– Геннадий Иванович, да я… я для вас… Я всю жизнь рабой вашей буду! Я буду для вас все, все, все… Детки! Господи! Как же я хочу деток…
– Маша! – он опешил. – Ты что, согласна?!
– Да, да, да… – Она закрыла его ладонью свое заплаканное лицо, обдавая ее огненным дыханием.
– Ты согласна родить мне детей?! – И чуть поправился: – Ты согласна родить от меня детей?!
Она подняла лицо, глянула с совершенно искренним, неподдельным, он был в этом уверен, изумлением:
– А от кого же еще рожать-то, как не от вас? Кто же еще более достоин, Геннадий Иванович?
Он редко когда пользовался женским телом. Презирал шлюх, никогда не покупал их услуги. Если бывал у него секс, то случайный, наспех и бесплатный. И было это, страшно вспомнить когда. Геннадий Иванович оробел.
– Маша… Маша, я не знаю… Я не уверен, что так правильно. Вдруг мы пожалеем…
Он оглядывал ее сгорбившуюся спину, спутанные пряди русых волос, ее плечи, руки и не знал, с чего начать. С раздражением вспомнил о Паше, ловко заваливающем девок на заднем сиденье машины. Секс для того был спортом. Ему трахнуть девку, как в качалку сходить. А вот его хозяину…
– Идемте, Геннадий Иванович.
Маша встала, взяла его за руку и повела в его спальню на втором этаже. Она шла впереди, а он чуть сзади, жадно рассматривая ее зад, казалось, живущий своей жизнью под сверкающим шелком. Странно, что он столько времени не замечал ее шикарных форм.
Она ввела его в спальню и, не зажигая света, подвела к кровати. Он сел, судорожно сглатывая. Скорее угадал, чем услышал, как соскальзывает с ее тела шелк. Она села рядом, повернулась к нему, взяла его руки и положила их себе на бедра.
– Маша. – Его голос странно вибрировал.
– Тс-с-с, не надо ничего говорить, Геннадий Иванович, – прошептала Маша, лишая его воли своим горячим шепотом. – Не надо… Мы просто будем с вами… Просто стараться жить и быть счастливыми…
Паша вернулся под утро. Весь в цементной пыли, он издали напоминал громадного мельника, когда шел от машины, толкая перед собой тележку с установленным на нем большим ящиком.
Геннадий Иванович смотрел на своего помощника, медленно толкающего тележку по мокрым дорожкам, и удивлялся самому себе.
Ему перестало это быть интересным, боже! Еще пару часов назад он бы в одной пижаме бросился на октябрьский холод, под обжигающе ледяной дождь. Он бы гладил, целовал, сам бы тащил этот старый ящик, хранивший в себе долгие годы чужие секреты. Секреты, способные разрушить многие жизни. Он точно знал, что там может быть. И дрожал от предвкушения еще минувшим вечером.
И вдруг!..
И вдруг это перестало быть ему интересным. Ему стало плевать, что там в нем – в этом старом ящике, хранившем архивы отступающей немецкой армии. Ему стали неинтересны чужие секреты. Стало неинтересно разрушать чужие жизни, многие из которых были ему ненавистны… еще минувшим вечером.
Ему стало интересно строить свою, новую жизнь. С той милой кроткой женщиной, беспокойно спящей сейчас на его кровати. Краткий миг понадобился ему – вечно не верящему и сомневающемуся – для того, чтобы поверить, обнадежиться, чтобы начать желать себе простых человеческих отношений. Он словно сбросил с себя многолетнее проклятие, заставлявшее думать, что у него не может быть того, что есть у других.
Жена! Дети! Семья! Это банально, пошло, это не для него. Его не сможет никто любить искренне и верно. Никто, никогда! И он мстил им всем долгие годы за то, что они не могут.
И вдруг все поменялось. Все стало простым и понятным. Милый стеснительный шепот, робкие прикосновения. Маша была просто чудом. Она была волшебницей, расколдовавшей его. От того, как она стыдливо отворачивала лицо и прикрывала его согнутой в локте рукой, ему хотелось плакать. Ему вдруг захотелось сделать так, чтобы она была счастлива. Чтобы она… Чтобы в ней в эту самую минуту уже зарождалась новая жизнь. Крохотная, слабая, нежная жизнь.
Господи! Зачем ему ломать чужие жизни? Какой в этом смысл? Куда приятнее создавать новую…
Если бы Паша сейчас был способен услыхать его мысли, он бы точно сломал хозяину его короткую шею и заставил проглотить все выбитые им зубы.
Он еле ушел! Он еле успел вскочить в машину и уехать. А ребята?! Они сворачивали в подвале инструменты и не успевали никак выбраться. Их наверняка взяли! Им теперь придется торчать в СИЗО. И хоть они и станут молчать, и не будут говорить лишнего, их без проблем привяжут ко всем убийствам, что произошли в этом Проклятом мерзком доме.
Попробуй очиститься теперь, Геннадий Иванович! Парни работают на тебя. Что скажешь?!
Торчит себе в окне спальни в своей невероятно удобной пижамке. Посматривает на Пашу и наверняка злится, что тот не звонил все это время. А как звонить?! Когда?! Времени было в обрез. И шифровались, чего уж. И все равно кто-то их запалил и вызвал полицию. И приехал не наряд из трех безусых пэпээсников. Приехал ОМОН!
