Гай так и не смог донести ничего до Маркмена, но ему было наплевать и на это.
— Я готов принять любую кару, какую мне назначат. Завтра же я повторю все это в полиции.
— А доказать сможете?
— Что доказать? Доказать, что я убийца?
Бутылка выскользнула из пальцев Маркмена и упала; впрочем, виски в ней оставалось так мало, что на пол не пролилось почти ничего.
— Вы же архитектор, как я теперь припоминаю?
— Какая разница?
— Да есть некоторые сомнения.
— Какие еще сомнения? — нетерпеливо спросил Гай.
— Да просто если вас послушать, то вы малость тронутый. Так мне кажется. Я не утверждаю, что вы и правда чокнулись.
В затуманенных глазах Маркмена явно читалось опасение, что он может схлопотать за эти слова. Убедившись, что бить его Гай не намерен, он осел в кресле еще глубже.
Гай мучительно искал конкретный пример, который позволил бы объяснить доходчивей.
— Вы говорите, что повидали убийц на своем веку. Как вы к ним относились? Как себя с ними вели? Неужели продолжали общаться как ни в чем не бывало?
Под его пристальным взглядом Маркмен вроде бы напряг мозги. Наконец он улыбнулся и изрек расслабленно:
— Знаете, мой принцип — живи и дай жить другим.
Гая снова охватила ярость, горячими тисками сжав тело и разум. Его чувства не поддавались словесному выражению — или слов для них было слишком много, чтобы выбрать самое емкое. Наконец оно само образовалось на языке и вылетело сквозь стиснутые зубы:
— Болван!
Маркмен чуть заерзал в кресле, но не растерял флегматичного спокойствия.
— Меня это не касается, — твердо сказал он.
— Не касается? Вы же… вы же часть общества!
— Ну так это забота общества, не моя. — Маркмен лениво отмахнулся.
Он смотрел на бутылку, виски в которой оставалось на два пальца.
Гай недоумевал. Он серьезно или попросту пьян? Наверное, серьезно, какой резон ему сейчас лгать? И тут вспомнил, что и сам последовал тому же принципу — подозревал Бруно в убийстве и бездействовал, пока тот не начал его преследовать. Значит, так поступают все? И кто же тогда общество?
Впрочем, ответ на этот вопрос ясен. Обществом, о котором Гай думал применительно к себе, был закон, свод неукоснительных правил. Истинное же общество состояло из людей вроде Маркмена, вроде его самого, вроде того же Брилхарта из Палм-Бич. Сообщил бы Брилхарт в полицию, если бы знал? Нет. Никто бы не сообщил, все предпочли бы переложить эту задачу на кого-нибудь другого. А в каких отношениях с законом был он сам? Разве не закон держал его привязанным к Мириам? Он переживал из-за того, что убил человека. Но другим-то людям все равно! Если никто, от Маркмена до Брилхарта, не хочет сдавать его, какого черта он сам решил сдаться? К чему этот мазохизм? Нет уж, он передумал. В чем конкретно состоит его вина? Хоть один человек пожелает на него заявить?
— Разве что осведомитель, — проговорил Гай. — Какой-нибудь тайный агент.
— Точно, — поддакнул Маркмен. — Стукач вонючий. — И громко, облегченно расхохотался.
Гай хмуро смотрел перед собой отсутствующим взглядом. Он нащупывал твердую землю, путь, который приведет его к истине, мелькнувшей где-то далеко впереди. Закон не равен обществу. Общество состоит из людей, которые не имеют права отнимать жизнь у других его членов. А закон — имеет.
— Однако считается, что закон по меньшей мере есть воля общества. А он таковой не является. Ну, разве что коллективной, — добавил Гай, понимая, что как всегда в самый важный момент идет на попятную и еще больше запутывает то, что хочет сделать простым и ясным.
— М-м-м? — вопросительно промычал Маркмен.
Голова его запрокинулась на спинку кресла, черные волосы спутались на лбу, глаза были почти закрыты.
— Нет, коллективное желание наказать убийцу — это линчевание, и оно как раз противозаконно.
— Что вы все прицепились к линчеванию? — подал голос Маркмен. — Брехня это все! Нечего зря порочить южан!
— Я к тому, что раз у общества нет права отнимать жизнь, то и у закона тоже. Это если рассматривать закон как набор правил, неприкосновенных и данных нам свыше. В конце концов, закон управляет людьми, человеческими существами вроде вас и меня. Но это все логика. Знаете, Оуэн, в отношении людей логика не всегда работает. Логика хороша, чтобы строить дома. Ты знаешь, что материал поведет себя как надо, главное — соблюсти все правила. Однако в случае…
Тут он потерял нить аргументации. Мысль просто оборвалась, словно наткнулась на стену. Он излагал громко и четко, но Маркмен, очевидно, его не слышал, даже если и пытался слушать. И все же пять минут назад вина Гая была ему безразлична.
