Тот содрал с Лоренса огромную сумму – двести долларов, долго торговался, прежде чем согласился ему помочь, и громко ворчал:
– Если об этом когда-нибудь узнают, я потеряю работу.
– Не о чем беспокоиться, – уверил Клифтон, – это просто розыгрыш. От вас требуется всего-навсего закрыть за нами двери и включить проектор. Через десять минут мы уйдем.
Наконец киномеханик позволил себя уговорить.
Дэвид недоуменно взглянул на Клифтона:
– Кино?
– Присядьте, мистер Кеньон.
Дэвид сидел в проходе, вытянул длинные ноги. Клифтон уселся рядом, наблюдая за соседом. На экране замелькали яркие цветные пятна.
Фильм начался.
Дэвиду казалось, что кто-то с силой бьет железным молотком прямо в солнечное сплетение. Он не мог отвести глаз от омерзительно-непристойных сцен, не в силах поверить увиденному. Джилл, молодая Джилл, выглядевшая точно так же, как в их единственную ночь вдвоем, лежала обнаженная на постели. Какое отчетливое, подробное изображение! Онемев от ужаса, Дэвид наблюдал, как мужчина на экране сел чуть ли не на голову девушке и втиснул пенис ей в рот. Она начала сосать его, самозабвенно, страстно, но тут на экране появилась еще одна девушка, раздвинула Джилл ноги и стала ласкать языком нежную розовую раковину.
Дэвид почувствовал, что его сейчас стошнит. На какое-то дикое невероятное мгновение у него промелькнула мысль, что все это дешевый трюк, киномонтаж, но камера слишком подробно фиксировала каждое движение.
В действие вступил мексиканец и, оттолкнув девушку, лег на Джилл. Перед глазами Дэвида опустилась красная пелена.
…Ему снова пятнадцать… Он врывается в комнату Бет… Его сестра сидит на обнаженном садовнике-мексиканце, повторяя словно в бреду:
– О Боже, как я тебя люблю, Хуан! Еще, еще, сильнее! Не останавливайся! Сильнее…
Его сестра, любимая сестра!
Юношу охватила такая слепая, нерассуждающая ярость, что, не помня себя, он схватил стальной нож для разрезания бумаги и, оттолкнув Бет, вонзил его в грудь садовника – раз, другой, третий, пока стены не окрасились кровью.
И вопли, ужасные вопли Бет:
– Господи, нет, нет! Не смей, Дэвид! Я люблю его! Мы поженимся!
Кровь, повсюду кровь.
В комнату вбежала мать, прогнала Дэвида. Но он успел услышать, как она звонит окружному прокурору, давнему другу семьи Кеньонов. Они о чем-то долго беседовали в коридоре; потом труп мексиканца увезли в тюрьму. На следующее утро объявили, что тот покончил с собой в камере. Три недели спустя Бет поместили в психиатрическую лечебницу.
И вот теперь все вернулось. Невыносимое чувство вины за содеянное обуяло Дэвида. В эту минуту он словно потерял рассудок. В бешенстве схватив сидевшего рядом человека, он приподнял его. Кулак с силой врезался в физиономию Лоренса, расплющив нос. Не осознавая, что делает, Дэвид продолжал избивать негодяя, выкрикивая бессмысленные, нечленораздельные слова, мстя за Бет, Джилл и за собственный позор. Клифтон Лоренс попытался защищаться, но удары сыпались градом. Кулак снова обрушился на его нос, что-то хрустнуло, потом Дэвид разбил ему губы – фонтаном брызнула кровь. Лоренс в нерассуждающем ужасе беспомощно ожидал новых ударов. Но почему-то все прекратилось. В тишине зала слышалось только свистящее затрудненное дыхание агента и доносившиеся с экрана чувственные стоны.
Клифтон вынул платок, попытался остановить кровотечение, спотыкаясь, вывалился из зала, прикрыл лицо и направился в каюту Джилл. По дороге он завернул на кухню, проковылял мимо суетившихся поваров, стюардов и официантов и остановился у морозилки. Сунув в салфетку горсть ледяных кубиков, Клифтон приложил их к рассеченным губам и все еще кровоточащему носу и пошел назад. На глаза ему попался огромный свадебный торт с крохотными сахарными фигурками жениха и невесты на верхушке. Клифтон, оглядевшись, потянулся к невесте и двумя пальцами расплющил ей головку.
Настало время поговорить с Джилл.
Судно медленно отошло от причала. Джилл почувствовала легкую дрожь под ногами, встревоженно подняла голову, не понимая, что могло задержать Дэвида, но продолжала развешивать вещи. В этот момент раздался стук.
– Дэвид! – обрадовалась Джилл.
Подбежав к порогу, она распахнула дверь, протянула руки, чтобы обнять любимого.
В коридоре стоял Клифтон Лоренс с окровавленным изуродованным лицом.
Джилл опустила руки, в ужасе глядя на него.
– Что ты здесь делаешь? Что… что с тобой?
– Просто заглянул поздороваться.
Джилл недоумевающе подняла брови.
– И передать поручение от Дэвида.
– От Дэвида?!
Клифтон вошел в каюту. Джилл отчего-то нервно вздрогнула.
– Помнишь, какие раньше были картины? – задумчиво спросил Лоренс. – Хорошие парни в белых шляпах, а злодеи – в черных, и ты всегда знал, что в конце злодеи получат то, что им причитается. Я вырос на таких фильмах, Джилл. И всегда верил, что в жизни именно так и бывает, а парни в белых шляпах всегда одерживают победу.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Приятно увидеть, что хоть однажды все бывает, как в этих старых картинах. – Он улыбнулся распухшими окровавленными губами: – Дэвид уехал. Навсегда.
