[355] – эквивалент годового жалованья знаменосца не самого высокого ранга.) Сановники сегуната признавали существование такой проблемы и не раз издавали указы о прощении долгов. Тем не менее в начале XIX века не считалось чем-то необычным, что знаменосец должен был ростовщику в три раза больше своего годового жалованья[356].
Для высокопоставленных знаменосцев существовало несколько способов компенсировать дефицит дохода. Те, кто ближе всего стояли к сегуну, кормились от щедрот его дома. В дневнике Исэки Такако, жены знаменосца, ведавшего делами гарема сегуна, упомянуты такие подарки: кимоно из саржи, ящики с отрезами плотного белого шелка, лакированная коробочка для твердой туши, разные виды рыб и фруктов[357]. Однажды осенью, в праздник полнолуния, жена сегуна прислала «не только приготовленный на пару рис с красными бобами и традиционными закусками, но и фрукты, морского леща, креветок, камбалу. Хурму с грушами сложили отдельно – в огромную плетеную корзину с крышкой»[358].
Семье Исэки[359], можно сказать, исключительно повезло: мужчины занимали высокие должности в замке сегуна и в общей сложности получали около тысячи тюков риса в год, а также всевозможные подарки. Большинству знаменосцев выдавали менее двухсот тюков в год[360], а стражникам и того меньше. Но все равно даже столь скромный доход представлялся завидным мелким лавочникам и жильцам доходных домов, чье положение было совсем не таким надежным. Цунено была бы счастлива получать столько же, сколько знаменосец низкого ранга; на такие деньги она смогла бы обустроить свой быт и даже, вероятно, прокормить мужа и детей. Однако сами знаменосцы были обременены долгами и к тому же обязаны постоянно содержать слуг и вассалов. А безработным знаменосцам и слугам, приписанным к резервным силам сегуна, даже полагалось платить сегунату пошлину за право ничего не делать.
История сохранила одно весьма откровенное письмо, написанное в 1849 году женой одного знаменосца из средних чинов, в котором она рассказывала, как тяжело, живя в подобных условиях, вести хозяйство. Она делилась с родителями – зажиточными крестьянами, не представлявшими себе таких трудностей: «Даже если мы сократим траты, чиня и латая старую одежду, нам все равно придется содержать пятерых слуг. Мы живем на одно жалованье, которое выплачивают тюками риса. После всех повседневных расходов и оплаты счетов – даже если совсем ничего не есть – остается лишь сто или двести мелких серебряных монет»[361]. Стражники самого низкого ранга, вынужденные существовать всего на сотню тюков риса в год, оказывались в еще более худшем положении. Чтобы как-то увеличить свои доходы, они, явно не от хорошей жизни, промышляли разными ремеслами: делали кисточки для письма, бамбуковые шпажки, заколки для волос, бумажные фонарики, ремешки для сандалий. Одни выращивали на продажу азалии и вьюнки, другие разводили золотых рыбок и сверчков. В отличие от этих самураев, родным Цунено, чье положение в обществе формально было намного ниже, никогда не приходилось прибегать к сдельной работе или, скажем, рыбоводству, дабы свести концы с концами.
Существовало лишь два способа выбраться из долгового ада. Во-первых, ограничить расходы: заложить все, без чего можно обойтись, уволить как можно больше слуг, уговорить кредиторов снизить процент и экономить буквально на всем. Во-вторых, повысить доходы семьи: например, женить сына на невесте, которая могла бы немного увеличить состояние семьи, – хотя найти такую партию в сословии самураев было нелегко. Ради финансового благополучия иногда стоило пойти на брак с дочерью богатого простолюдина. Живи Цунено поближе к Эдо или будь у ее семьи больше друзей среди самураев, а не священников, такой могла бы быть и ее судьба. Для деревенской девушки, мечтавшей покинуть родные места и занять более высокое положение в обществе, это считалось очень удачной партией. Однако женитьба на богатой невесте имела один существенный недостаток: семейный бюджет знаменосцев пополнялся за счет приданого никак не более одного раза. Именно поэтому многие знаменосцы стремились получить хоть какое-нибудь место в правлении сегуната, что было гораздо выгоднее, так как автоматически и на законном основании давало прибавку к обычному жалованью самурая. Лучшие должности – которые отвечали за распределение назначений между другими самураями и которые влекли за собой сделки с богатыми простолюдинами – позволяли к тому же поправить дела за счет возможности получать подарки и взятки.
