Цунено заглянула в один из храмов, который назывался Энсёндзи. В те времена это было малоизвестное место, редко отмечаемое на картах Эдо. Однако Цунено слышала про этот храм, потому что Гию переписывался с его главным служителем[320]. Она назвалась дочерью служителя храма Ринсендзи и попросила помощи, вероятно надеясь, что ей предложат жилье в обмен на несложную работу по хозяйству – вроде той, к которой она привыкла за годы жизни в Этиго. Но вместо этого Цунено отправили к ее тетке Мицу, жившей в районе Тэпподзу Дзиккэнтё, всего в нескольких кварталах к западу от храма. Либо Цунено не знала адреса тети, либо слишком стыдилась показаться ей на глаза. Но теперь, когда в храме отвернулись от нее, выбирать не приходилось.
Цунено побрела дальше, в продуваемый всеми ветрами Дзиккэнтё[321], тянувшийся длинной, узкой полосой по окраине Эдо и считавшийся скорее гаванью, чем городским районом. В сезон тайфунов, наверное, казалось, что стихия вот-вот поглотит его целиком. Большинство его жителей занимались перегрузкой товаров с морских судов на лодки, которые ходили по рекам Эдо. Дядя Цунено, Бунсити, – лавочник-домовладелец из Дзиккэнтё – вероятно, торговал привозным товаром. На весь район имелись лишь несколько лавок и контора, куда жители отдаленных островов Идзу доставляли вяленую рыбу и морскую капусту.
В последний день десятого месяца Цунено постучала в двери Моритая – лавки, принадлежавшей ее дяде Бунсити[322]. За почти четыре недели, проведенные в Эдо, она изменилась практически до неузнаваемости. Наверное, Бунсити с трудом поверил, что эта женщина действительно его родственница. «Она стояла передо мной совершенно раздетая», – в ужасе написал он Гию[323]. Цунено раньше никогда не появлялась в Эдо; родство было со стороны его жены Мицу, а сама Мицу в то время работала где-то в деревне за пределами города. Легко представить, как удивился Бунсити, когда в его дом пришла растрепанная женщина, которую он никогда раньше не видел – а возможно, и не слышал о ней, – и рассказала невероятную историю, как она сбежала из дома с чужим мужчиной, как заложила всю свою одежду и теперь в одиночестве бродит по столице и ищет работу. Вряд ли он понимал, что ему об этом думать и что делать.
В письме, которое Бунсити отправил Гию несколько дней спустя[324], он трактовал историю Цунено вполне однозначно: ее обольстил и бросил негодяй, который позарился на деньги семьи. Тикан был «бесстыдник», а его родные – «никчемные проходимцы». Несомненно, в Ринсендзи скоро посыпятся письма из Минагава-тё, но Гию не должен обращать на них внимания, поскольку это все будут гнусные интриги родственников Тикана. Разумеется, не следует выкупать заложенные вещи Цунено и вообще лучше пока ничего ей не посылать до дальнейших указаний. Тем временем сам Бунсити сделает все возможное, чтобы помочь Цунено устроиться на зиму. Он уже посоветовался с Мицу, и та готова спросить у своих нанимателей, не могут ли они подыскать ей хорошее место.
Бунсити с нетерпением ждал ответа, однако его послание оказалось в Ринсендзи лишь через два месяца. Обычно почта из Эдо шла через горы три-четыре недели[325], но на сей раз вмешалась погода. В начале одиннадцатого месяца, когда он отправил письмо, толщина снега в горах достигала не более тридцати сантиметров. Жители провинции Этиго облегченно вздыхали, думая, что теплая зима позволит им немного прийти в себя после суровых неурожайных лет. Но в конце одиннадцатого месяца весь недостающий снег внезапно выпал разом. Несколько дней не стихал буран. Когда небо наконец расчистилось, выяснилось, что все утонуло в сугробах. По словам писателя Судзуки Бокуси, которого этот снегопад застал в маленьком городке недалеко от Исигами, местные жители с большим трудом выходили на улицу и возвращались домой[326]. Письмо Бунсити застряло в пути.
Задолго до того как снег завалил деревню Исигами, Гию готовил планы разобраться со своей своенравной сестрой[327]. В конце девятого месяца, когда Цунено отсутствовала уже девять дней, он попросил своего секретаря Дэмпати заглянуть к Котоку и узнать, отчего визит сестры к родственникам так затянулся. Дэмпати выполнил его поручение и с изумлением узнал, что Цунено вовсе не появлялась. Котоку тоже был озадачен, однако вскоре посыльный принес то самое письмо, где Цунено сообщала, что отправилась в Эдо[328]. Письмо было адресовано дяде Цунено, но он, ознакомившись с ним, сразу переслал его Котоку, решив поставить племянника в известность о случившемся. (Просьбу племянницы[329] – не сообщать братьям и матери ничего, кроме ее нового адреса в Эдо, – он не только не выполнил, но даже передал ее «тайную» записку вместе с письмом семье Котоку.) Встревоженный Дэмпати принес письмо в Ринсендзи и рассказал Гию всю историю.
