– Никогда ты не постареешь! Посмотри, что в постели вытворяешь!
– Да ну? – ухмыльнулся Тоби. – Видимо, мой «петушок» долго еще будет кукарекать после того, как меня в могилу опустят! – Он потер затылок и добавил: – Пожалуй, вздремну немного. По правде говоря, что-то я себя неважно чувствую. Мы сегодня никуда не идем?
– Не беспокойся, ничего важного. Я отошлю слуг и сама приготовлю тебе ужин. Останемся дома.
– Вот это здорово!
Тоби смотрел вслед жене и думал, что счастливее его на свете человека нет.
Уже позже, ночью, Джилл, верная своему обещанию, массировала лежащего на постели мужа, разминая его усталые мышцы, снимая напряжение.
– Хорошо, – пробормотал он, – просто великолепно! Не могу понять, как я жил без тебя все эти годы?
– Странно, правда? – Джилл прижалась к мужу. – Тоби, расскажи мне о Каннском фестивале. Какой он? Я никогда там не была.
– Просто толпа мошенников со всех концов света старается сбыть друг другу свои вшивые фильмы. Самое большое в мире надувательство!
– Судя по твоим словам, ужасно захватывающее зрелище, – сказала Джилл.
– Разве? Ну в общем, так оно и есть. Там действительно полно интересных людей. – И, задумчиво посмотрев на жену, Тоби спросил: – Тебе действительно так хочется поехать на этот дурацкий фестиваль?
Джилл поспешно затрясла головой:
– Нет. Мы ведь собираемся в Палм-Спрингс.
– Черт возьми, туда мы можем отправиться в любое время!
– Но, Тоби, это и в самом деле не имеет значения!
– Знаешь, почему я без ума от тебя? – улыбнулся Тоби. – Любая другая начала бы приставать ко мне с этим фестивалем! Ты же умираешь от желания поехать, но ничего не говоришь и согласна провести со мной месяц в Палм-Спрингсе. Ты уже отказалась от приглашения?
– Нет пока, но…
– Не стоит. Мы едем в Индию. – Глаза Тоби недоуменно расширились. – Индия? Я имел в виду Канны.
Когда их самолет приземлился в аэропорту Орли, Тоби вручили телеграмму. Его отец умер в доме престарелых. На похороны Тоби не успевал. Он тут же распорядился пристроить новое крыло к лечебнице, названной именем родителей.
В Канне действительно собрался весь цвет мира кино. Этот город стал Голливудом, Лондоном, Парижем, Римом, слившимися в одно целое в великолепной многоязычной какофонии звуков и неистовства ярких красок, калейдоскопически ослепительных картин. В этот городок на Французской Ривьере слетелись кинематографисты со всех уголков земли, привезя коробки с законсервированными мечтами, ролики с пленкой, отснятые в Англии, Франции, Японии, Венгрии, Польше, сокровища, способные всего за одну ночь вознести их к славе и богатству. Улицы кишели профессионалами и любителями, ветеранами и новичками, счастливчиками и неудачниками. И все ожидали чуда, все боролись за престижные призы – ведь получение награды на Каннском фестивале означало деньги в банке, выгодную продажу картины, всемирную славу.
Отели в Каннах были забиты до отказа, и тех, кому не досталось номеров, селили в Антибе, Болье, Сен-Тропезе и Ментоне. Жители маленьких деревушек с благоговением взирали на знаменитостей, толпившихся на улицах, ресторанах и барах.
Конечно, Тоби не составило большого труда зарезервировать люкс в отеле «Карлтон». Его и Джилл повсюду встречали восторженными поклонами, непрерывно щелкали аппараты фоторепортеров, снимки царственной четы появились во всех газетах мира. Золотая пара, король и королева Голливуда. Репортеры брали у Джилл интервью, спрашивали ее мнение по любому вопросу, от качества французских вин до политической жизни Африки. Да, девочка из Одессы, Жозефина Цински, прошла длинный путь!
Фильм Тоби не получил приза, но за два дня до окончания фестиваля жюри объявило о награждении Тоби специальным призом за огромный вклад в эстрадное искусство. Награду вручали на торжественном приеме. Большой банкетный зал отеля «Карлтон» был полон гостей. Джилл вместе с мужем сидела на возвышении. Заметив, что Тоби ничего не ест, она прошептала:
– Что с тобой, милый?
Тоби покачал головой:
– Наверное, перегрелся на солнце. Все плывет перед глазами.
– Завтра прослежу, чтобы ты отдохнул.
Джилл договорилась на следующее утро об интервью Тоби репортерам «Пари Матч» и лондонской «Таймс», обеде с группой тележурналистов и о коктейле с известными продюсерами и режиссерами. Она тут же решила, что отменит наименее важные мероприятия.
В конце обеда поднялся мэр Канн и представил Тоби.
– Мадам, месье, господа приглашенные! На мою долю выпала огромная честь представить человека, известного всему миру, великого артиста, потрясающего сердца людей. С огромной радостью хочу объявить о присуждении специального приза в знак признания его искусства и нашей благодарности. – Подняв золотую медаль на ленте, он поклонился Тоби: – Месье Тоби Темпл!
Раздался взрыв аплодисментов, все присутствующие в едином порыве поднялись с мест, но Тоби продолжал сидеть не двигаясь.
– Встань, – прошипела Джилл.
Тоби медленно, пошатываясь, встал. Лицо его смертельно побледнело. Он минуту постоял, улыбнулся и направился к микрофону, но на полпути, споткнувшись, без сознания рухнул на пол.
