолетами и даже на мотоциклах. И всем было восемнадцать, как когда-то Джилл, все длинноногие, стройные, хорошенькие, с блестящими глазами, жизнерадостными улыбками и зубами, не нуждающимися в услугах дантиста. И с каждым годом Джилл становилась старше.
Однажды она посмотрела в зеркало и обнаружила, что на дворе уже 1964 год, а ей исполнилось двадцать пять.
Сначала воспоминание о том, как ее обманом заставили сняться в порнофильме, ужасало Джилл. Она жила в постоянном страхе, что кто-нибудь из шоу-бизнеса обо всем узнает и ее занесут в черный список. Время шло, и Джилл понемногу успокоилась. Но она сильно изменилась. Каждый ушедший год оставлял на ней отметку, словно годовые кольца на деревьях. Постепенно девушка возненавидела тех людей, кто не давал ей возможности получить роль, был щедр на обещания, но тут же обо всем забывал.
Джилл сменила множество мест работы – одинаково унылой, однообразной, неблагодарной. Была секретарем, моделью, официанткой, телефонисткой, продавщицей. Только протянуть, пока не раздастся так долго ожидаемый звонок режиссера. Но этого так и не произошло. Злоба и разочарование Джилл росли. Конечно, ей удавалось время от времени получить эпизодическую роль, но на этом все и кончалось. В это утро, посмотрев в зеркало, Джилл прочла послание Времени:
«Торопись! Скорее!»
Глядеть на свое отражение – все равно что возвращаться в прошлое, слой за слоем снимая обиды, усталость, унижения, несбывшиеся мечты. Правда, еще можно было различить черты лица той юной, полной надежд девочки, приехавшей в Голливуд семь лет назад, бесконечных лет… Тогда у нее не было ни крошечных морщинок в уголках глаз, ни глубоких линий, сбегающих от ноздрей к подбородку, тревожных сигналов неумолимого времени и напрасных попыток добиться признания, знаков бесконечных горьких поражений…
И когда Фред Кэппер, восемнадцатилетний ассистент режиссера на студии «XX век Фокс», сказал Джилл, что поможет ей получить хорошую роль, если та согласится переспать с ним, девушка поняла: на этот раз придется согласиться.
Она пришла к Кэпперу на студию в обеденный перерыв.
– У меня только полчаса, – объявил он. – Дай-ка подумать. Нужно найти такое место, где нам не помешают. – Он постоял минуту в глубокой задумчивости, но тут же просветлел: – Аппаратная звукозаписи! Пойдем!
Они оказались в маленькой звуконепроницаемой комнатке, где все звуковые дорожки сводились на одну катушку.
Фред Кэппер осмотрел пустую комнату и выругался:
– Дерьмо! У них тут раньше был диванчик! – И, взглянув на часы, поспешно добавил: – Придется обойтись. Снимай одежду, дорогая. Через двадцать минут заявятся звукотехники.
Джилл закусила губу, чувствуя себя последней шлюхой, ненавидя этого мальчишку. Но показать этого нельзя. Она пыталась добиться успеха по-своему и потерпела неудачу. Теперь придется делать так, как хотят они. Джилл стянула платье и трусики. Кэппер даже не подумал раздеться, просто расстегнул молнию, высвободил напряженный член, оглядел Джилл и ухмыльнулся:
– Вот это зад! Нагнись!
Джилл поискала, на что бы опереться. Прямо перед ней стояла «машина смеха», консольный пульт на колесиках с записями смеха.
– Ну, давай быстрее!
Секунду поколебавшись, Джилл наклонилась, балансируя на вытянутых руках. Кэппер встал сзади; девушка почувствовала, как его пальцы раздвигают ягодицы, и тут же кончик члена прижался к ее анальному отверстию.
– Подожди! Не туда. Я… Я не могу!
– Кричи, беби, это меня заводит! – пробормотал Фред, всаживая в нее пенис, как нож, разрывая внутренности, врезаясь с каждым воплем Джилл все глубже и сильнее. Она лихорадочно вырывалась, но Фред вцепился в ее бедра мертвой хваткой, судорожно дергаясь. Пытаясь сохранить равновесие, Джилл нечаянно схватилась за кнопки пульта, и комната огласилась раскатами маниакального смеха. Девушка отчаянно извивалась; ладони уперлись в клавиши, в ушах отдавались смешки, вопли, хихиканье, гогот, кудахтанье, рев, будто безликая толпа дружно потешалась над непристойной шуткой. Эхо билось, словно в истерике, отражаясь от стен, а Джилл вопила от боли.
Неожиданно она ощутила короткие, напоминающие дрожь, толчки, враждебный кусок чужой плоти отделился от нее; смех постепенно затих. Девушка закрыла глаза, молча пережидая боль. Когда она наконец смогла выпрямиться и повернуться, Фред Кэппер застегивал ширинку.