И теоретически, через Секунду хозяин может провести до пяти человек, но все они должны держаться за него мертвой хваткой, так что, наверное, это не очень удобно. А отцепившись или шагнув в портал без спроса, оказываешься в таком вот… нигде.
В бесконечной белой комнате между миром и изнанкой.
И вытащить тебя может либо хозяин Секунды, либо тот, кто заполучит ее и сумеет вскрыть, что тоже требует немалых энергетических затрат. Слыхала, в столице даже маньяк был, моривший жертв в пустоте…
В общем, мы с поручиком влипли, ибо ведьма нас точно не выпустит.
Над тем, откуда у беспалой продавщицы косметики в принципе взялся столь мощный артефакт, мне даже думать не хотелось…
Яну, как выяснилось, тоже. Когда я объяснила, что и как, а у него закончились вопросы в стиле «а точно нельзя выбраться?», «и телефон не ловит?», «и сигнал не подать?», поручик просто завалился на спину и вперил растерянный взгляд в пространство.
— Ты как ее упустил-то? — спросила я через минуту, пихнув его в бок.
— Я… — Ян замялся. — Отвлекся.
— Нашел время. Что ж такого важного тебя отвлекло во время беседы с подозреваемой?
— Она попросила… не на рабочем месте. Сказала, захватит куртку, и поговорим снаружи. А я ждал и… отвлекся.
— На круглую задницу и выбеленные патлы? — фыркнула я, начиная злиться. — А я-то думала ты серьезный, умный, внимательный и…
— Да между прочим если б не ты, — прервал Ян, резко сев, — то я бы уже эту Метельку на допрос вез!
Я аж задохнулась от возмущения:
— Приехали! Нашел крайнюю — меня вообще там не было!
— Разумеется, не было, — скривился поручик. — Ты в это время рок-н-ролл отплясывала, смеялась вся такая…
— Какая?
— Такая!
— Ну какая?
— Светилась ты, поняла? Вот я и залип на минуту.
Я вдруг обнаружила, что мы сидим, склонившись друг к другу и едва не соприкасаясь лбами, и испуганно отпрянула.
— Светилась? — уточнила, чувствуя, как к лицу приливает кровь.
— Да, вот здесь. — Ян прижал ладонь к своей груди, и я инстинктивно повторила его жест. — Таким… золотистым светом. Будто у тебя там фонарик висел.
Фонарик. Очень романтично. Хотя какая романтика? О чем я вообще?
— Но больше никто не заметил вроде… — нахмурилась я. — У нас народ не стеснительный, сразу бы кто-нибудь пальцем ткнул.
— Конечно, не заметили, — отмахнулся поручик. — Все на стариков смотрели.
— А ты на меня?
— А я на тебя.
Теперь я точно могла посоперничать цветом с огнетушителем.
Пытаясь как-то сгладить неловкость, я опустила взгляд на свою руку, которую по-прежнему прижимала к груди, и нахмурилась еще сильнее:
— Раньше такого не было…
— Раньше на тебя не смотрели? — хмыкнул Ян.
— Ну тебя. Не светилась я раньше. — Я подняла на него глаза. — Думаю, дело все же в тебе. Ты что-то такое проявляешь… во всем. Всюду, куда приходишь.
Он скрестил руки:
— И что же я мог проявить в тебе?
А вот черт его знает.
Неопределенно пожав плечами, я наконец отняла руку и ощутила легкое покалывание. Коснулась ладони пальцами другой руки — горячо. Какого?..
Ладно, с этим можно разобраться потом.
— Расскажи что-нибудь, — внезапно попросил Ян, и я вздрогнула.
— М?
— Что угодно. Мы ведь здесь надолго, и раз уж пока ничего не можем поделать…
— Опять будешь выпытывать секреты магического сообщества? — ухмыльнулась я.
— Вроде того. Например… расскажи, какое самое странное существо ты встречала в жизни.
— Странное?
— Ну вот для меня сейчас все странное, но ребенок в семье магов растет как в стране чудес, потому и чудеса теряют свою суть… если ты понимаешь, о чем я. Так вот, встречала ли ты кого-нибудь, кто смог бы тебя по-настоящему удивить?
«Тебя», — едва не ляпнула я, но вовремя прикусила язык. Ян ведь не об этом спрашивал, и я прекрасно поняла его мысль.
Пришлось как следует напрячься. Если честно, странностей в моей жизни хватало, но он прав — относилась я к ним как к чему-то само собой разумеющемуся, пусть и не теряла веры в чудеса.
Может, рассказать о русалках? Но, наверное, в давно знакомых всем по сказам существах нет ничего такого, чтобы «ух ты!». Хотя вряд ли Яну известно, что они страдают клептоманией почище легендарных драконов и что вода, в которой искупалась русалка, становится целебной.
Или о домовых — тоже прославленных, но незаслуженно обиженных и позабытых. Расстроится он, узнав, что нам бы сейчас не приходилось убираться и готовить, кабы наши предки не попытались поработить доверчивых и дружелюбных бородатых мужичков, что рождались из пыли и в пыль же в итоге и превратились?
На ум пришел еще десяток всяких мифических и не очень созданий, но стоило вспомнить одно конкретное, и я поняла — да. Именно существование карохов когда-то взорвало мое воображение.
