Я была готова нежиться здесь вечно, в уютном коконе темноты, где не было никаких слов, где я могла показать Джеку, что я чувствую, не усложняя все пресловутыми тремя короткими словами. Не то чтобы я не хотела сказать их первой или не была уверена в чувствах Джека ко мне. Мои сомнения были порождены необходимостью сообщить Джеку о Марке и его книге, и я знала, что не могу сказать ему одно, не сказав другого.
Я повернулась к нему лицом, чтобы заглянуть ему в глаза, но его лицо было в темноте, подсвеченное лишь зеленоватыми цифрами на прикроватных часах. Мне стало даже легче оттого, что сейчас я могу смотреть ему в глаза, не краснея при воспоминаниях о предыдущем вечере. Это был идеальный момент, чтобы поведать Джеку, что я узнала о Марке, сказать, что я на его стороне и он всегда может на меня положиться. И если ему понадобится помощь в изготовлении кукол вуду или в разработке сложных схем расчленения, когда никто не будет бесповоротно искалечен и не сядет в тюрьму, я согласна помочь ему.
Вместо этого мой взгляд остановился на часах позади него. Светящийся индикатор показывал, что уже почти пять тридцать утра. Моя голова оторвалась от подушки.
– Черт! – Быстро поцеловав Джека в губы и скинув одеяло, я заметалась по всей комнате, а затем бросилась в прихожую, столовую, гостиную и кухню в поисках моей одежды и обуви, застенчиво прикрываясь подушкой на манер щита.
Джек лениво потянулся, стоя в дверях спальни в чем мать родила. Похоже, мой бег голышом странным образом его возбуждал.
– Что за спешка, Мелли? Разве ты не можешь взять сегодня отгул? Я думал, что мы проведем день дома… в четырех стенах. Где тебе не понадобится никакая одежда. – Он пристально посмотрел на меня: – И зачем вообще прикрываться подушкой? Я и так уже все видел. – Его улыбка была лукавой и немного самодовольной.
Меня одолевал соблазн махнуть рукой на поиски одежды, вернуться в кровать Джека и забыть, пусть ненадолго, об остальном мире. Вместо этого я сорвала с торшера за диваном лифчик и, одновременно ведя поиски трусов, попыталась его надеть.
– Джек, я бы хотела остаться, но я должна вернуться домой, пока все не проснулись и не увидели меня в том, в чем я была накануне вечером. Тем более что моя мать знает, что, когда я ушла с вечеринки, я поехала искать тебя.
Свое платье я нашла в кухне и уже влезла в него, но Джек подошел ко мне сзади и поцеловал в затылок, чем поколебал мою решимость.
– Тебе сорок лет, Мелли. Я уверен, что твоя мать поймет.
Я повернулась в его объятиях и поцеловала его, едва ли не кожей ощущая, что он хочет, чтобы я осталась.
– А как же Нола? Что скажет она?
Джек растерянно посмотрел на меня.
– Тебе следует поторопиться. – Он развернул меня и начал застегивать на мне платье. Затем, пока я искала мою сумочку, заскочил в свою комнату и вернулся в шортах и футболке, держа в руках мои туфли. Он поднял их над головой, словно трофеи: – Извини, что так долго. По неведомой причине они оказались в моей постели.
Я покраснела, вспомнив, как они туда попали.
– Спасибо, – сказала я, взяв у него туфли, и начала обуваться.
– Давай я отвезу тебя.
Я отрицательно покачала головой:
– Если кто-то увидит, что ты меня высадил, будет только хуже. Кроме того, у меня есть собственная машина.
Он положил руки мне на бедра и притянул к себе:
– Так когда же я смогу увидеть тебя снова?
– Сегодня вечером? – Я закусила губу, смущенная собственной смелостью.
Джек усмехнулся:
– Мне, конечно, приятен твой энтузиазм, но, боюсь, сегодня вечером не получится. Моя мать просила меня съездить с ней за покупками на неделю на северо-восток, и поскольку я не могу сослаться на то, что я работаю над книгой, то придется поехать. Она не любит путешествовать одна, а мой отец должен остаться здесь, чтобы присматривать за магазином. Кто знает – вдруг я там найду вдохновение для моей следующей книги? Моя мать уже договорилась с твоей матерью, чтобы та присмотрела за Нолой, пока ты на работе.
Я пыталась скрыть свое разочарование:
– И когда же ты вернешься?
– В следующий четверг. Нам обоим будет к чему стремиться. – Он снова поцеловал меня в шею, и я вздохнула. – И всегда есть телефон.
Я кивнула, думая обо всем, что осталось невысказанным между нами, и, зная, что ничего из этого нельзя сказать по телефону, попыталась признаться.
– Джек… – начала я, но тут на моем телефоне зазвонил будильник и перебил меня.
– Что это было? – спросил Джек, пока я судорожно рылась в сумочке, чтобы вытащить телефон и выключить настырный сигнал.
– Мой будильник. Я всегда просыпаюсь точно в шесть часов, поэтому он установлен на пятнадцать минут раньше будильника у кровати.
Он пару секунда пристально смотрел на меня:
– Это должно быть «меллизм», поэтому я не стану просить объяснений.
– «Меллизм»?
