Тотчас навалилась паника, совсем как тогда ночью, когда он спрыгнул из окна спальни во двор. Газета вышла несколько часов назад. А вдруг в полиции уже обнаружили свою ошибку? Вдруг они уже идут по следу? И прямо сейчас на пороге!.. Гай прислушался; из-за двери не доносилось ни звука. Чувствуя жуткую усталость, он сел и заставил себя сосредоточиться на статье. В ней подчеркивалось то, что преступление было совершено с необыкновенным хладнокровием, и высказывалось предположение, что убийца — кто-то из своих. Никаких отпечатков пальцев, единственные улики — следы ботинок размера девять с половиной и черные полосы от подошв на белой штукатурке забора. Гай спохватился: надо как можно скорее выбросить одежду и обувь, в которой он был. Но где взять силы? Странно, что они промахнулись с размером ботинок, на мокрой земле наверняка остались четкие следы. Газета отмечала «необычно малый калибр пули». От револьвера тоже надо избавиться. Эта мысль его опечалила — с красивым маленьким револьвером расставаться не хотелось. С трудом поднявшись, он пошел за новой порцией льда для компресса.
Во второй половине дня позвонила Анна, звала пойти с ней в воскресенье на какую-то вечеринку в Манхэттене.
— Вечеринка у Хелен Хэйберн, я тебе про нее говорила.
— Ну да, помню, — соврал Гай. — Прости, мне совсем туда не хочется.
На него нашло какое-то оцепенение, все, о чем говорила Анна, представлялось далеким и совершенно неважным. Он произносил нужные фразы, не задумываясь и, пожалуй, даже не волнуясь о том, что Анна может заподозрить неладное. Вместо него она решила позвать на вечеринку Криса Нельсона, и Гай ответил, что ничего не имеет против, а сам подумал, что Нельсон будет в восторге от приглашения — они с Анной прежде встречались, и Нельсон до сих пор был в нее влюблен.
— А может, я заеду к тебе в воскресенье? — предложила Анна. — Привезу чего-нибудь вкусненького.
— Меня, наверное, не будет дома. Я собираюсь порисовать.
— А… Жаль. Я припасла для тебя новость.
— Какую?
— Тебя она обрадует. Ну… в другой раз.
Положив трубку, Гай тихонько поднялся к себе, стараясь не попасться на глаза миссис Маккосленд. В голове стучала монотонная мысль, что Анна держалась с ним холодно. Скоро она обо всем узнает и вообще возненавидит его. С Анной все кончено, все кончено… Он повторял это, пока не провалился в сон.
Проспал он до полудня воскресенья и до вечера лежал в прострации, не в силах сделать несколько шагов до кухни за льдом. Ему казалось, что он уже никогда не сможет выспаться, никогда не восстановит силы. А все потому, что тело и разум снова и снова проходят тот долгий путь. Зачем? Он лежал в напряженной позе, трясясь от страха и обливаясь потом. А потом пришлось встать и спешно пойти в туалет, потому что с ним случился понос. От страха. Говорят, такое бывает на поле боя.
В полудреме Гай видел, как крадется к дому через газон. Дом был мягкий, белый и рыхлый, как облако. И он стоял перед этим облаком и не хотел стрелять, а хотел сразиться с ним голыми руками. Разбудил его грохот выстрела. Он открыл глаза и обнаружил, что в предрассветной дымке стоит у своего письменного стола и направляет дуло револьвера на кровать, в которой барахтается Сэмюэль Бруно. Снова прогремел выстрел.
С воплем Гай вскочил с постели. Наваждение пропало. Был все тот же предрассветный час, час шаткого равновесия света и тьмы, жизни и смерти. Отныне каждый день на заре ему суждено видеть перед собой ту комнату, и с каждым разом видение будет отчетливей, а ужас — острей. Неужели он теперь всегда будет просыпаться на рассвете?
Из кухни послышался дверной звонок.
Полиция. Логично, что они пришли за ним на рассвете. И ему было все равно, абсолютно все равно. Он готов на чистосердечное признание. Готов выложить все без утайки!
Гай нажал кнопку, открывающую входную дверь, встал у двери своей комнаты и прислушался.
С лестницы донеслись быстрые шаги. Шаги Анны. Уж лучше полиция! Гай крутнулся вокруг себя, без всякой надобности задернул шторы, обеими руками пригладил волосы.
— Это я, — прошептала Анна и скользнула внутрь. — Решила прогуляться пешком от Хелен. Сегодня чудное утро! — Тут она заметила повязку и изменилась в лице. — Что у тебя с рукой?
Гай отступил в тень у стола.
— Подрался.
— Когда? Вчера? Боже мой, а лицо-то!
— Ну да…
Надо удержать ее, без нее он погибнет. Он попытался обнять Анну, но она отстранилась, пристально разглядывая его в тусклом свете.
— Где ты подрался? С кем?
— Я его даже не знаю, — произнес Гай без всякого выражения, не задумываясь, что лжет, так отчаянно он хотел удержать ее. — В баре. Не включай свет. Пожалуйста.
— В баре?
— Я сам не понял, как это произошло.
— И ты этого человека впервые видел?
— Да.
— Я тебе не верю.
Она проговорила это медленно, и Гай с ужасом вспомнил, что она отдельное существо, не единое с ним целое, у нее свой собственный разум и собственная реакция на происходящее.