Джилл, не веря, покачала головой.
В этот момент легкая дрожь под ногами прекратилась. Судно замерло. Клифтон вышел на палубу, перегнулся через борт.
– Иди сюда.
Джилл, на мгновение поколебавшись, последовала за ним, борясь с наполнившим душу ужасным предчувствием. Далеко внизу она увидела Дэвида, садившегося в буксир лоцмана. Он покидал корабль. Джилл вцепилась в поручень.
– Почему? – ошеломленно пробормотала она. – Что случилось?
Клифтон Лоренс обернулся:
– Я показал ему твой фильм.
Мгновенно поняв, в чем дело, Джилл застонала:
– О Господи, нет! Только не это! Ты убил меня!
– Значит, мы квиты.
– Убирайся! – завопила Джилл. – Вон отсюда!
Она бросилась на него: длинные ногти разодрали щеку, оставляя кровавые царапины. Развернувшись, Клифтон с силой ударил Джилл по лицу. Она упала на колени, сжимая голову, корчась, словно в агонии.
Лоренс долго стоял, глядя на Джилл. Именно такой он и хотел ее запомнить.
– Прощай, Жозефина Цински, – сказал он наконец и вышел на нижнюю палубу, прикладывая платок к лицу. Он шагал медленно, вглядываясь в лица пассажиров, стараясь разглядеть необычные черты, оригинальные манеры. Никогда не знаешь, где наткнешься на новый талант. Теперь можно спокойно возвращаться к работе. Вдруг повезет и откроешь второго Тоби Темпла!
Почти сразу после ухода Лоренса в дверь постучал Клод Дессар. Ответа он так и не дождался, но из комнаты доносились какие-то странные звуки. Прислушавшись, Дессар громко сказал:
– Миссис Темпл! Это Клод Дессар, заведующий хозяйственной частью. Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Молчание. К этому времени предостерегающий голос в душе Дессара просто надрывался. Какое-то шестое чувство говорило: случилось нечто ужасное, каким-то образом связанное с этой женщиной. Страшные мысли вихрем пронеслись в голове Клода: ее похитили, убили или…
Дессар нажал на ручку. Незаперто. Он медленно открыл дверь. Джилл Темпл стояла в другом конце каюты, спиной к нему, глядя в иллюминатор. Дессар уже хотел заговорить, но, увидев странно застывшую позу, неестественно изогнутую спину, осекся. Он постоял немного, неуклюже переминаясь, не зная, что делать – потихоньку уйти или все же спросить миссис Темпл, не больна ли она, но в этот момент в каюте прозвучал душераздирающий, пронзительный, неестественный вопль, словно какое-то животное билось в смертельной агонии.
Окончательно растерявшись, Дессар отступил, осторожно прикрыв за собой дверь. Остановился, прислушиваясь к бессловесным рыданиям, и, крайне встревоженный, повернулся и направился к кинозалу.
Этим вечером за капитанским столом пустовали два места. В середине ужина капитан подал знак Дессару, председательствующему за одним из столиков. Извинившись, тот поднялся и поспешно подошел.
– А, Дессар! – сердечно приветствовал его капитан и, понизив голос, спросил совсем другим тоном: – Что случилось с миссис Темпл и мистером Кеньоном?
Опасливо оглянувшись, Дессар прошептал:
– Как вы знаете, мистер Кеньон покинул судно и отправился на берег вместе с лоцманом. Миссис Темпл в своей каюте.
Капитан выругался себе под нос. По природе своей он был педантом и терпеть не мог, когда заведенный порядок в чем-то нарушался.
– Дерьмо! Все приготовления к свадьбе пошли прахом.
– Знаю, капитан!
Дессар пожал плечами и поднял глаза к небу:
– Американцы!
Джилл сидела одна в темной каюте, скорчившись в кресле, подтянув колени к груди, глядя в пустоту. Она была полна скорби, но горевала не по Дэвиду Кеньону или Тоби Темплу, даже не по себе самой. Жалела о маленькой девочке по имени Жозефина Цински. Джилл так много хотела для этой малышки, и вот теперь все волшебные мечты развеялись в прах.
Джилл по-прежнему не двигалась с места, ничего не видя, сраженная страшным неожиданным ударом. Всего несколько часов назад у нее было все, весь мир лежал у ног, а теперь… осталась лишь пустота. Медленно, постепенно она ощутила разламывающую виски боль. Раньше Джилл не замечала ее: невыразимая мука раздирала сердце. Но сейчас тугая лента вокруг головы сжималась все плотнее. Джилл подтянула колени еще ближе, свернулась комочком, пытаясь отгородиться от всего. Она устала, так ужасно устала… Ничего больше не хотелось, только сидеть вот так и не думать… Тогда, может быть, боль уйдет хоть ненадолго.
Последним усилием воли Джилл подтащилась к кровати, легла и закрыла глаза.
И тут пришло Оно. Волна ледяного зловонного воздуха двигалась к ней, окутывая, окружая, лаская. И голос, его голос, зовущий ее.
«Да, – подумала Джилл, – да».
И медленно, словно в трансе, поднялась на ноги и вышла из каюты, повинуясь призыву, неотступно звучащему в мозгу. Было уже два часа ночи; палубы опустели. Джилл взглянула на море, мягко переливающееся в лунном свете, на волны, тихо бьющиеся о борт судна. Боль становилась сильнее, стальные тиски все сжимались. Но голос велел ей не волноваться, все будет хорошо.