– Так Нола называет все твои странности. Например, все часы в твоей комнате, а также наручные, спешат на десять минут. Или то, что ты наклеиваешь на внутренние панели ящиков ярлыки, чтобы было видно, что куда класть. Меллизмы. – Джек поцеловал меня в лоб. – По-моему очень мило. – Он протянул руку и схватил с кухонного стола ключи. – Давай я провожу тебя до машины. Я не в настроении объяснять этим утром Ноле про птичек и пчелок.
Я вышла вслед за ним за дверь. И когда он поцеловал меня на прощание возле моей машины, постаралась убедить себя, что то, что я должна сказать ему, может подождать одну недолгую неделю.
Всю следующую неделю мои ноги как будто парили над землей, когда я занималась моими повседневными делами. Я была крайне осторожна, стараясь скрыть от остальных мое настроение, считая, что это справедливо, пока я не сказала Джеку. Но Шарлин пожелала узнать, к какому косметологу я хожу, а моя мать и Нола отругали меня за то, что я поставила чашку с кофейной гущей в холодильник, а молоко сунула в кладовку. Причем дважды. Похоже, один лишь Генерал Ли догадался, в чем дело, и теперь спал у меня в ногах, а не на подушке рядом со мной, как будто понял, что теперь это конкретное место предназначено кому-то другому.
Мой график работы был плотнее, чем обычно. За неделю я заключила рекордные три сделки, заработав мое обычное – и желанное – первое место в рейтинге продавцов в бюро недвижимости Дейва Гендерсона. Джек и Амелия, по-видимому, были заняты не меньше меня, пока коллеги по антикварному бизнесу от Бостона до Нью-Йорка наливали им вино и угощали обедами. Наши телефонные разговоры были краткими, как будто мы оба знали, что в наших отношениях произошли глубокие, но еще не до конца осмысленные изменения. Мы были исследователями неизведанной территории, еще не нанесенной на карты. Я продолжала ждать, когда он скажет мне, что знает, почему издатель расторг с ним контракт, и каждый день, когда он этого не делал, я все больше и больше чувствовала себя виноватой в том, что скрываю от него правду. Однако я убедила себя, что сказать такое по телефону нельзя и что, как только я увижу его снова, я непременно скажу ему, когда мы будем наедине.
Впервые в жизни я могла посоветоваться относительно важного решения с обоими родителями. Впрочем, я знала, что они скажут мне, и не хотела разочаровывать всех нас троих, идя против здравого смысла и голоса рассудка. Я понимала, что веду себя трусливо. Но то, что произошло между Джеком и мной – что бы это ни было, – казалось все еще слишком новым и хрупким, чтобы принять такой удар. Как человек, наблюдающий за приближением торнадо, я до последней минуты не торопилась в убежище, надеясь, вопреки всему, что смертоносный смерч отклонится от курса и обойдет меня стороной.
Ясно было лишь одно: от кукольного домика следует избавиться. С того момента как в земле Маниго были обнаружены человеческие останки, вражда между Уильямом и его отцом обострилась. Нола оказалась в эпицентре их вражды. Они преследовали бедняжку в ее снах, используя ее в качестве канала для продолжения своих споров, разбрасывали по всей комнате ее постельное белье и другие вещи. Миссис Хулихан угрожала уйти, и Нола ходила с темными кругами под глазами. Я поняла: с меня довольно.
В то утро, когда Джек должен был вернуться в Чарльстон, меня разбудили раскаты грома. Генерал Ли испуганно юркнул под одеяло. Открыв глаза, я увидела вспышку молнии, а в ее свете человеческую фигуру рядом с моей кроватью.
Холодная рука коснулась моей руки. Я как ужаленная села в постели. Стены сотрясались от раскатов грома, вспышки молнии беспрестанно озаряли комнату, словно в драматическом финале старого кинофильма. Словно в замедленной съемке, фигура у кровати наклонилась ко мне. Я уперлась пятками в матрас, отталкиваясь прочь от нее, пока моя голова не уперлась в изголовье кровати, как будто пытаясь слиться с деревянной доской. Фигура наклонилась ближе, а в следующий миг комнату озарила очередная вспышка молнии. И тут я увидела перед собой пару широко открытых глаз. Причем глаз знакомых.
– Нола? – Я едва услышала свой собственный голос среди раскатов грома.
Ее рука сжала мою руку с удивительной силой. Когда же она заговорила, это не был ее голос, а нечто глубокое и темное, и не из этого мира. В свете молнии ее лицо было мертвенно-бледным, на месте глаз – как будто пустые глазницы.
– Мы сказали тебе, чтобы ты остановила ее. И теперь ты за это заплатишь. – Ее пальцы крепко сжали мне запястье, перекрывая кровообращение.
– Нола! – крикнула я, пытаясь вырвать ее из транса или какого-то другого состояния, в котором она сейчас пребывала.
– Ты не можешь ее спасти. Ты должна была послушаться нас.
Я с силой взмахнула другой рукой. При этом я задела тумбочку, и лампа на ней покачнулась.
– Нола, проснись! Это сон, проснись!
Мне тотчас стало холодно. Комнату наполнил всепроникающий свет, не имевший ничего общего с бушующей снаружи грозой, хотя верхняя люстра и лампы оставались темными.
– Нола. Проснись. Это просто сон.
Это была Бонни, ее голос был ласковым и мелодичным. Нола подняла голову, и в этом странном свете я увидела ее глаза. Она заморгала. Ее взгляд медленно переместился на меня, затем на руку, сжимавшую мое запястье. Она вскрикнула и закрыла лицо руками.