И maman с тетушкой ведь действительно кто-то не пустил в театр – на их благо не пустил.
— Зачем… – невесело повторил, меж тем, Глеб Викторович. И, как будто, сам задумался. А потом сменил тему. – Скажите, когда в тот раз вы говорили о неком высокопоставленном чиновнике, который является третьим членом «Рокота», и с которым связан ваш супруг. Который… - он вдруг с силой сжал челюсти, будто почувствовал боль, - который выбрал жертвой Ксению. Вы имели в виду Льва Кирилловича Якимова?
Я прекратила на него смотреть и плотно закрыла глаза. Нет, он не лгал сейчас. К сожалению.
А когда обвела пустым взглядом помещение столовой, то увидела здесь Иду. Она уже выбралась из кухни – смотрела на меня во все глаза, как и Фустов. Оба страстно ждали, что я отвечу.
Проститутка, наркоман-полицейский и жена арестанта. Славная компания подобралась.
— Якимов не просто третий член «Рокота», - ответила я им неспешно, тщательно взвешивая каждое слово. - Он его организовал. Не знаю, право, его ли это была инициатива, или же кто-то другой подал идею… Однако распоряжения моему мужу отдавал именно этот господин. Сей кружок есть фикция, разумеется, но все трое, что были под началом Якимова, – Шекловский, Зимин и мой муж – полагали, будто он существует на самом деле. Разве что, мой муж искренне верил, что борется с «Рокотом».
— Полагаете, ваш супруг – невинная жертва обмана? – зло ухмыльнулся Фустов.
И теперь уж я со всей искренностью попыталась его убедить:
— Прошу вас, поверьте мне – о столь ужасных планах он не знал! Его задачей было лишь присматривать за Зиминым и Шекловским в университете и распространить слухи о «Рокоте» по городу.
— Это правда, - встала на мою сторону Ида. – Не знал он ничего, у меня же еще и выспрашивал, кто, мол, брату мысли эти поганые в голову вбил. А потом сюда отвез, пообещал документы выправить…
— Да-да, - подхватила я, - будь Евгений заодно с Якимовым – разве пожалел бы он Иду? Стал бы ее укрывать?
Сей аргумент, кажется, убедил Глеба Викторовича – он молча ушел к окну. Ида тоже примолкла. Вытерла замусоленным платком нос, а потом все-таки не выдержала, сказала:
— Как его, говорите – Лев Кириллович? Ни разу от Давы имени такого не слышала…
— Разве ж он вам много рассказывала? – холодно спросила я.
Та горько махнула рукой, всхлипнула:
— Вовсе ничего не рассказывал. Хоть и жил Дава у меня на квартире, но уж месяца три мы с ним по душам не разговаривали. Как уйдет чуть свет – только к ночи и возвращается. Иногда пьяный. Иногда с дружком этим его. С Зиминым. До чего мерзкий тип, я вам скажу! Уж я-то на что не робкая девка, много чего повидать пришлось – и то ажно мороз по коже, как Зимина этого его увижу. А пару раз втроем приходили – с супругом-то вашим. Он все разговоры с Давой вел какие-то заумные – у меня голова от таковых разговоров болит, так что я уходила всегда. Вот потому и решила сперва, что это Евгений Иваныч Давку с панталыку сбил…
Она снова вытерла нос – видимо переводила дыхание. А я поспешила спросить:
— Откуда вы узнали о будущем убийстве? Ведь знали же – еще когда к нам в первый раз пришли. Не так ли?
Ида нерешительно кивнула:
— Дава проболтался… Он как с Зиминым этим нагуляется, так подвыпивши чуток всегда приходил – а тут… ей-Богу, в стельку. Не знаю, как и до дому дошел. Много он тогда мне выболтал, покуда я его до койки вела – трепался языком своим, что отомстит им всем и за папу, и за меня, что наплачутся они еще. Ну а потом не выдержал и сам разревелся, будто дитё. Клялся мне, что не хочет, мол, никого убивать – не хочет, но должен… А наутро молчал, что рыба. Так я и не добилась от него ничего. Кого они на тот свет удумали отправить?.. Испугалась только очень – за него испугалась. Побежала к вашему Евгению Иванычу…
Глава XXXI
Выговорившись, Ида замолчала надолго. Но ни я, ни Фустов, бесцельно глядящий в осенний солнечный день за окном, тишину не нарушали. Заговорила опять сама же Ида:
— Только я вот чего не понимаю. Ежели и впрямь этот, как его…
— Якимов, - подсказала я.
— Да, Якимов. Ежели он такой высокий чиновник – зачем же ему генеральшу убивать? Али она знала что про него?
Я покачала головой:
— Нет, полагаю, выбор пал на Ксению Хаткевич совершенно случайно. Просто столь дерзкая выходка революционеров, как убийство средь бела дня беременной жены генерала – она по-настоящему испугала и горожан, и, что гораздо важнее, чиновников. У каждого из них из тех чиновников есть жены, дочери, племянницы… а «Рокот» дал понять, что именно близкие им женщины под угрозой. Что с «Народной волей» не покончено, как они полагали прежде – что, переродившись в «Рокот», революционное движение стало лишь злее и бездушнее. А значит, и ответить ему нужно тем же – немедля выявить и уничтожить всех тех, кого упустили или пощадили в прошлые годы. Словом, убийство Ксении Хаткевич развязало Якимову руки. Позволило усилить контроль над горожанами, проводить обыски, где и когда вздумается. И арестовывать по малейшему подозрению всех, кого сочтут нужным. – Я обернулась к Фустову и уже у него спросила: - Ведь это Якимов инициировал обыск на нашей квартире, верно?
