Цунено, вероятно, узнала строки из «Канона»; труднее сказать, разглядела ли она двойной смысл в послании брата. С помощью выбранной цитаты Гию, конечно, распекал ее за неподобающее поведение, но также просил беречь себя, «не обходиться дурно» ни с единым своим волосом. Как бы то ни было, он оставался ее братом и никогда не смог бы оборвать эту связь окончательно.
К концу одиннадцатого месяца, когда пришло письмо от Гию, Цунено уже поздно было прислушиваться к его совету. Она успела непоправимо навредить себе. Дяде Бунсити она поведала путаную, скомканную историю: заложенная одежда, дорожное «сватовство» Тикана, холодный прием Сохати, уход Тикана. Но тогда Цунено еще уверяла, что Тикан был ей другом. Лишь через несколько месяцев она изменила эту часть рассказа – или наконец все-таки смогла сказать правду самой себе.
Дядя Бунсити услышал довольно, чтобы прийти в ужас. Он собрал для Цунено кое-какие вещи, включая одежду[338], в которой она отчаянно нуждалась. Весь ее гардероб по-прежнему состоял из одного кимоно и одного плаща. Однако дядя поставил условие: вещи остаются в его доме, она не сможет забрать их в съемную комнату в Минагава-тё.
У Цунено был выбор: остаться с дядей, зная, что в конце концов он непременно отошлет ее назад, к семье, или вернуться в доходный дом с пустыми руками. К этому моменту у нее за плечами уже было одно судьбоносное решение. Немногие женщины – да и мужчины – могли сказать о себе такое. Все они женились и выходили замуж по воле родителей; они занимались семейным ремеслом, заступая на место родителей в полях, лавках или храмах. Ее братья и сестры, даже самые упрямые и своевольные, жили там, где пустили корни, стараясь сохранить то, что уже имели. Как легко было бы положиться на дядину мудрость и согласиться с его трактовкой событий! Цунено оказалась совсем одна в незнакомом городе. Вряд ли она предаст себя, если примет от семьи помощь и одежду. Почему бы не позволить родным устроить ее на приличное место и продержаться там до того времени, когда можно будет благополучно вернуться домой? Едва ли нашелся бы человек, не согласившийся на такое предложение.
Но Цунено, зайдя уже слишком далеко, была настроена слишком решительно. Если она вернется в Этиго, ее попытаются снова выдать замуж. Она уже не в том возрасте, чтобы надеяться на удачный брак, как у ее сестры Киёми или невестки Сано, которые хозяйничают в храмах, нянчат детей и хлопочут у алтаря, или как у самой младшей из сестер, Тосино, мирно живущей с мужем в его деревне. Кто теперь, зная ее прошлое, женится на ней? Ее возможности ничуть не улучшились со времени побега. Напротив, они стали еще хуже.
Цунено сделала выбор в тот день, на мосту Симогомати, когда Тикан предложил ей идти в столицу. Да, она рискнула и потеряла почти все. Теперь, должно быть, она о многом жалела, но по-прежнему знала, чего хочет. В Этиго у нее не было будущего.
Из храма Цукидзи Цунено ушла с пустыми руками. Все-таки она уже пришла в Эдо и все еще в нем остается. Что-то непременно должно произойти.
Цунено отказалась от помощи родных, и теперь ей срочно требовалась работа. Деньги кончались; она уже успела задолжать смотрителю Дзинсукэ[339] – то ли за комнату, то ли потому, что он ссудил ей небольшую сумму на обзаведение хозяйством и одолжил кое-что из вещей. Увы, у нее не было никаких определенных навыков. Цунено думала, что может устроиться в господский дом и «научиться изысканным манерам»[340]. Но окружавшие ее люди гораздо лучше разбирались в жизни и знали, что такое место невозможно найти сразу. Сначала придется пройти несколько собеседований, потом будет строгий отбор – а конкуренция была огромной. Амбициозные матери из бедных кварталов Эдо годы тратили на то, чтобы подготовить дочерей к службе в богатых домах[341]. Понимая, что усердие и дисциплина могут вывести миловидную простолюдинку в приличное общество, они отдавали последние сбережения на уроки музыки, танцев и каллиграфии. Когда измученная девочка вечером приходила домой и жаловалась, что голос у нее сел от пения, а пальцы болят от игры на сямисэне, мать заставляла ее поскорее съесть ужин и поупражняться еще. Она напоминала дочери, что утонченной и образованной женщине не придется всю жизнь стирать чужую одежду или держать крошечную лавку в убогом доходном доме. Такая женщина может стать наложницей богатого купца или вольнонаемной гейшей, а если очень повезет – удачно выйти замуж. И даже когда дочь превратится в изящную богатую госпожу, которая начнет стыдиться вульгарных манер собственных родителей, то все равно мать не будет жалеть о своих жертвах и мучениях.