Тоби Темпла срочно отправили транспортным самолетом в Париж, в американский госпиталь, где поместили в отделение реанимации. Лучшие врачи Франции боролись за его жизнь, а Джилл тридцать шесть часов ожидала их приговора, отказываясь есть, пить и отвечать на бесчисленные телефонные звонки любопытных, поклонников и сочувствующих.
Она сидела одна, уставившись в стену, ничего не видя и не слыша. Единственная мысль билась в мозгу: Тоби должен, должен выздороветь. Муж был ее солнцем, а если солнце заходит, тень умирает. Нельзя допустить, чтобы это случилось.
В пять утра доктор Дюкло, главный врач, вошел в комнату, которую заняла Джилл, чтобы постоянно быть рядом с Тоби.
– Миссис Темпл, боюсь, нет смысла пытаться смягчить удар. У вашего мужа двусторонний инсульт. По всей вероятности, он никогда больше не сможет говорить и двигаться.
Глава 31
Когда Джилл наконец пропустили к мужу, она была потрясена происшедшими в нем переменами. Всего за две ночи он превратился в дряхлого, изможденного старика, словно все жизненные силы разом покинули его. Он почти не мог владеть ни руками, ни ногами, а вместо слов с губ срывалось нечленораздельное мычание.
Только через полтора месяца врачи разрешили транспортировать больного в Америку. Когда Тоби и Джилл вернулись в Калифорнию, в аэропорту их встречали толпы репортеров и сочувствующих. Болезнь прославленного актера стала невероятной сенсацией. Друзья и поклонники непрерывно звонили, справляясь о здоровье Тоби. Телевизионщики пытались пробраться в дом, чтобы сделать снимки. Президент и сенатор прислали телеграммы с выражением соболезнования, почти ежедневно приносили сотни писем и открыток от поклонников, любивших Тоби и молившихся за него. Но поток приглашений оборвался. Никто не звонил, чтобы узнать, как поживает Джилл, не хочет ли она пойти на обед в узком кругу, прогуляться, посмотреть фильм. Ни один человек в Голливуде не желал иметь с ней ничего общего.
Джилл вызвала личного врача Тоби, доктора Эли Каплана, а тот пригласил двух лучших нейрохирургов, но они только подтвердили диагноз парижских коллег.
– Важно знать, – объяснил Джилл доктор Каплан, – что разум Тоби ни в коем случае не затронут болезнью. Он слышит и понимает все, что ему говорят, но речевые и двигательные функции поражены. Реагировать он не в состоянии.
– И… так будет всегда?
Доктор Каплан поколебался:
– Абсолютной уверенности нет, конечно, но, по нашему мнению, нервная система Тоби настолько поражена, что терапевтическое лечение вряд ли даст положительный эффект.
– Значит, точно ничего не известно.
– Нет…
Но Джилл знала лучше.
Она наняла для Тоби трех сиделок и физиотерапевта, приходившего каждое утро. Он относил Тоби к бассейну и, держа на руках, осторожно растирал мышцы и сухожилия, а больной безуспешно пытался двигать руками и ногами в теплой воде. Но прогресса не было. Через месяц в доме появилась логопед. Она работала с Тоби каждый день по часу, пытаясь заставить его говорить, составлять слова из звуков.
Прошло два месяца, но Джилл не замечала никаких перемен. Она вызвала доктора Каплана.
– Вы должны помочь ему, – потребовала она. – Придумайте что-нибудь. Вы не можете оставить Тоби в таком состоянии.
Каплан беспомощно покачал головой:
– Простите, Джилл. Я пытался объяснить вам…
После ухода доктора Джилл долго сидела в библиотеке одна, чувствуя приближение очередного ужасного приступа головной боли. Но теперь было не время думать о себе. Она отправилась наверх.
Тоби лежал в постели, уставясь в пустоту, но когда вошла Джилл, голубые глаза зажглись радостью. Пристальный ясный взгляд следовал за Джилл, пока та не приблизилась к кровати и не наклонилась над мужем. Губы задвигались, но с языка срывалось лишь невнятное мычание. Джилл вспомнила слова доктора Каплана: «Важно знать, что разум Тоби… не затронут болезнью».
Джилл присела на край кровати.
– Тоби, я хочу, чтобы ты меня выслушал. Ты должен встать с этой постели. Ты будешь ходить и разговаривать.
По щекам Тоби потекли слезы.
– Ты сделаешь это, – прошептала Джилл. – Сделаешь для меня.
На следующее утро она уволила сиделок, физиотерапевта и логопеда. Услышав новости, Эли Каплан поспешил к Джилл.
– Относительно физиотерапевта вы абсолютно правы, но сиделки! За Тоби необходимо ухаживать двадцать четыре часа…
– Я буду с ним.
Доктор покачал головой:
– Вы и понятия не имеете, что на себя берете. Один человек не в силах…
– Если понадобитесь, позвоню.
Доктор был вынужден откланяться.
Потянулись ужасные дни. Джилл пыталась добиться того, что, по заверению докторов, сделать было невозможно. Впервые подняв Тоби, чтобы усадить в инвалидное кресло, Джилл испугалась: муж почти ничего не весил. Она опустила его вниз на специально установленном лифте и начала работать над ним в бассейне, подражая движениям физиотерапевта. Но если тот обращался с Тоби осторожно, мягко, Джилл была неумолимой и жестокой. Когда Тоби пытался заговорить, хоть как-то показать, что устал и не в силах больше терпеть, Джилл уговаривала: