Проклятье, ну ребенка-то они зачем приперли?
— Матвей, — поздоровалась я.
Поразительно, каких-то три года, и из смешливого лопоухого мальчишки мой младший братец превратился в самоуверенного смазливого подростка. Ему ведь уже пятнадцать скоро. Жених…
— Чего расселись-то? — Тем временем продолжал «жених». — Там батя по ту сторону якорем работает. Надо выбираться побыстрее, пока у старичка сердце не отказало.
М-да, как быстро растут дети…
Плюс: мы не сгинем в Секунде.
Минус: не уверена, что это плюс.
Глава 10
Все по-настоящему интересные вещи существуют по ту сторону причинно-следственных связей.
Папа у меня… особенный. Очень.
Такой особенный, вместивший в себе столько граней и оттенков — а кто-то подозревает, что и личностей, — что Билли Маллиган нервно курит в сторонке.
Нет, он не маньяк, не психопат, очень даже общительный и радушный человек, просто своеобразный. Всегда прекрасно сознавая, кто он, что делает и чего хочет, папа порой стремится к вещам диаметрально противоположным и каким-то чудесным образом умудряется их совместить.
Бабушка говорит, это из-за того, что в нем сильны магия воздуха и ментальная. Дескать, воздушников в принципе вечно мотает туда-сюда, а менталы вообще любимые клиенты психологов и всяческих наставников по обретению равновесия и познанию дзен. И, мол, удивительно, как это папа к своим почетным пятидесяти пяти еще не стал воплощением пары Джекил-Хайд и не попытался захватить вселенную и потом сам же от себя ее спасти.
Но вот так уж вышло, не попытался. Да еще и живет вполне себе тихо и спокойно — относительно прочих членов клана Зеленцовых, — разве что изредка совершает всякие глупости. Вроде прошлогоднего прыжка с парашютом, после которого он неделю не мог встать — спину прихватило.
В детстве Виктор Зеленцов собирался стать криптозоологом и тащил в дом всякую магическую живность, какую только находил. Однако быстро в будущей профессии разочаровался: аккурат после того, как бабушка от испуга испепелила одну из облагодетельствованных тварей — кажется, то была ядовитая рушка, чья слюна вызывает галлюцинации — и поклялась, что следующий на очереди сам Виктор.
Тогда он занялся борьбой. Потом балетом. Потом собрался в армию. Потом возомнил себя великим актером и начал готовиться к поступлению в ГИТИС. Потом жизненные цели и приоритеты менялись еще раз пять — и это только то, о чем папа и бабушка соизволили поведать, — но в итоге ничто из запланированного не сбылось.
Мама утверждает, что на бухгалтера отец отучился только назло бабуле, которая без конца пилила его за витание в облаках — мол, вот тебе, получай, простая и приземленная человеческая профессия. Однако только зря время потратил — все равно магу такого уровня не позволили бы похоронить себя в цифрах и бумажках. И среди простых смертных.
Высшие щелкнули пальцами, и Виктора Зеленцова завербовали в Надзорный комитет. Всего лишь в отдел атмосферных явлений, но с явным расчетом на то, что когда-нибудь он его возглавит.
Счастливые времена — тогда нас еще не ненавидели все и вся за одну только фамилию.
До руководящего поста папа так и не добрался. То ли потому, что те самые времена изменились, то ли потому, что в первый же год работы отверг дочь начальника и женился на внучке неугодного комитету мага. Я не единожды пыталась выяснить подробности той истории, но мама на этом месте всякий раз начинала безудержно хохотать, а папа краснел, тушевался и умолкал.
В общем, к чему я все это…
Остепенившийся и застрявший на постоянной должности Виктор Зеленцов отнюдь не перестал тянуться во все стороны разом. Наоборот — теперь он как никогда нуждался во всевозможных отдушинах, коими и стали периодически совершаемые им глупости.
А еще творчество.
Папа уверен, что весь такой загадочный и таинственный, и что никто не в курсе, как он строчит по ночам свои шедевры, а потом печатает их за собственные деньги и рассовывает по книжным магазинам.
Но бабуля самолично ведет список его псевдонимов и отправляет обновления всей родне в ежемесячной смс-рассылке. А мама даже создала пару фан-сайтов, дабы потешить мужнино самолюбие. Остальные лишь регулярно скупают тиражи, поддерживая видимость читательского интереса и ограждая невинных людей от пагубного воздействия воображения моего отца.
Он пишет все.
От лирических стихов в стиле четырнадцатилетней влюбленной девочки до кровавого треша, когда «все умерли особо изощренной смертью, и просвета нет». И, к сожалению, выбираясь из ведьмовской Секунды, я понятия не имела, кто ждет нас по ту сторону — внебрачный сын Джорджа Мартина и Стивена Кинга или дитя фей и Мэри Поппинс, трепетно взращенное среди цветов, единорогов и бабочек.
Судя по коварной усмешке Матвея, скорее первое.
Вы не подумайте, отца я никогда не боялась, отпрысков он от своих крайностей по максимуму бережет, но разумная доля опасений еще никому не повредила. Так что, глядя на путеводную нить, которую Матвей сматывал в сияющий клубок — кстати, почему у меня такого нет? — я украдкой вытирала вспотевшие ладони о джинсы и мысленно готовилась к худшему.