— Вот только что с судом присяжных… — Гай задумался.
— Чего?
— Является ли суд присяжных совокупностью двенадцати человеческих существ или единым институтом исполнения закона? Любопытный вопрос. — Гай вылил остатки из бутылки себе в бокал и выпил. — Конечно, вас, Оуэн, это вряд ли интересует. А что вас интересует?
Маркмен не издавал ни звука и не шевелился.
— Полагаю, ничего, — заключил Гай.
Большие ноги Маркмена в стоптанных ботинках повисли над ковром. Пятками он упирался в пол, а мыски безвольно завернул внутрь. Гай вдруг увидел в этих дурацких, вялых, бесстыжих ногах квинтэссенцию человеческой глупости. В нем тут же всколыхнулась старая ненависть к пассивной глупости тех, кто мешал его работе, и, прежде чем успел сообразить, что делает, Гай злобно пнул коричневый стоптанный ботинок. Маркмен не шелохнулся.
Работа. Его ждет работа. Надо скорее возвращаться к ней, а думать он будет потом.
Гай взглянул на часы. Десять минут первого. Здесь ночевать не хочется. Может, в ближайшее время есть какой-нибудь рейс. Или поезд.
Он потряс Маркмена за плечо.
— Оуэн, проснитесь. Оуэн!
Маркмен пробормотал что-то с вопросительной интонацией.
— Нет, спать вам лучше дома.
Маркмен выпрямился и произнес вполне четко:
— Сомневаюсь.
Гай взял с кровати пальто. Огляделся, не забыл ли чего, хотя приехал без вещей. Подумал, что есть смысл позвонить в аэропорт.
— Где туалет? — спросил Маркмен, вставая. — Мне нехорошо.
Гай не мог найти телефон. На тумбочке его не было, там лежал только провод, и тянулся он под кровать. Гай обнаружил аппарат на полу со снятой трубкой. Упасть случайно он не мог, кто-то намеренно установил его у изножья кровати и направил трубку в сторону кресла. Гай медленно подтянул аппарат к себе.
— Здесь туалет-то есть? — вопрошал Маркмен, хлопая дверьми шкафов.
— Наверное, в коридоре, — ответил Гай дрогнувшим голосом.
Он поднес трубку к уху, послушал интеллигентное молчание.
— Алло?
— Здравствуйте, мистер Хэйнс, — произнес густой, вежливый и дружелюбный голос.
Гай предпринял безуспешную попытку раздавить в руках телефон и сдался без единого звука. Словно рухнула крепость, огромное здание безмолвно рассыпалось в пыль.
— Возиться с диктофоном не было времени… Разрешите войти?
Наверняка у Джерарда есть агенты в Нью-Йоркском аэропорту, они оповестили его, увидев Гая в списке пассажиров на рейс в Хьюстон.
— Входите, — прошептал Гай.
Он встал и выпрямился, глядя на дверь. Никогда в жизни сердце не колотилось так бешено, Гай даже испугался, что сейчас упадет замертво. В голове проносились безумные мысли: «Бежать… Атаковать, наброситься с порога… Это последний шанс…» Тем не менее он продолжал стоять неподвижно. За его спиной в углу Маркмена рвало над умывальником. Раздался стук в дверь, и Гай подумал, что именно так его и должны были взять — врасплох, в обществе пьяного до беспамятства чужого человека, не дав привести в порядок мысли, и, хуже того, ровно в тот момент, когда добрая часть прежних идей утратила для него всякий смысл. Он открыл дверь.
На Джерарде была неизменная шляпа, а руки, как всегда, висели по швам.
— Кто это? — спросил Маркмен.
— Друг мистера Хэйнса, — непринужденно ответил Джерард и с тем же серьезным выражением на круглом лице подмигнул Гаю. — Вы, наверное, планируете сегодня вернуться в Нью-Йорк?
Гай смотрел на знакомую физиономию Джерарда, на большую родинку на его щеке, в яркие, живые глаза. Джерард тоже являл собой закон. И Джерард был на его стороне — как был бы и любой, кто знал Чарльза Бруно. Теперь Гай это понимал; наверное, он чувствовал это с самого начала, просто никогда не задумывался. Понимал он и то, что должен сдаться на милость Джерарда. Это было предопределено и неизбежно, как вращение Земли, и никакая софистика не поможет ему отвертеться.
— А? — поторопил Джерард.
Гай раскрыл рот и сказал вовсе не то, что собирался:
— Забирайте меня.