Глава XVII
Сойдя в дождь из крытого экипажа княжны Бушинской, я, сама не своя, шагала вдоль ажурной ограды Новодевичьего кладбища. В руке сжимала ключ от гостиничного номера на Васильевском. Следовало отдать его господину Фустову: пускай устроит засаду и подкараулит там этого мужчину, кем бы он ни был.
Кем бы он ни был…
Что я стану делать, если тем мужчиной окажется Женя? Я свела брови, запрещая себе даже думать об этом.
Церемония похорон закончилась больше часа назад. Мы с Глебом Викторовичем на ней не присутствовали, выжидали в карете и только после осмелились подойти к ее сиятельству. Теперь, должно быть, отсюда уехал и сам генерал, и все прочие.
Следует ли мне подойти к могиле Ксении?..
Так и не решив, я отыскала сухую лавку под навесом и надолго осталась здесь, погрузившись в раздумья.
Ксения собиралась развестись с Хаткевичем ради того мужчины. Значит, они и впрямь любили друг друга? Или же Ксения лишь думала, что ее чувства взаимны? Однако она была знакома с ним раньше, должно быть, еще в Киеве. Надобно сказать Фустову, чтобы разузнал фамилию той семьи, что приютила осиротевшую Ксению.
Что касается развода… разумеется, в нашу современность супруги разводятся все чаще: то там, то тут сие упоминается в газетах. А уж в художественной литературе, в особенности после знаменитой «Анны Карениной», так и вовсе каждая вторая героиня сбегает от старика-мужа к молодому красавцу. Но – то в книжках. А в жизни условия для бракоразводного процесса слишком суровы и слишком неприемлемы для круга Ксении Хаткевич, чтобы думать о них всерьез.
Условиями, к примеру, были доказанные прелюбодеяния одного из супругов. Что самое ужасное, необходимо не только предоставить любовные письма, но и добыть показания свидетелей. Кого Ксения собиралась взять в свидетели? Девиц из увеселительного театра? Смешно.
Прочими же условиями была добрачная неспособность к супружеству – что, разумеется, тоже смешно, учитывая наличие у Хаткевича троих законных детей.
Или же безвестное отсутствие супруга более пяти лет.
Еще развод допускался, насколько я помнила, ежели один из супругов приговорен к наказанию или сослан в Сибирь… но здесь совсем не тот случай.
Так какие основания Ксения имела, чтобы говорить о разводе? Быть может, это только мечты наивной дамы, начитавшейся графа Толстого?
Однако стоит лишь догадываться, сколь сильно негодовал бы генерал Хаткевич, если бы Ксения о своих намерениях сообщила ему…
Да, Ксения Хаткевич не была ангелом. Не собираюсь, будучи замужем за любимым мужчиной, осуждать ее, но все же… Закладывать подарки супруга, чтобы нанимать квартиру для встреч с любовником – это низко. Хотя и разумно. Это очень разумно, поскольку, зная адрес, вычислить имя нанимателя большого труда не составит. А вот ежели квартиру нанимала сама Ксения, то имя ее любовника мы узнаем, лишь если он будет достаточно глуп, чтобы на ту квартиру вернуться после ее гибели.
И редкость их встреч – всего раз в неделю, чтобы не вызывать лишних подозрений. И эта хитрость с извозчиком – все это очень и очень разумно!
Вывод: либо Ксения вовсе не так наивна, как считает Бушинская, либо ее кто-то научил. Кто-то, кто знает толк в конспирации. Некстати подумалось, что Женя как раз таки знает… я уж имела удовольствие в том убедиться.
И еще зачем-то подумалось, что вздумай я, к примеру, завести любовника – пожалуй, сама бы применила наработки madame Хаткевич.
Подумала – и тотчас стыдливо оглянулась по сторонам: нет ли рядом кого, способного подслушать мои глупые мысли? Однако увидела лишь Глеба Викторовича, бегущего по лужам с зонтом наперевес в мою сторону.
Что-то уж слишком господин Фустов пытается мне угодить… Он ведь знает, что я замужем? Впрочем, вероятнее, что Фустов просто хочет скорее узнать новости. Я послала Глебу Викторовичу благодарную улыбку, когда он раскрыл свой зонт надо мною.
— Ну? Так что она сказала? – поторопил он, оправдав мои догадки, что ему интересны прежде всего новости.
И ответила, вполне довольная всем:
— Я права, Глеб Викторович.
— Она назвала имя?
— Нет, madame Хаткевич оказалась крайне осторожною дамой, но… - я протянула ему медный ключ, - она оставила это княжне на всякий случай. Вы сами знаете, что делать дальше.
Тот кивнул. И нехотя спрятал ключ в карман. Что-то гложело Фустова, без сомнений. Но откровенничать он не торопился, вместо этого еще раз кивнул, уже уверенней:
— Мы возьмем его, не сомневайтесь. Сегодня же велю Вильчинскому отправить людей на ту квартиру – благо адрес есть. Но, наверное, следует запастись терпением.
Фустов был прав, к сожалению. Я даже сказала бы больше: вряд ли тот мужчина вовсе вернется на квартиру. Но все же надежда оставалась.
— Идемте, Лидия, - Фустов выше поднял зонт и приглашающе выставил локоть, - я усажу вас в экипаж, а кучер отвезет домой.
— А вы разве не едете на Гороховую? – удивилась я.
— К сожалению, нет – у меня нынче доклад в Генштабе. По поводу этого «Рокота», - Фустов брезгливо поморщился. – Листовки сегодня подбросили не только вам, а газетчики и вовсе как с ума посходили. В Генштабе со дня на день станут решать, что делать с этим кружком, и мои доводы, боюсь, никто не услышит. Впрочем, хватит с вас на сегодня, - Глеб Викторович тепло улыбнулся, увидев заминку на моем лице. - Вы совсем замерзли и устали. У нас с вами уйма дел, и вы мне нужны здоровой.
