Якимов лгал мне в глаза – его целью было лишь заставить меня признаться в убийстве этой женщины. А посему я упрямо покачала головой:
— Не собираюсь ни в чем признаваться. Не рассчитывайте даже.
Якимов почему-то пожал плечами с равнодушием:
— Это ваше дело. Но тогда придется задать тот же вопрос вашему супругу. Револьвер-то его. Так, может, он сам и застрелил эту несчастную женщину, а? Как вы думаете, что он скажет?
Глава IX
Любопытно, по словам горничных в день гибели жены генерал Хаткевич явился домой пьяным и супруги своей, отсутствующей в вечерний час, даже не хватился. Евгений же настаивал, будто оный генерал примернейший семьянин и именно в тот день усердно работал. Но работать пьяным он мог едва ли... Так неужто Женя все-таки солгал мне? Или, по крайней мере, сказал не всю правду?
С такими мыслями я проснулась на следующее утро.
И отстраненно наблюдала, как Ильицкий собирается на службу: дотошно и сосредоточенно, советуясь при этом со мною, будет ли сегодня дождь. Кажется, это все, что его заботило!
Ну, хорошо. Дабы не вызывать подозрений, я привычно повязала ему галстук и поцеловала на прощание. А когда закрыла за Женей дверь, собралась и тоже покинула дом.
Направилась, однако, не на Миллионную, а на Дворцовый мост.
Плана особенного у меня не имелось: я лишь хотела своими глазами посмотреть на место, где все произошло, и, быть может, мне удастся поговорить с очевидцами. Разве может из этого выйти что-то плохое? Однако дабы не попасть впросак, как вчера, подготовилась я куда тщательней. Во-первых, сняла все украшения, включая обручальное кольцо, а во-вторых, оделась проще – как самая усредненная горожанка. Волосы зачесала гладко и убрала в строгий пучок, шляпку надела совершенно обыкновенную без кружева и перьев. Выбрала темно-синюю юбку без турнюра и такой же жакет, а вместо пальто накинула на плечи одолженный у Катюши тартановый[20] платок.
Дворцовый мост был перекинут через Неву с тем, чтобы соединить центральную часть Петербурга, коей являлся Адмиралтейский остров, с Васильевским, и располагался он у самого Зимнего дворца.
Главным учреждением на Васильевском считался Торговый порт. Помимо него здесь уместились почти все научные и учебные заведения города: Петербургская Академия наук, Библиотека Академии наук, Академия художеств, Горный институт, Морской кадетский корпус. И, Петербургский университет, разумеется – тот самый, где числился преподавателем Женя. Да и жили на острове по большей части работники порта, местных фабрик, студенты и чуть реже их преподаватели.
Одним словом, Васильевский остров вовсе не считался élitaire, и я по-прежнему не могла понять, что Ксения Хаткевич, жена генерала, будучи в положении, делала здесь.
Где именно в карету генеральши бросили бомбу уточнять не пришлось… Дворцовый мост был плашкоутным[21] с дощатым настилом и такими же поручнями: точно в середине его разлилось огромное, покрытое копотью пятно, с повисшим над ним, не выветрившимся до сих пор запахом гари. Ближе к центру пятна издали я разглядела обгоревшие остатки коляски, спицы от колес, бурые потеки крови… Мне сделалось нехорошо. Еще можно было отступить, просто пройти мимо, словно меня это все не касается. Меня и впрямь как будто это не касалось. Но я все-таки упрямо сдвинула брови и, не сомневаясь более, перешагнула за невысокое ограждение, выставленное полицией. Осмотрелась уже тщательней.
Доски кое-где были с пробоинами, да и перила большей частью отсутствовали – чудо, что не сгорел весь мост целиком.
Еще я отметила, что копоти больше на той стороне моста, ход которой направлен от Васильевского острова. Ксения возвращалась домой, когда в ее коляску бросили бомбу – это несомненно. Но к кому она ездила? Мне непременно нужно найти извозчика – живого или мертвого!
Того, кто мог бы сойти за очевидца, я приметила вскорости: мальчишка лет восьми, продавец газет, шнырял туда-сюда и поминутно приставал к господам.
— Газеты! Свежие газеты! «Петербургский листок», «Новое время», «Ведомости»! Мамзель, «Нива» свежая есть, изволите?
Уловив мой чуть задержавшийся на нем взгляд, мальчишка был тут как тут – уже совал «Ниву» мне исхудавшей маленькой ручонкой.
А я все более уверялась, что, ежели мальчишка был здесь третьего дня – а он непременно был – то разглядел все в малейших деталях. Дети многое примечают лучше взрослых. Однако вместо ликования во мне шевельнулось неясное чувство, похожее на отчаяние. Неужто, этот мальчик, совсем еще ребенок, уже успел близко столкнуться со смертью? Да еще столь ужасной.
А если бы мальчик в тот момент был подле коляски?..
— Не боишься ты после происшествия-то здесь бегать? – спросила я вполне искренне, подавая рубль за «Ниву» вместо положенных сорока двух копеек.
Признаться, я желала тогда всем сердцем, чтобы в момент убийства мальчишки здесь не было. Бог с ним, найду другого свидетеля. Лучше б его здесь не было и сегодня, и завтра, и вовсе никогда – да это уж глупые мечты.
