Добрые люди выручали партизан не раз. Встречи с такими людьми придавали им уверенности в своих силах, смелости и решительности.
Узнав, что в хуторе Ткачи оккупанты содержат в свинарнике около семидесяти военнопленных красноармейцев, партизаны решили напасть на охрану и освободить военнопленных. Провели разведку. Установили, что сарай охраняется небольшим караулом, состоящим из одного трехсменного поста. Ночью подошли к сараю, сияли часового, сбили замки, открыли двери и объявили, что все военнопленные свободны и могут уйти за Дон, к своим.
Костукевич и Прохоренко рассказали красноармейцам об обстановке на территории района, уточнили маршруты движения к Дону и возможные места переправы через реку. В ту же ночь красноармейцы ушли в сторону Дона, а вслед за ними ушли подальше от хутора и партизаны. Остаток ночи и весь последующий день они скрывались в густых камышах вблизи села Коренщины.
Партизаны были голодными, сильно промерзли, костра не разжигали, боялись обнаружить себя. Постоянного места базирования у них не было. Все время в бесконечном передвижении. Выполнив ту или иную задачу, разведчики тут же торопились уйти, чтобы не попасть в поле зрения карателей. Жизнь партизан осложнялась и отсутствием продовольственной базы.
Местные жители всячески помогали им, в том числе и продуктами питания, но разведчики знали, что сами они, эти люди, жили впроголодь и зачастую отдавали последнее. Потому партизаны старались сами добывать продовольствие, отбирая его у оккупантов.
Однажды Митрофан Григорьевич Спичкин узнал, что по дороге между Гончаровкой и Григорьевкой через каждые два дня курсировала повозка с двумя немецкими солдатами. Они возили из Гончаровки печеный хлеб, мясо, масло, яйца и другие продукты для своей команды. Дорога проходила по длинной ложбине и пересекала небольшой овраг, через который был перекинут деревянный мост. В этом овраге и засели на рассвете Спичкин, Горбатко и Мамонтов. Сидели часа два, если не больше. Наступило утро. Наконец показалась повозка. Два фрица, усевшись на ней, громко и беспечно разговаривали о чем-то, гоготали, не подозревая об опасности.
— Разъезжают как у себя дома, гады. Ничего не боятся, — со злостью сказал Горбатко.
— Награбили, потом жрать будут. Они это любят, — поддержал разговор Спичкин.
— Сейчас мы их накормим. Приготовиться. По фашистам огонь! — скомандовал Мамонтов и первым пустил короткую очередь из автомата по гитлеровцам.
Фрицы мигом слетели с повозки, как будто их ветром сдуло, бросились бежать, но тут же их настигли очереди Горбатко и Спичкина. Убитых гитлеровцев партизаны сбросили в овраг, засыпали землей, а телегу с продуктами доставили в урочище Скорорыб. Там разгрузили продукты, а лошадей и повозку отогнали подальше от урочища.
…Когда Николай Павлович Прохоренко работал в Сагуновской МТС, он знал почти всех жителей поселка и поддерживал с ними добрые отношения. Хорошо он был знаком и с дежурным по станции Сагуны — Василевским Борисом Павловичем. Через него они узнали о складах с хлебом, подготовленным для погрузки в железнодорожные вагоны. Партизаны решили взорвать эти склады, не дать оккупантам вывезти хлеб. Но у них не было взрывчатки. Тогда решили поджечь их. И опять проблема: где взять бензин? Три канистры бензина добыл Прохоренко через того же Василевского. В распоряжении партизан была одна ночь. Пробравшись незаметно к хранилищу и выждав, пока часовой зашел в караульную будку погреться, Прохоренко, Леонов и Мамонтов полили стены хранилища бензином и подожгли его… Ну, а потом, как и всегда, бежать. И как можно дальше. Укрывали их темная ночь и густая лесополоса у дороги…
Эти небольшие, но довольно дерзкие операции подгоренских партизан не могли оставаться не замеченными оккупационными властями и карательными органами. Подгоренский бургомистр, немецкое гестапо и полицейское управление знали, что на территории их оккупационной зоны действуют советские партизаны. И, конечно, охотились за ними.
Длительную облаву на партизан провели каратели после освобождения пленных красноармейцев в хуторе Ткачи. Но эта акция закончилась безуспешно.
Партизаны после каждой операции сразу же меняли место своего базирования. Чаще всего они бывали у Михаила Прокопьевича Тарасенко — лесника из хутора Окраюшкино. Он пользовался некоторым доверием у оккупационных властей, имел постоянный пропуск для передвижения по территории района, бывал в Подгоренском и выполнял задания Костукевича.
В начале октября группа Костукевича провела операцию по выводу из строя важной линии связи оккупантов, проведенной из Острогожска через Подгорное на Россошь. Ночью на участке между совхозом «Опыт» и карьером цементного завода партизаны в нескольких местах повредили линию. Гитлеровцы восстановили ее. Партизаны снова вывели ее из строя уже на границе Подгоренского и Ольховатского районов. Вырезанные куски кабеля они затаскивали далеко в посевы, забрасывали в овраги. Так несколько дней подряд разведчики лишали фашистов телефонной и телеграфной связи, необходимой им во фронтовой полосе.
