[26]. – Она уже подходит к двери, но вдруг поворачивается к Генри и взъерошивает ему волосы: – Мое маленькое грозовое облако. Не позволяй тьме слишком сгуститься.
После ее ухода Генри устало прислоняется спиной к двери. Ошеломленный и совершенно сбитый с толку.
Говорят, у горя есть стадии. Интересно, существуют ли подобные у любви?
Может, это нормально – ощущать злость, грусть, пустоту и одновременно, к своему ужасу, почему-то облегчение? Возможно, дело в похмелье, которое дурманит чувства и сбивает его с толку.
Генри заворачивает в «Обжарку» – шумную кофейню в квартале от магазинчика на углу. Здесь отличные маффины, неплохие напитки и ужасное обслуживание – обычное дело для этого района Бруклина.
За кассой стоит Ванесса. Нью-Йорк кишит красивыми людьми, актеры и модели подрабатывают барменами и бариста, смешивают коктейли в ожидании звездного часа, чтобы платить за аренду жилья. Генри всегда считал Ванессу – хрупкую блондинку с крошечной татуировкой знака бесконечности на запястье – одной из них. Имя он точно не знал, просто так гласил бейджик, прикрепленный к ее фартуку, а вслух она ни разу его не называла. Вообще никогда с ним не разговаривала, разве что спрашивала «Что пожелаете?».
Он подходил к стойке, Ванесса уточняла заказ и его имя (и это при том, что Генри заглядывал в эту кофейню шесть дней в неделю последние три года, из которых два она здесь работала), готовила ему кофе и подписывала стакан, ни разу не посмотрев на клиента. Переводила взгляд с рубашки Генри на экран компьютера, затем куда-то в область его подбородка, и все это время Генри казалось, что его здесь словно бы нет.
Так было всегда.
И только сегодня все изменилось.
Принимая заказ, Ванесса смотрит выше. Совсем немного поднимает взгляд, всего на несколько дюймов, но теперь Генри видит ее глаза поразительно голубого цвета. На сей раз она таращится на него, а не на его подбородок, и улыбается.
– Привет, – говорит Ванесса. – Что закажешь?
Генри просит кофе и называет свое имя, обычно на этом все заканчивается. Но не сегодня.
– Собираешься поразвлечься? – интересуется она, подписывая стакан.
Ванесса никогда прежде и не думала с ним болтать.
– Нет, иду на работу, – отвечает Генри, и она снова смотрит ему прямо в лицо.
В ее глазах переливается странный, какой-то подозрительный блеск. Возможно, это просто игра света, но на миг кажется, будто глаза покрыты инеем или затянуты туманом.
– А чем ты занимаешься? – вполне искренне любопытствует Ванесса.
Генри рассказывает ей о «Последнем слове», и на ее лице отражается интерес. Она обожает книги и считает книжный магазин самым лучшим местом на свете. Генри оплачивает заказ, их пальцы соприкасаются, и Ванесса бросает на него еще один взгляд.
– Увидимся завтра, Генри. – Она произносит имя Генри так, словно присвоила его, и озорно улыбается.
Генри не понимает, что она флиртует с ним, пока не делает первый глоток кофе. Он замечает маленькую черную стрелку, которая указывает на дно стакана. Генри заглядывает туда и видит такое, от чего сердце вздрагивает, будто заведенный двигатель. На дне стакана Ванесса написала свое имя и номер телефона.
Он отпирает решетку и дверь «Последнего слова», допивая кофе. Затем переворачивает табличку и приступает к привычной рутине: кормит Томика, включает свет, пополняет запас книг на полках и ждет звонка дверного колокольчика, оповещающего о приходе первого покупателя.
Разбирая новинки, Генри натыкается на пожилую женщину, которая топчется по проходам от «Исторической литературы» к «Детективам» и «Любовным романам», а потом обратно. Он дает ей несколько минут, но когда она заходит на третий круг, решает вмешаться.
– Могу вам чем-нибудь помочь?
– Не знаю, не знаю, – бормочет она почти себе под нос, но потом все же оборачивается к Генри, и ее выражение лица вдруг меняется. – То есть конечно, будьте добры, помогите.
Глаза старушки немного блестят, словно от слез, когда она просит Генри найти книгу, которую уже читала.
– Теперь я уж не могу припомнить, что читала, что нет, – говорит она, покачивая головой. – Все вроде бы звучит знакомо, а обложки почти на одно лицо. Почему их такими печатают? Почему все такое однотипное?
Генри подозревает, что дело в маркетинге и модных тенденциях, но понимает: объяснять, скорее всего, нет смысла. Вместо этого он просто спрашивает, помнит ли покупательница о книге хоть что-то.
– Дайте-ка вспомнить… Она была толстая, в ней было что-то на тему жизни, смерти и истории.
Описание совершенно не сужает круг поиска, но Генри привык, что люди не помнят подробностей. Покупатели постоянно ищут какую-то книгу, которую когда-то видели, но сказать о ней могут лишь «обложка была красная» и «кажется, в названии было слово “девушка”».
– Она печальная и милая, – продолжает пожилая леди, – уверена, что действие происходило в Англии. Боже, какая дырявая у меня память! Кажется, на обложке была роза.