— Как я могу тебе верить? — продолжала Анна. — И почему я должна верить, что ты не знаешь, от кого то письмо?
— Потому что это правда.
— А человек, с которым ты подрался возле нашего дома? Это был он? Ты от меня что-то скрываешь. — Она несколько смягчилась, однако продолжала наступление каждым словом: — Что происходит, милый? Я хочу тебе помочь. Но я должна знать правду.
— Ты ее знаешь, — ответил Гай и стиснул зубы.
Светало. Только бы удержать Анну, только бы удержать ее сейчас, тогда ему не будет страшна ни одна заря. Гай протянул руку к водопаду ее прямых светлых волос, но она отшатнулась.
— Так больше продолжаться не может. Не может.
— Ничего и не будет продолжаться. Все уже закончилось. Анна, я клянусь тебе.
Он чувствовал, что это момент истины — сейчас или никогда. Надо обнять Анну, прижать к груди и не отпускать, пока она не перестанет сопротивляться. Он понимал это, но не мог пошевелиться.
— Почему ты так уверен?
Гай помедлил.
— Потому что проблема была у меня в голове.
— Что, и письмо было в голове?
— Письмо подлило масла в огонь. Я очень нервничал из-за работы, совсем запутался.
Он опустил голову. Ну и стыд — валить свои грехи на работу!
— Ты когда-то сказал, что счастлив, когда я рядом, — медленно проговорила Анна, — и будешь счастлив, несмотря ни на что. Очевидно, все изменилось.
Конечно, она подразумевала, что это она больше с ним не счастлива. Но если она его не разлюбит, он из кожи вон вылезет, чтобы сделать ее счастливой! Он будет боготворить ее, служить ей!
— Я счастлив, когда ты рядом. Ты — все, что у меня есть.
Он склонил лицо еще ниже, и из его груди вырвались рыдания. Предательские, бесстыдные, они долго не хотели униматься, до тех пор пока рука Анны не легла на его плечо. И хотя Гай был благодарен ей за этот жест, он едва не отпрянул. В ее касании он почувствовал лишь жалость и сострадание к другому человеческому существу.
— Приготовить тебе завтрак?
В голосе Анны звучало сдержанное раздражение, но также и готовность простить, и Гай понял, что уже раз и навсегда прощен — за драку в баре. А правды она никогда не узнает, и не узнает никто на свете.
25
— Плевал я на ваше мнение!
Поставив ногу на кресло, Бруно свирепо глядел на Джерарда. Белобрысые тонкие брови были сдвинуты и топорщились, как у кошки, да и вообще всем своим видом он напоминал малость полинявшего, разъяренного тигра.
— Я не говорил, что у меня есть какое-то мнение. — Джерард пожал сутулыми плечами.
— Вы намекали.
— Ни на что я не намекал. — Джерард издал смешок, покатые плечи затряслись. — Вы меня неправильно поняли, Чарльз. Я не утверждаю, что вы намеренно сообщили кому-то о своем отъезде. Я думаю, вы сболтнули случайно.
Бруно глядел на него не мигая. Джерард заявил, что они с матерью наверняка замешаны в убийстве и что это определенно сделал кто-то из своих. Он также знал, что их пятничная поездка была запланирована лишь накануне вечером. И он заставил Бруно притащиться сюда, на Уолл-стрит, чтобы изложить свои соображения! Бруно знал, что у Джерарда против него ничего нет, как бы детектив ни пытался убедить его в обратном.
— Ну так что, я могу откланяться?
Джерард перебирал бумаги на столе с таким видом, словно имел какие-то основания продолжать тратить его время.
— Погодите минуту. Выпить не желаете? — Джерард кивнул на бурбон, стоящий на полке.
— Нет, спасибо. — Выпить Бруно желал, но точно не с Джерардом.
— Как себя чувствует ваша матушка?
— Вы уже спрашивали.
Мать чувствовала себя плохо, не спала ночей, именно поэтому Бруно спешил домой. И то, что Джерард притворялся сейчас другом семьи, заставило его вскипеть от ярости. Джерард не друг семьи, он друг папаши!
— Кстати, мы не собираемся поручать расследование вам.
Джерард поднял глаза от своих бумаг, и его круглое, розовое, рябое лицо расплылось в улыбке.
— Это дело до того любопытно, что я готов заняться им безвозмездно.
Он закурил очередную сигару, формой напоминающую его толстые пальцы. Бруно с отвращением смотрел на поношенный светло-коричневый костюм с жирными пятнами на лацканах, на чудовищный галстук мраморной расцветки. В Джерарде его раздражало все. Раздражала медлительная речь, раздражали воспоминания о том, что прежде он видел Джерарда лишь в обществе папаши. К тому же Артур Джерард не был похож на детектива. И даже на детектива под прикрытием. Бруно поверить не мог, что этот толстяк в самом деле первоклассный сыщик.
— Ваш отец был очень хорошим человеком. Жаль, что вы так плохо его знали.
— Я хорошо его знал.
Рябые, светло-карие глазки Джерарда смерили Бруно тяжелым взглядом.
— Полагаю, он знал вас лучше, чем вы его. Он оставил мне несколько писем — о вашем характере, о своих планах относительно вас.
— Он меня вообще не знал. — Бруно вытащил сигарету и непринужденно уселся.