Но была еще одна коммуникация связи гитлеровцев, которая не давала покоя Костукевичу. Ее оккупанты проложили из Россоши на Белогорье, и пролегала она через хутор Курени, где разместился какой-то штаб. Именно этот штаб и интересовал Костукевича. Ему нужна была связь с Куренями, нужен был человек, который помог бы разведчикам получить интересующие их сведения о линии связи, о штабе… Вот тогда-то он и вспомнил об Анне Гринько. С ней он познакомился в Подгорном еще до захвата его гитлеровцами. Аня приходила в магазин за мылом и солью, случайно оказалась свидетельницей, как здоровый молодой парень обворовал в очереди женщину — похитил у нее кошелек с деньгами. Вора поймали, привели в милицию. Туда же пригласили и Аню Гринько как свидетельницу. Костукевич присутствовал при разборе дела о хищении денег. Девушка понравилась ему. Он пригласил ее в свой кабинет, попросил рассказать о себе. Из рассказа узнал, что родилась она в селе Резникове Харьковской области, в семье бедняка. Ее отец, Николай Петрович Гринько, работал председателем колхоза, с первых дней войны ушел на фронт, а она с матерью и младшим братом эвакуировалась в придонской хутор Курени. Аня была комсомолкой, окончила десять классов, и ей очень хотелось пойти на фронт, но у них болела мать. Она нуждалась в ее помощи.
Вспоминая об Анне Гринько, Костукевич был уверен, что на эту девушку можно положиться: смелая, решительная, комсомолка. Значит, ему надо встретиться с ней. И в Курени должен идти он сам. Посоветовавшись с Прохоренко, Костукевич пошел в хутор.
От Окраюшкина до Куреней напрямую — рукой подать. Но приходилось много петлять: пробирался по занятой врагом территории. На это ушла целая ночь. Потом почти весь день провел в ближнем от хутора лесу, в надежде встретить кого-нибудь из местных жителей и попросить вызвать к нему Анну. Наконец ему повезло. Он увидел парня лет семнадцати; тот ходил с длинной клюкой по лесу и обламывал сухие ветки на деревьях, заготовлял дрова. Костукевич тихо окликнул парня. Тот сначала испугался, увидев незнакомого человека, потом осмелел, подошел, спросил:
— Вы меня?
— Тебя, — подтвердил Костукевич. — Ты из Куреней?
— Из Куреней. А что?
— А кто будешь-то?
— А вам зачем? — осторожничал парень.
— Ну, ты можешь хотя бы сказать, как тебя зовут?
— Андреем. Но зачем вам?
— Да, понимаешь ли, какое тут дело, — доверительно заговорил Костукевич. — Я после ранения лежал в госпитале вместе с Гринько Николаем Петровичем, и он мне рассказывал, что в вашем хуторе живут его жена и дети, эвакуированные из-под Харькова. Не знаешь, есть такие?
— Гринько? Конечно, есть, — с мальчишеской откровенностью ответил Андрей. — И тетка Ирина, и Анька, и Николай… Все здесь живут.
— Ну, вот и хорошо, — с удовлетворением отозвался Костукевич. — Ты мог бы вызвать ко мне сюда Анну? Отец просил передать ей кое-что… Ты тайны хранить умеешь?
— Конечно. Я же комсомолец!
— Тогда иди в село и пригласи сюда Аню, но только так, чтобы об этом никто не знал. Матери и брату ни слова. Ясно?
— Ясно. Это я мигом, — заверил его Андрей и помчался в сторону хутора.
Костукевич облегченно вздохнул. Осталось подождать. В лесу было тихо, спокойно. Хорошо думалось. Снова и снова вспоминалось недавнее партийное собрание группы, на котором его приняли кандидатом в члены ВКП(б). Рекомендации для вступления в партию ему дали Самсоненко и Леонов. Все коммунисты проголосовали за него единогласно. Это была самая радостная и счастливая минута в его жизни.
…Родился он в 1896 году в селе Озеро Луцкого района Волынской области в бедной крестьянской семье. В десять лет уже работал, помогал отцу по хозяйству. В 1916 году призвали в царскую армию. Весть об Октябрьской революции воспринял с радостью. В гражданскую добровольно перешел на сторону Красной Армии. Воевал в артиллерийской батарее в составе 33-й Кубанской кавалерийской дивизии и конного корпуса Думенко. Участвовал в боях против белогвардейских полчищ Шкуро, Мамонтова, Деникина, Врангеля. На всю жизнь запомнились бои за Краснодар, Новороссийск. Затем служил в составе коммунистического бронепоезда им. В. И. Ленина, где пришлось вести тяжелые бои на Северном Кавказе и против белополяков.
В 1922 году, после демобилизации из армии, добровольно пришел в органы советской милиции. Поначалу работал участковым уполномоченным, затем — в уголовном розыске. В 1926 году, после окончания Харьковской школы старшего комсостава милиции, был направлен в Черниговскую область, в Нежинский район для борьбы с бандами Сапонова. Это была самая жестокая банда на Украине. Ее целью было уничтожение советских и партийных работников, сельского актива. Долго гонялись за ней, пока не обезвредили ее атамана Сапонова и не разгромили всю шайку головорезов.
Там, на Черниговщине, в местечке Ичня женился, обзавелся небольшим хозяйством.
В 1929 году переехал в Россошанский округ Воронежской области. Сначала работал в Кантемировском районе, а с 1934 года — в Подгоренском. Там и осел. И все время в уголовном розыске. Работа ему нравилась, а мужества и отваги в борьбе со всякой нечистью ему было не занимать.