Он заговорщически подмигнул, и я тоже не удержалась от улыбки. Он ведь прав, я совершенно продрогла.
Уже в экипаже, дав распоряжение кучеру и собираясь захлопнуть дверцу, Фустов все-таки признался, что его тревожит:
— Я не думаю, Лидия, что этой женщине, княжне Бушинской, следует верить, - сказал он прямо. – Тайный возлюбленный, конспирация, развод… Дамский роман какой-то, ей-Богу. Она ведь не замужем эта Бушинская? Старая дева? Вы не думали, что она несколько… приукрасила скучную действительность?
Выслушала я его внимательно. И, должно быть, правда очень устала, потому что спорить совсем не хотелось.
— На сплетницу она не похожа, но, разумеется, нельзя этого исключать. И все же – квартира на Васильевском это факт, отмахнуться от которого невозможно.
— Вы правы, - тоже согласился Фустов.
И захлопнул дверцу, оставляя меня в экипаже одну.
А я еще какое-то время думала в дороге: он действительно пожимал мою руку чуть дольше, чем то позволяли приличия? Или мне уже мерещится черт знает что?
Впрочем, далеко отъехать мне так и не удалось.
— Остановите… остановите, пожалуйста! – я нервно постучала в окошко к кучеру и тотчас снова припала к окну.
Там, у самых кладбищенских ворот, стоял не кто иной, как генерал Хаткевич, собственной персоной. В парадном мундире и плаще с великолепным собольим воротником – таким я видела его из окна этой же кареты во время церемонии. Вымуштрованный адъютант держал над его головою раскрытый зонт.
Но заинтересовал меня даже не генерал, а молодая женщина, которую он самым натуральным образом отчитывал. Выговаривал ей свысока и наставительно указывал пальцем. Будто служанку ругал. Судя по небогатому наряду дамы, это и была служанка.
И все-таки я попросила кучера остановиться, исподтишка наблюдая, чем окончится сцена. Прекратилось все скоро. Генерал, накричавшись, плотнее запахнул плащ и зашагал к богатой карете с гербами на дверцах; женщина, сгорбившись, сжавшись под едва живым зонтиком, из последних сил добралась до ближайшей скамейки.
Наверное, это и впрямь была провинившаяся горничная. Но оставить ее одну, расстроенную, на скамейке возле кладбища мне показалось невероятно жестоким – я решилась подойти.
Ей-Богу, никаких предчувствий относительно сей дамы у меня не было. Разве что в разрезе глаз на миловидном с широкими скулами лице мелькнуло что-то знакомое… но это лишь усилило подозрение, будто видела я женщину в доме генерала в скромном наряде горничной. Никто никогда не запоминает лиц горничных.
— Вам нехорошо, сударыня? Что-то случилось?
Я подошла, как могла ближе, так, чтобы прикрыть ее зонтом от дождя. Женщина подняла на меня глаза – красные и мокрые от слез. А после торопливо встала, как делают это горничные в присутствии господ.
— Нет, что вы… не извольте беспокоиться, madame.
И снова опустила голову, снова сжалась, будто была виноватой перед всем миром.
Она выглядела лет на тридцать – хотя, возможно, это уставшее лицо с измученными глазами делало ее старше. Небольшого роста, стройная, туго затянутая в корсет. Траурное платье вблизи оказалось шелковым с искусным замысловатым шитьем на юбке, однако поверх платья был надет старомодный жакет грубого сукна – вычищенный, но с истертыми локтями и пуговицами. Волосы стянуты под съехавшей на бок жалкой шляпкой, которую дама, смущаясь, сейчас поправляла.
Перчаток она не надела, и на безымянном пальце правой руки у женщины матово светилось обручальное кольцо. Слышала, в горничные редко принимают замужних… Да и с чего бы генералу отчитывать горничную во время похорон жены? Что-то не то.
— Позволите подвезти вас? – Я решила быть настойчивой и даже взяла ее под локоть. – У меня с собою экипаж. Никак не могу оставить вас здесь одну, вы слишком расстроены.
— Нет-нет, не извольте беспокоиться, я живу совсем недалеко.
Она мягко вытянула руку, снова поправила шляпку и страдальчески мне улыбнулась.
Не буду лукавить, я надеялась, что эта дама, кем бы она ни была, расскажет что-то любопытное о генерале, который и у меня, и у Фустова числился пока что первым подозреваемым dc5210. Но дама оставалась решительной в своем отказе.
— Вам действительно есть, куда пойти? – уточнила я въедливо.
— Конечно! – искренне ответила та. – Я и пешком прекрасно доберусь, madame.
Не силой же ее вести? Я отступила.
А после немедленно забыла о даме, поскольку черт дернул меня поглядеть в сторону кладбища. Оно было отделено от меня стеною из ливня и ажурною решеткой, а могила Ксении находилась совсем близко от нее – шагах в полусотне. Я это точно знала, поскольку час назад наблюдала за процессией из окна экипажа. Сейчас же, как я полагала, все уж разъехались – ан нет. Мужчина – высокий, широкоплечий, в сером, кажется, плаще, полы которого трепал ветер. Без головного убора. Он стоял спиною ко мне, тяжело опершись на ограду возле могилы Ксении – а проклятый ливень не позволял и цвета волос разглядеть. Но что-то было в его фигуре неуловимо знакомое, отчего в недобром предчувствии у меня сжалось сердце…