— Волков бояться – в лес… Спасибо, мамзель! – Глаза мальчишки вспыхнули, когда он подсчитал копейки. – Еще чего изволите?! «Петербургский листок» хотите?
— Хочу. И «Новое время» давай. – Согласилась я и вновь полезла за кошельком – правда, уже медленней. – Ты что же видал, и как бомбу бросили?
— Видал… - помялся мальчишка. – И как барынька помирала видал. Я ж к ней как раз, к коляске евойной, бежал, когда клетчатый бомбу-то швырнул.
Через силу, стараясь казаться невозмутимой, я кивнула. И уточнила:
— Клетчатый?
— Ага. В шарфе он был большом, клетчатом – вот навроде платка вашего. До самых глазюк укутался.
Я снова кивнула, отмечая, что в газетной заметке хоть и сказано, что бросивший бомбу, был в шарфе – не уточнялось, что шарф клетчатый. Значит, мальчик видел даже больше, чем очевидцы, которых опросили газетчики.
— А откуда он взялся-то, Клетчатый? – поинтересовалась я, просматривая заголовки «Листка». – Тоже на извозчике приехал, или пешком?
— Энтого я уж не знаю, мамзель… - свел белесые брови мальчик, будто старался припомнить. – Я токмо и видал, как он стоял все у перил во-о-он там. Папироску смолил. А когда коляска барынева остановилась среди моста, так он от перил-то оттолкнулся и двинулся. Вразвалку так, неторопко. Уж когда с нею поравнялся, то бомбу и швырнул. Она прямо под днище коляски закатилась. Бутылка. А сам он – наутек. Мужики за ним погналися, да куда там. А прочий народ и вовсе на него не глядел – все мост тушили да над барыней охали.
Я уже не пыталась делать вид, что меня интересуют газеты.
— Так, говоришь, барынева коляска остановилась среди моста? Отчего же?
— Бог его знает. Извозчик остановил – с козел слез да стал удила на лошади поправлять.
— Среди моста?
Мальчик насупился:
— Как было, так и говорю, мамзель, истинную правду. Ваша воля не верить. Вы покупать-то что еще будете?
— Буду-буду, - торопливо кивнула я. – «Ведомости» давай. Да не одну газету, а на пять рублей сколько там выйдет, отсчитай. А потом с извозчиком что сталось? Тоже бомбой убило?
— Не… - мальчик мотнул головой, полностью занятый подсчетом. – Тьфу, сбился! Бомбой-то его не убило, швырнуло токмо в сторону – прямиком в воду. Вон, где перила поломаны, там он и стоял. Потоп, наверное. У меня, мамзель, токмо тридцать четыре штуки «Ведомостей» осталось, нету боле.
— Благодарствую… - я рассеянно приняла тяжелую кипу газет, не думая еще, что стану с нею делать.
После решительно отказалась от сдачи и вернулась к тому месту, где перила были сломаны. Перегнулась через перила, заглядывая в черные воды Невы. Утонул ли?.. Было здесь, прямо скажем, невысоко. И всюду плашкоуты, на которых держался мост – за них можно было бы зацепиться и по ним же взобраться обратно. Здесь, или чуть дальше, чтобы не привлекать внимания горожан.
Это, разумеется, ежели извозчик упал в воду, будучи еще живым. Меня чрезвычайно смущали бурые пятна, бывшие ничем иным, как кровью, которые перепачкали и торчащие обломки перил, и доски плашкоута внизу…
Но я не сдавалась. Не зная, куда деть скупленные газеты, я все-таки двинулась вдоль перил – медленно и тщательно высматривая внизу хоть что-то похожее на следы пребывания там раненого человека. И уже у самой набережной, там, где были береговые опоры моста со спускающимися в воду деревянными лестницами, вновь увидела бурые мазки крови. Значит, я права! Значит, извозчик, хоть и раненный, выбрался обратно на берег. Значит, он жив.
Воодушевленная сей догадкой, я теперь все силы решила бросить на то, чтобы пропавшего извозчика найти. У меня даже имелись кое-какие мысли, как это сделать – только нужна была помощь. Я выловила взглядом светловолосого мальчишку и поспешила обратно на середину моста.
— Еще газеток хотите, мамзель? – обрадовался он мне.
Я сходу присела возле мальчика, цепко ловя его взгляд.
— Тебя как звать? – спросила вместо ответа.
— Санькой, - признался тот.
— Ты не заметил ли, Санька, каков номерной знак был у барыневой коляски?
— Заметил… один-один-три-семь, - с готовностью назвал мальчик.
С такой готовностью, будто специально заучивал сей номер.
Я вздернула брови с удивлением, а мальчишка пристыжено опустил глаза. Возможно, это была та самая intuition[22], к которой настоятельно советовал прислушиваться мой дядюшка, но я поспорить была готова, что Санька уже называл кому-то этот номер. Или же его нарочно заставили вызубрить цифры…
— Извозчик из лихачей[23] был, - неохотно продолжил мальчик, ковыряя дощатую мостовую носком огромного, явно не по размеру ботинка. – И коляска у него лакированная, с дутиками. А вам зачем, мамзель?