Другие удивляли, вызывали недоумение, страх и любопытство. Но карохи заставили меня вновь поверить в чудо, когда никаких чудес на горизонте не предвиделось…
— Это случилось на пятом курсе, — начала я, устроившись поудобнее, и Ян тут же подобрался и приготовился слушать.
…Когда не осталось в моей жизни ни иллюзий, ни перспектив, только острое желание поскорее разобраться с опостылевшей учебой, от которой для подобной мне неумехи все равно никакого толку, и уехать куда-нибудь — куда угодно, лишь бы подальше…
Приближающиеся экзамены зависли над шеей дамокловым мечом, но настроения зубрить не было — обычный эффект последнего года. Ну и усталость тоже сказалась, вкупе с полным разочарованием во всем мире.
Я не помню, что толкнуло меня пойти на лекцию по скандинавским мифам и легендам. Скука, наверное. И соседка по комнате, чьи эксперименты с артефактами едва не оставили меня без бровей, ресниц и волос. Подумалось, что лучше уж поторчать в душной аудитории, чем рисковать схлопотать очередной откат.
И да, лекция была дико занудной. Я не запомнила ни одного слова и, если честно, все полтора часа посвятила одному единственному занятию: разглядыванию приглашенного лектора и гаданию, на какой минуте своей речи он скончается от старости.
Ну вот правда, таких дряхлых стариков я, наверное, никогда еще не встречала. Его буквально подбрасывало в воздух от каждого слова, руки и ноги тряслись и ходили ходуном, обвислые щеки и веки дрожали, и я никак не могла понять, как он умудряется выдавать столько информации без каких-либо вспомогательных материалов.
Перед стариком не стояло даже кафедры, куда можно было положить какую-нибудь записульку или гаджет. А он шпарил и шпарил, заикаясь отнюдь не из-за забывчивости — просто сложно говорить ровно, когда весь как на шарнирах.
В общем, к концу лекции я так и не пришла ни к какому выводу, разве что определилась, что, если доживу до такого возраста, не хочу потом выступать перед неблагодарными студентами вроде меня же самой. Однако по пути в столовую, где я собиралась перекусить, мне выпал шанс узнать секрет старого профессора.
Он ковылял в одном со мной направлении, но значительно медленнее, а мне было как-то неловко его обгонять. Вот и плелась я позади, ожидая, когда же старик наконец свернет. Но он не свернул, а упал.
Просто рухнул как подкошенный, без охов и предупреждающих выстрелов. И я, даже не думая, чем могу помочь, ринулась к нему. Всего несколько шагов нас разделяло, но когда я коснулась пальцами дряблой шеи — пульса уже не было. Я уже приготовилась рыдать, биться в истерике и звать-звать-звать кого-нибудь, однако вскоре выяснилось, что жизни в этом теле не было никогда.
Если вкратце, то пока я причитала и размазывала по щекам тушь, из стариковского уха на его же лоб, кряхтя и чертыхаясь выбрался крошечный человечек. Крошечный — в смысле, совсем. Размером даже не с пальчик, а с… Блин, ну вообразите, каким малюткой надо быть, чтобы поместиться в чьем-то ухе.
Наряд его в точности повторял одежду старика — старомодный полосатый костюм, да черный портфель с заклепками, — но был этот малыш раза в три моложе и в десять раз симпатичнее. И да, чтобы разглядеть его, мне пришлось склониться к телу близко-близко.
Видок, наверное, у меня был тот еще. По крайней мере, карох — позже я узнала, что зовутся маленькие человечки именно так — задрав голову, ухмыльнулся и помахал мне рукой.
— Не плачь красотка! — крикнул, а для меня все прозвучало едва уловимым писком. — Давно пора было сменить колымагу.
После чего ловко скатился с головы старика, и начал медленно удаляться. Ну, то есть, для него-то, полагаю, все происходило очень даже быстро, а вот я могла обогнать кароха за полшага.
Пока я наблюдала за этим чудом природы, лежащее на полу тело стало таять, буквально на глазах превращаясь в дым и просачиваясь куда-то в пол, и через несколько мгновений я уже в гордом одиночестве сидела на грязном полу универского коридора.
— Карохи, они… создают себе большие тела для общения с нами, — объяснила я поручику, который после моей истории замер в роденовской позе мыслителя. — Ну и привыкают. Жалко им потом расставаться, как нам с полюбившимися вещами и машинами. Вот и довел этот профессор свой «транспорт» до полного упадка.
— Обалдеть, — наконец выдал Ян. — Я бы тоже впечатлился. И… как такого узнать среди обычных людей?
— Ну… они бывают заторможены, часто задумываются, выпадают из реальности. Но то же можно сказать и о всяких там мечтателях, так что не советую проверять уши всякого, кто на мгновение завис.
Он рассмеялся, и я собралась было рассказать еще о ком-нибудь удивительном, но, похоже, всему хорошему действительно приходит конец…
Вот уже не думала, что назову отнюдь не добровольное пребывание в Секунде «хорошим».
— Привет неудачникам, — раздался из ниоткуда задорный голосок. — Не заскучали еще?
А в следующий миг из белизны прямо перед нами шагнул человек.
Я узнала его мгновенно, несмотря на то, что не видела несколько лет. По волосам, глазам, кривой усмешке.
Маминой усмешке.