Гию был человеком жестким и требовательным к окружающим (которые не раз его разочаровывали), но при этом не лишенным чуткости. Женщины ставили его в тупик, однако все-таки он старался понять их побуждения. Оказавшись вовлеченным в спор или конфликт, он порой подробно излагал на бумаге соображения противной стороны[330], будто его изнутри толкало какое-то чувство высшей справедливости. С одной стороны, поступок Цунено привел Гию в ярость, поскольку позорил его как главу семьи, а после злополучного первого брака он болезненно воспринимал любые сомнения, что он способен управлять домом и семьей. С другой – он прекрасно понимал, почему сестра ушла из дому. «Для нас невозможно принять и простить то, что она сбежала с незнакомым храмовым служителем, – писал он. – Цунено отвернулась от семьи; из-за нее мы потеряли лицо перед целым миром». И тут же добавлял: «…Она ведь уже была замужем, а затем муж развелся с ней из-за ее эгоизма. Похоже, она сбежала, никому ничего не сказав, потому что не знала, как еще поступить»[331].
Гию намеревался отыскать Цунено в столице и хотя бы убедиться, что она действительно находится там. Но эта задача была очень деликатной. Он не мог отправиться в Эдо сам. Вероятно, он подумал про тетю Мицу и ее мужа Бунсити, но, судя по всему, не сразу решился им написать. Вместо этого он попросил все того же секретаря Дэмпати связаться с одним из его родственников по имени Исогай Ясугоро, который тогда служил в столичном районе Симбаси. Ясугоро был прихожанином храма Ринсендзи. На вторую свадьбу Цунено он прислал в подарок вяленого морского леща[332]; был Ясугоро в числе гостей и на третьей ее свадьбе[333]. Его мать принимала очень деятельное участие в делах храма[334]. Иными словами, ему можно было доверить щекотливое поручение. Гию через Дэмпати обратился к Ясугоро с просьбой сходить в Минагава-тё[335] проведать Цунено, а потом дать ему знать, как у нее дела. Гию подчеркнул, что сделать это нужно в строжайшем секрете.
Тем временем сам Гию готовился к тягостному разговору с родней отца – многочисленным семейством Идзава, разбросанным по всей провинции Этиго. Как правило, дальние родственники не имели права голоса в делах храма, однако Гию был у них в долгу, так как в голодные годы они ссудили ему двести золотых слитков на нужды Ринсендзи[336]. Именно поэтому он чувствовал себя обязанным раскрыть все постыдные подробности: не только то, что Цунено самовольно отправилась в столицу, но и то, что она бежала из дому с малознакомым мужчиной, да еще отнесла в заклад все свои вещи. Конечно, родственники единодушно заявили, что Гию должен порвать отношения с сестрой.
Послание Гию к Цунено начиналось без всяких ухищрений, он сразу перешел к делу, даже не задав вежливых вопросов о здоровье: «Мы получили те письма, что ты писала нам десятого числа». Затем он подробно рассказывал, как узнал о побеге сестры, и наконец перешел к обвинительной части: «Ты солгала, что хочешь навестить Котоку, а сама отправилась в Эдо. Твой поступок в высшей степени безнравствен! Ты покинула мать, братьев и сестер – такое поведение эгоистично и возмутительно, особенно поведение женщины. Наши родственники считают, что если таково твое истинное лицо, то лучше предоставить тебя самой себе. Пойми, что ты оборвала связи не только с храмом, но и с нашей семьей и со всей деревней. Ты просишь нас выкупить вещи, которые заложила, однако сделать это будет сложно». Последней фразой Гию давал понять, что не намерен выполнять просьбу сестры. Он использовал форму, принятую в официальном стиле, к которой обычно прибегали, когда хотели отказать в ответ на чрезмерные требования. Цунено была способна разобраться в его мудреных оборотах и понять, что заложено в подтексте, хотя, возможно, ей пришлось обратиться к кому-то за помощью, чтобы прочитать наиболее сложные иероглифы вслух и поставить их в правильном для обычной речи порядке.
В конце письма Гию цитировал знаменитый пассаж из конфуцианского трактата «Канон семейной почтительности», который они с сестрой, как и все образованные японцы того времени, читали в детстве. Гию вывел цитату крупными, подчеркнуто резкими иероглифами: «„Все твое тело – от волос на голове до пальцев на ногах – получено в дар от родителей, и ты не смеешь обойтись с ним дурно. Такова первая заповедь семейной почтительности“ – и я не стану более разговаривать с той, кто ее нарушает»