Тот молча кивнул.
— И билеты в оперу именно на эти места дал Евгению он же, - закончила я.
— Пожалуй, если бы вы с супругом пали очередными жертвами революционеров, это бы идеально для Якимова, - признал Фустов.
— Да… - без сил согласилась я. – Мой муж много знает. И вот-вот понял бы, во что втянул его Якимов.
А потом Глеб Викторович отошел от окна и, найдя мои глаза, сказал то, о чем я сама даже думать боялась:
— Ежели все так, то вскоре станет известно, что ваш супруг повесился в камере. Или застрелен при побеге. Живым такой свидетель Якимову совершенно точно не нужен.
Да, Фустов выговаривал это именно что со злорадством. Будто ему станет легче, если кто-то еще будет столь же несчастен, как он сам.
— Я должна вернуться в Петербург, - сказала тогда я решительно. – Необходимо поставить в известность графа Шувалова – попрошу его помощи…
— Графа Шувалова нет в городе, - надменно перебил Фустов. – Разумеется, Якимов нарочно подгадал время. И в Петербурге вы Шувалова не дождетесь – вас ищут. А когда найдут, то вам не поздоровится. Хотите, чтоб у вашего супруга была вполне реальная причина покончить с собой?
— Якимов не посмеет мне ничего сделать, - возразила я. – Из страха перед Шуваловым.
— Уверены в этом даже после подаренных билетов в оперу?
Я смешалась. Но все-таки нашла доводы для возражений:
— События в опере можно было бы списать на случайный выбор «рокотовцев». Но два покушения подряд… в случайность этого Шувалов ни за что не поверит. Нет, Глеб Викторович, попади я в руки Якимова сейчас – меня, разумеется, станут запугивать, но жизни моей ничего не грозит. В этом я уверена. А потому должна вернуться. И должна попытаться сделать хоть что-то, ежели мой муж еще жив. Это единственный шанс, поймите.
— Ваш единственный шанс – держаться меня! – холодно напомнил Фустов. – Кто у вас есть в Петербурге, кроме Шувалова? Неужто рассчитываете, что господин Кошкин, рядовой служащий департамента полиции, сделает для вас больше, чем я?
Мой следующий взгляд на Фустова внезапно оказался полон отвращения. Нет, грязных намеков в его тоне нынче не слышалось – но я все еще прекрасно помнила их. И вряд ли когда-то забуду.
— Вы глупец и ничтожество, раз подумали о господине Кошкине то, что подумали! – вдруг взвелась я. - И не смейте сравнивать себя с ним: поставь вас рядом, ни у одного здравомыслящего человека не осталось бы сомнений, в ком больше ума, чести и достоинства! Если б я только могла выбирать!..
Глеб Викторович внешне был вполне спокоен. Однако то, как жег он меня взглядом, подсказывало, что мои слова его все-таки задели.
— Что ж. В таком случае мне и впрямь жаль, что выбирать вы не можете, - ответил он ровно.
Горько признавать, но это правда. Я ненавидела этого человека, была страшно обижена – но нуждалась в нем. В нем и в Иде. И, пожалуй, даже с обидой я могла бы смириться, но решающим было другое:
— А что, если я не верю вам? – взвешенно спросила я Глеба Викторовича. – Откуда мне знать, что моего мужа и впрямь арестовали? И откуда знать, что Шекловского вы убили из жалости, а не потому, что он мог сказать что-то важное перед смертью…
— Что?.. – ахнула вдруг Ида за моим плечом. – Вы же сказали, он ударился головой и умер… Так вы сами убили Даву? – переспросила она, словно потерянная уставившись на Фустова.
Тот даже бросил на меня взгляд, в котором мелькнул укор. А я смутилась: неужто этот человек скрыл от Иды, сколь мучительной была смерть ее брата?
Впрочем, с утешениями Фустов как всегда не торопился:
— Успокойтесь! – зло прикрикнул он. - Ваш брат все равно был не жилец – он мучительно умирал на моих глазах. А вы смеете еще о нем плакать? Он убийца!
— Да вы… вы!..
Ида бросилась на Фустова с кулаками – я едва успела перехватить ее руки. Прижала к себе и, успокаивая, гладила по спине, покуда она тряслась в рыданиях.
— Тише, тише… ваш брат не убийца, - искренне сказала я. - Напротив – я жива нынче благодаря ему. И я не позволю этому человеку вас обидеть.
Через плечо Иды я тяжело поглядела на Фустова. Тот выдержал мой взгляд, однако прежнего хладнокровия в нем как не бывало. Кем бы Фустов не считал мальчишку – он пожалел его сестру, скрыв от нее лишние подробности.
Но этот же самый человек выкрикнул сейчас:
— Вместо того чтобы лить слезы лучше вспоминайте, что ваш драгоценный братец говорил о Якимове? Меж ними должна быть связь – непременно должна быть! Как-то же он передавал этим двоим поручения!
— Я уже говорила вам тысячу раз, что не слышала никогда этого имени! Сколько можно меня мучить?..
— Оставьте ее в покое, - вмешалась я, - она потеряла брата! Имейте сострадание!
— А я потерял смысл жизни! – гаркнул в ответ Фустов. - Все мои стремления, все цели были подчинены тому, чтобы вернуть Ксению! А теперь? Теперь-то мне что делать?!