Цунено не могла соперничать с такой материнской самоотверженностью. Она не умела ни петь, ни играть; хуже того, у нее не было даже приличной одежды. В последнем на те дни письме домой она умоляла родных прислать ей хотя бы «плохой оби», а также зеркало, гребень, заколку для волос, передник и стеганое кимоно[342]. Но семья больше не желала ее знать и ничего не выслала. Итак, по самоощущению, она была бездарна, безвкусно одета и одинока. Торговец рисом Сохати посоветовал ей сходить в ближайшую контору по найму и согласиться на любое предложение[343].
Когда Цунено туда пришла, то никак особенно не представилась – просто еще одна женщина из бедного квартала. Ей смогли предложить лишь место помощницы по хозяйству в доме самурая в нескольких кварталах от Минагава-тё. Это было совсем не то, на что она рассчитывала: обычный домашний труд, лишенный всякого очарования и утонченности. Цунено попыталась отказаться, но агент заявил, что у него нет для нее других предложений. «Ничего лучше не было, – писала впоследствии Цунено, – а я с ума сходила от беспокойства»[344].
Примерно в то же время к Цунено заглянул неожиданный гость – Ясугоро, родственник секретаря Гию, которому велели ее проведать. Цунено знала, что он оставил в деревне Исигами молодую жену и детей и отправился на зимние заработки в Эдо, поэтому в первом же письме попросила у брата его адрес[345], но ответа не получила.
Цунено, наверное, была рада увидеть Ясугоро. В городе, полном чужих людей, ей наконец встретился друг. Что еще важнее, она стояла на ступень выше его в обществе. Хотя Ясугоро был солидным женатым мужчиной и несколько старше Цунено, он всегда с глубоким почтением относился к ее семье. Он знал, кто такая Цунено, какое образование она получила. Быть может, он сумел бы объяснить агенту в конторе по найму, что предложенное место не годится для женщины ее социального положения.
Если Цунено и ожидала чего-то подобного, ей пришлось горько разочароваться. Ясугоро был простым, не слишком образованным и не слишком душевно тонким человеком. В его речи отчетливо слышался провинциальный выговор Этиго, а иероглифы он выводил крупно и коряво[346]. В Эдо он был простым слугой. Однако Ясугоро хорошо знал столицу, а потому воспринимал положение Цунено совсем иначе, чем она сама.
Ясугоро понимал, как сложно найти хорошую работу в Эдо. Да, статус давал некоторые преимущества. Вероятно, он был заметен по обхождению и речи Цунено. Осознав, что она дочь храмового служителя, новые знакомые могли кланяться ей чуть ниже и выражаться в ее присутствии чуть изящнее. Но даже самое безупречное происхождение не могло заменить ценных навыков – и вообще оно мало что значило без денег и связей в местном обществе. У Цунено не было ни того ни другого.
В подобных обстоятельствах Ясугоро был очень за нее рад, услышав, что ей предложили место в приличном доме. Он пошел прямо к Сохати и подтвердил договоренность. Затем написал ее семье и объяснил, что все улажено, так как Цунено устроилась служанкой и в конце одиннадцатого месяца приступит к работе[347].
Глава 5. Самурайская зима
Одиннадцатый месяц 1839 года выдался на редкость мягким. Дни стояли озаренные неярким солнечным светом, и земля не замерзала. Цунено, привыкшей к холодному климату Этиго, было странно ходить по грязным улицам в сандалиях в ту пору, когда обыкновенно все переходили на снегоступы. Ее земляки всегда смеялись над столичными жителями, радостно охавшими и ахавшими при виде легкого снежка, едва прикрывавшего землю. Легко восхищаться снегопадом, если потом не нужно разгребать высоченные сугробы. В неменьший восторг уроженцев Эдо приводили тоненькие, словно иглы, сосульки, которые без усилий переламывались пальцами. Судзуки Бокуси писал, что, по сравнению с сосульками его родного края, столичные были такими же «жалкими, как грозное попукивание утки»[348].
Конечно, легко ерничать, когда ты благополучен, одет по сезону, у тебя налаженная торговля тканями, а зимние месяцы ты проводишь в Эдо, в жарко натопленных домах известных писателей. Практически не имевшую никакой одежды одинокую женщину, встречавшую наступление зимы в продуваемом доходном доме, вряд ли потянет хвастаться своей северной закалкой. Цунено знала, что даже не сможет вернуться домой, если, конечно, захочет, так как горные дороги замело снегом. Кроме того, она и отдаленно не представляла, когда получит весточку от семьи, да и получит ли ее вообще.
За тридцать шесть лет жизни Цунено ни разу не оставалась одна. Она росла среди семерых братьев и сестер; жила в семьях своих мужей, а их у нее было трое; потом, когда отправилась в Эдо, компанию ей составил Тикан. Сейчас она ютилась в маленькой комнате с тонкими стенами и высокой слышимостью; на улицах, по которым она ходила, всегда кипела жизнь – то есть Цунено постоянно ощущала присутствие людей вокруг себя, но людей чужих. По ночам она долго не ложилась спать, изнывая от тоски, дох