Из пустоты мы вывалились прямиком к крыльцу Магического управления с подсвеченными ступеньками, дабы задержавшиеся работники или поздние посетители не свернули шеи.
И да, над городом уже сгустился вечер.
Накрапывал легкий дождик, со всех сторон доносились гудки машин, угодивших в неожиданную в такой день и час пробку, а большая часть окон огромного здания управления радовала глаз непроглядной тьмой.
Я покосилась на молчаливого Яна и поняла, что, кажется, забыла ему сообщить о возможности разного течения времени в реальном мире и в Секунде. Просто все зависит от воли хозяина, и, честно говоря, я и сама не знала, установила ли ведьма для нас такую «перемотку».
Стоило догадаться — стерве ведь нужна была фора, на случай, если б я смогла выбраться самостоятельно. Но мне такое не по силам, зато наши пять минут в пустоте превратились в несколько часов снаружи. Похоже, на большее ее артефакт не способен.
Можно сказать, повезло… Эх, нечасто я апеллирую подобными словечками относительно собственной жизни.
Итак, вечер, гудки машин, дождь, крыльцо, папа.
Вполне себе добродушно улыбающийся — правда, не нам, а собственному отражению в зеркале… компактной серебряной пудреницы. И так как именно к ней тянулась путеводная нить от рук Матвея, подумать что-то не то я не успела, зато сразу поняла, что Метелька выбрала для своего артефакта крайне непрактичную вещицу.
Такая и разобьется, и потеряется, и забудется на столе… Не знаю, как у прочих, но, по-моему, косметика — это далеко не то, что всегда при тебе. Хотя что я понимаю в косметике и ведьмах-феминистках?
Как бы то ни было, хрупкая пудреница в медвежьих лапищах моего довольно крупного отца смотрелась странно и презабавно. Я даже очень недальновидно фыркнула, чем тут же привлекла к себе внимание. Папа словно очнулся. Согнал с лица улыбку, оглядел нашу троицу сверху донизу, посуровел и, с едва слышным в вечернем шуме щелчком захлопнув пудреницу, бросил ее себе под ноги и раздавил каблуком.
Любит он у нас такие… театральные жесты. Говорит, мол, корни сей любви уходят в творческую юность, но мы-то знаем, что папа просто «репетирует» сцены, которые потом использует в своих нетленках. Надо сказать, описания у него получаются довольно красочные.
Уверена, вскоре и разбитая пудреница перекочует на страницы очередного романа вместе с какими-нибудь «острыми осколками, что загадочно мерцали в желтом свете фонарей, будто окна в десятки иных миров, отражая хмурое вечернее небо, бледные лица людей и козырьки потемневших от дождя зданий».
— Во-первых, мать сама будешь успокаивать, — прогремел зычный голос отца, отрывая меня от созерцания припорошенных бежевым порошком осколков и упавшей в лужу пуховки.
Матвей уже смотал клубок и теперь перебрасывал его из руки в руку, словно горячую картофелину, и, кажется, что-то насвистывал. А папа, хоть и обращался явно ко мне, смотрел исключительно на Яна — внимательно так смотрел, настороженно, с долей агрессии. Поручик отвечал своим коронным спокойным взглядом.
— Во-вторых, — продолжил отец, сильнее сдвигая брови, — перед бабушкой тоже сама отчитаешься.
Я покорно вздохнула и поймала себя на нелепом желании поковырять пол носком кроссовки. Прям как в детстве.
— В-третьих, с шефом твоим поговорю я. — Я вскинулась было, но и рта открыть не успела, как папа добавил: — Носится со своей обидкой как пятилетняя соплюха. Давно пора его встряхнуть.
Обидкой? Значит, они все-таки в курсе, за что Ковальчук на меня зуб точит? А отнекивались-то… Но сейчас я не могла предъявлять претензии. Да, нападение — лучшая защита, однако тут степень вины несравнима. Я действительно проштрафилась по-крупному, а они всего лишь не раскрыли один из множества своих секретов.
— Ну и в-четвертых, — добил папа, — какого черта ты сунулась в чужую Секунду?
Наверное, я скосила глаза на Яна и даже чуть склонилась в его сторону, потому что отец отреагировал мгновенно:
— На него даже не смотри! Он несведущий, так что в таких ситуациях тебе положено соображать за двоих. И останься ты снаружи, толку было бы больше.
А-то я не знаю.
— Пап…
— Не папкай. — Он наконец оторвался от лицезрения светлого лика поручика и зыркнул на меня: — Представила бы, что ли.
— Старший следователь Ржевский, — оживился Ян, до того явно думавший о чем-то своем. — Следственный отдел по Заволжскому району.
Папа изогнул бровь, и я поспешно вставила, в точности скопировав услышанное в день нашей первой встречи:
— Да, Ржевский. Нет, не поручик. Майор юстиции. — Потом подумала мгновение и добавила уже от себя: — Ян.
— Виктор Степанович Зеленцов, — важно кивнул отец и пожал протянутую руку.
Я залюбовалась, а следом испугалась, осознав, насколько похожи эти двое. Не мастью — все же папа достаточно смуглый брюнет, а Ян светлокож и светловолос, — но ростом, шириной плеч, выправкой, грубоватыми чертами и острыми взглядами…