Паша еле успел уйти. А вышло как? Они погрузили этот плесневый хлам в машину. Ребята пошли снова в подвал, а Паша замешкался возле багажника. Доставал бутыль с водой, пытался хоть немного отмыться от цементной пыли. Не лезть же в машину таким уродом!
И тут природная чуйка заставила его замереть. Почудилось какое-то движение слева и справа дома. Опасное движение, слаженное, потягивающее оружейной смазкой и скрипом портупей.
Он, не помня как, влетел в машину, за секунду завел ее и резко сдал назад. Потом проулками, тупиками, пустырями летел, не разбирая дороги. Слышал и вой сирен за спиной, и визг чужих покрышек. И неожиданно все стихло. Он отдышался, глянул на часы. Погоня продолжалась пятнадцать минут, а показалась вечностью. Ему надо было срочно возвращаться в дом хозяина и предупредить его. Номера машины могли заметить, и если не заметили, то ребята долго молчать не будут.
Паша вволок тележку с ящиком в холл, с грохотом швырнул ручку о кафельный пол. Он был зол, напуган и озабочен. И тревожиться по поводу шума, который произвел, не желал. Его злость требовала выхода. К тому же хозяин не спал.
– Тише, Паша. – Тупые носы домашних туфель Геннадия Ивановича показались на лестнице, он спускался. – Маша спит.
– Кто? – Паша обессиленно опустился на пол, принялся стаскивать с себя угвазданные цементной пылью ботинки. – Маша? А кто это, Геннадий Иванович?
– Маша – это горничная, Паша, – спокойно ответил хозяин, хотя заметил нервозность помощника. – И думаю, она скоро станет матерью моим детям.
– А-а-а, понятно. – Паша устало прикрыл глаза, привалился к стене. – Еще одна Золушка.
– Павел! – прикрикнул хозяин.
– Извините, Геннадий Иванович, я просто… просто очень устал и напуган.
– Где ребята?
– Ребят взял ОМОН, думается мне. Вряд ли они ушли. Они как раз сворачивали оборудование в подвале, когда… А я грузился. Мне удалось удрать. Но… вы сами понимаете, они долго молчать не будут. И скажут, на кого работают. И…
– И, Паша?
Голос хозяина странным образом не леденел. Он оставался таким же мягким и… и добрым? Паша широко распахнул глаза, глянул на Геннадия Ивановича. Ему что, плевать?! Плевать на ребят?! Плевать на то, что Паша едва не попался в руки ОМОНа?! Совершенно от секса с Машей крышу сорвало? Она, конечно, хорошая, очень хорошая, но…
Может, он просто драматизирует излишне? Геннадий Иванович и не из таких ситуаций выкручивался. Может, он просто перенервничал или ревнует хозяина к Маше?
– И у вас могут быть проблемы, Геннадий Иванович, – пробубнил Паша и неожиданно попытался встать на ноги.
– Сиди-сиди, ты устал.
Хозяин подошел к нему и вдруг сел рядом. Изумление Павла было столь велико, что он едва слышно выругался.
– Вот я и то охреневаю, Павел, – согласно кивнул Геннадий Иванович и положил руку на пыльный ящик. – И думаю, на хрена вот это все мне, если есть такие простые человеческие радости?! Простые, казалось бы, незатейливые, но единственно способные наполнить жизнь человека смыслом.
– А? – Паша ничего не понял, кроме того, что у хозяина, кажется, сорвало крышу напрочь. – Как же ребята-то, Геннадий Иванович? На них же все повесят теперь!
– Что все, Паша?
Мудрые глаза хозяина смотрели на него непривычно по-доброму, со странным теплом, такого прежде никогда не случалось.
– Ну… убийства эти. Ребят же прямо в подвале возьмут! Как им теперь быть?!
– Не переживай, дружище. – Геннадий Иванович бодро поднялся. Пнул ногой ящик. – Ну, пойдем, посмотрим, стоило оно твоих нервов и моих завтрашних денег на адвокатов.
И пошел в сторону входа в гараж. Паша ошеломленно сидел на месте. Спокойствия хозяина он не понимал.
– Геннадий Иванович! – позвал он его громким шепотом – все же помнил про спящую Машу.
– Да, Павел, – обернулся тот, ухватившись за ручку гаражной двери.
– А как же… Если станут пацанам предъявлять обвинения в убийствах?! Как быть?!
– Не переживай. Я им настоящего заказчика отдам, Паша, – сощурившись, улыбнулся Геннадий Иванович, снова превращаясь в матерого хитреца.
– Настоящего?
– Да.
– Того, что наступал нам на пятки?!
– Да, Паша, да.
– А вы что же, знаете, кто это?! – Паша вскочил на ноги, забыв об усталости и злости. Схватился за ручку тележки, покатил ее к гаражной двери.
– Думаю, что знаю, Паша. Более того, я почти уверен, что это он! И вот сейчас, порывшись в архиве гестапо, мы с тобой точно убедимся.
– А он что же, не сокровища ищет? Архив?
– Павел, Павел… – хозяин снисходительно улыбнулся. – Что такое клад? Это всего лишь цацки, камни, металл. А тут вот, в этом ящике, могут быть бумаги, которые станут для него приговором! И если не для него, то для его имени и положения точно. Думаю, его целью был архив. Идем, убедимся…
Глава 17
Оля так и не поняла, что произошло. Она вышла из СИЗО, сделала пару шагов, как к ней подошел высокий мужчина, представился сотрудником полиции и вызвался проводить ее до дома.