Она оглядывается на стеллажи, заламывая морщинистые руки. Старушка явно не может принять решение, поэтому за дело берется Генри. Ему ужасно неловко, однако он достает с ближайшей полки толстый исторический роман.
– Может быть, эта? – спрашивает Генри, протягивая покупательнице «Волчий зал».
Уже взяв увесистый том в руки, Генри понимает, что книга не та. На обложке мак, а не роза, и в жизни Томаса Кромвеля нет ничего особенно печального или милого, пусть у автора и красивый, пронзительный слог.
– Ладно, забудьте, – вздыхает Генри, пытаясь тут же забрать книгу у покупательницы, но лицо той светится от радости.
– Это она! – старушка цепляется за его руку костлявыми пальцами. – Ее-то я и искала.
Верится с трудом, однако пожилая дама так счастлива, что Генри начинает сомневаться в себе. Он уже собирается пробить чек, как вдруг вспоминает. Аткинсон! «Жизнь после жизни». Книга о жизни и смерти и об истории, печальная и милая, действие происходит в Англии, на обложке – две зеркально отраженные розы.
– Постойте, – говорит Генри, ныряет за угол в проход, где выставлены новинки художественной прозы. – Это она?
Женщина светлеет лицом точь-в-точь как прежде.
– Да! Какой вы догадливый, это именно она и есть! – с той же убежденностью восклицает старушка.
– Рад, что сумел помочь, – кивает Генри, совсем не уверенный, что у него получилось.
Покупательница в итоге берет обе книги, не сомневаясь, что они ей понравятся.
Остаток утра протекает так же странно.
Мужчина средних лет приходит за триллером, а уходит со всеми пятью книгами, которые рекомендовал ему Генри. Студентка ищет книгу по японской мифологии, а когда Генри извиняется, что у них нет такой литературы, она чуть не из кожи вон лезет, уверяя его, мол, вы не виноваты, и настаивает, чтоб он ее заказал, хотя сама даже не уверена, запишется ли на этот курс. Парень с телосложением модели и скулами такими острыми, что можно порезаться, заходит поглазеть на раздел фэнтези и вместе с подписью на чеке оставляет адрес своей электронной почты.
Генри точно так же выбит из колеи, как в тот момент, когда Мюриэль заявила ему, что он неплохо выглядит. Это похоже на дежавю и одновременно не похоже, потому что чувство для него совершенно новое. Словно первоапрельская шутка, когда вдруг изменили правила и все разыгрывают тебя одного.
Последний покупатель произвел на Генри такое неизгладимое впечатление, что у него даже кровь прилила к щекам.
В магазин вдруг врывается Робби, вслед ему звенит колокольчик.
– Боже! – восклицает друг, обнимая Генри.
На мгновение тот думает, не случилось ли нечто ужасное, и тут понимает, что да – и впрямь случилось, только с ним самим.
– Все нормально, – вздыхает Генри. Разумеется, он врет, но день сегодня выдался такой странный, что все произошедшее до этого момента кажется сном. А может, это и есть сон? Если так, лучше бы не просыпаться. – Все нормально, – еще раз повторяет он.
– Ничего не нормально, – отвечает Робби. – Просто знай – я рядом. Надо было и вчера пойти с тобой, я хотел приехать, когда ты на звонок не ответил, но Беа запретила: сказала, мол, пусть побудет один, а я по глупости взял да и послушался… Извини.
Всю эту речь он выдает единым потоком, крепче сжимая приятеля, но Генри высвобождается. Слишком уютно становится в объятиях Робби, как в старом поношенном пальто, да и длятся они чересчур долго. Генри откашливается и отодвигается, Робби издает неловкий смешок и отворачивается. На лицо ему сбоку падает свет, и Генри замечает тонкую пурпурную полосу у него на виске, прямо возле линии рыжеватых волос.
– У тебя там блестки.
Робби лениво стирает остатки грима.
– С репетиции остались.
В глазах Робби странный стеклянный блеск, слишком знакомый, и Генри гадает – под веществами друг или просто давно не спал. В университете Робби так перло от наркоты, собственных мечтаний или грандиозных идей, что ему сначала приходилось выгонять всю энергию из тела, и только потом он отрубался.
Звонит дверной колокольчик.
– Сукин сын! – провозглашает Беа, швыряя сумку на прилавок. – Гребаный страус!
– Здесь покупатели! – предупреждает Генри, хотя поблизости только глухой старик по имени Майкл, который часто заглядывает в отдел ужасов.
– И что это за детская истерика? – весело любопытствует Робби.
Трагедии всегда приводят его в отличное настроение.
– Мой куратор – просто задница, – бурчит Беа, проносясь мимо них к отделам «Изобразительное искусство» и «История искусств».
Обменявшись взглядами, друзья следуют за ней.
– Ему снова не понравилось твое предложение? – спрашивает Генри.
Большую часть года Беа пытается согласовать тему диссертации.
– Он его отверг! – По пути она чуть не сбивает стопку журналов.
Генри идет за ней, поправляя разрушения, оставшиеся после нее.