Добиваться продвижения было делом нелегким. Многие вассалы сегуна тратили на свою непосредственную службу далеко не полный рабочий день[362]. Потому на каждую должность претендовало слишком много самураев. Хуже того, поскольку сама служба носила исключительно церемониальный характер, то чаще всего при отборе кандидатов не имели значения ни их заслуги, ни их способности. Обычно самураи несли почетный караул в роскошных покоях замка Эдо, охраняли домочадцев сегуна от маловероятного нападения или играли роль чиновников средней руки в непомерно раздутом и по большей части бесполезном бюрократическом аппарате. В тех редких случаях, когда освобождалось выгодное место, кто-нибудь из высших чиновников с помощью связей и интриг назначал на него своего ставленника. Отыскать этих влиятельных людей в городе было несложно – перед их домами вечно толпились безработные самураи-стражники. Самые отчаянные приходили каждый день с первыми проблесками зари, заготовив дары и теплые слова в надежде, что их настойчивость и дисциплинированность произведут благоприятное впечатление. Однако усилия получить должность таким образом практически не приносили успеха, а, скорее, напоминали попытки «выдолбить бамбук свечным фитилем»[363].
Некоторые подходили к делу более творчески. Знаменосец Нэгиси Ясумори, известный своим писательским даром, в молодости начинал с жалких ста пятидесяти тюков риса в год, но поднялся по карьерной лестнице до должности городского управляющего с жалованьем в тысячу тюков риса[364]. В его способностях никто не сомневался, однако столь головокружительный взлет требовал объяснения. Впоследствии один писатель более младшего поколения уверял, что Нэгиси поймал удачу, когда, намеренно напившись, добрался, пошатываясь, до особняка старейшины сегуната, где и свалился без чувств в сточную канаву. Кто-то из подчиненных хозяина дома нашел его и дал ему чистую одежду. В течение трех последующих лет Нэгиси каждый день заходил к этому человеку, чтобы выразить свою благодарность. В конце концов он приглянулся самому старейшине и был взят к тому на службу, что положило начало его блистательной карьере.
Не столь изобретательные и не такие удачливые знаменосцы и стражники пытались извлечь хоть какую-то выгоду из своего служебного положения. Принадлежность к воинскому сословию открывала им доступ к доспехам и оружию. Некоторые подряжались работать оценщиками мечей, другие обучали сыновей крестьян и горожан боевым искусствам и верховой езде. Они не платили никакой арендной платы за недвижимость, которая доставалась им в дар от сегуната, поэтому строили на своей земле небольшие дома и сдавали их внаем, что приносило неплохой доход. Официально такая практика была запрещена, и для нарушивших закон самураев все это могло кончиться весьма печально. Вокруг имени одного знаменосца в 1825 году разразился грандиозный скандал, когда выяснилось, что на его участке нелегально работает публичный дом[365]. Желая поправить дела, он соорудил у себя во дворе постройку в несколько комнат и нанял безработного самурая в смотрители. Одна из жилиц оказалась предприимчивой горожанкой, которая, сговорившись со слугой знаменосца, открыла увеселительное заведение. Поначалу они наняли лишь одну проститутку, однако дела пошли так бойко, что к ней присоединились еще несколько, и вскоре поток входящих и выходящих через заднюю калитку клиентов стало уже трудно не замечать. Тогда горожанка с сообщником поставили знаменосца в известность и предложили платить ему за молчание. Он согласился, довольный, что неожиданно получит дополнительную прибыль, но радость оказалась недолгой. Когда все открылось, его сослали на далекий остров.
Если самим знаменосцам жить было сложно, то их вторым и третьим сыновьям приходилось еще труднее. Они не имели шансов унаследовать отцовский чин и жалованье или получить долю от семейной собственности, которая считалась неделимой. Лучшее, на что мог рассчитывать юноша в таком положении, – быть выгодно усыновленным. Вдруг найдется бездетный знаменосец – возможно, даже дальний родственник, – который пожелает иметь многообещающего наследника. Или у какого-нибудь знаменосца нет сыновей, а есть только дочери, а одной из них уже нужен муж. Ее родители могут дать зятю свою фамилию, чтобы он продолжил их род. В этом случае молодому мужу придется жить в новой семье, приспосабливаться к укладу чужого дома, учиться отзываться на новую фамилию и всячески следить за собой, чтобы ничем не злить свою жену и ее родственников. Первые годы будут, мягко говоря, сложными, и совсем необязательно, что усилия увенчаются успехом. Приемных сыновей-зятьев часто отсылали обратно с уведомлением о разводе и лишали наследства. Чтобы облегчить себе вхождение в новый дом, желательно было внести в семейный бюджет хотя бы небольшую сумму – вроде задатка за второй или третий шанс. Но откуда могли бы взяться эти деньги?
Сыновья знаменосцев имели в жизни два козыря: статус самурая и отличное знание городской жизни. В погоне за деньгами они беззастенчиво пользовались и тем и другим. Некоторые приобретали печальную славу вымогателей. Второй сын одного знаменосца в 1850 году мошенничеством выманил баснословную сумму у ростовщика из торгового квартала Кодзимати