В беседе с Мартыненко ни Мария, ни ее мать не скрывали факта судимости их отца и мужа. Да, он был осужден и отбывал наказание. Вина его до сих пор им хорошо не известна. Говорили, что он напился пьяным, — а выпить он любил, — устроил дебош на вокзале и непочтительно отозвался об одном ответственном работнике.
На вопрос майора, зачем младшая Дубинкина в тот сентябрьский день пошла в Семилуки с немецкими солдатами, Мария, всхлипнув, ответила:
— Да разве я пошла по своей воле?! Ко мне прибежала от Коршуновой ее сестра Татьяна. Иди, говорит, немедленно к нам, комендант вызывает… Я пришла, а там уже был Костя… У крыльца дома стояли три солдата с карабинами. Офицер им что-то говорил по-немецки. Из дома вышла Наталья в новой нарядной кофточке. Вместе с солдатами она шла впереди нас. Фрицы ее даже взяли под руки и всю дорогу с ней весело разговаривали и смеялись… Мне в ту пору было пятнадцать лет, а Косте и того меньше. Мы отстали. А как стали подходить к дому, где скрывался летчик, я и Костя спрятались в бурьяне. Боялись, что летчик подумает о нас нехорошо… Скоро мы увидели, как два солдата повели летчика в сторону Ендовищ.
Пленного летчика — это подтверждают многие очевидцы — привели к дому Коршуновых. Вокруг собралась толпа. Наталья громко спросила:
— Товарищ летчик, может, выпьете молочка?
Летчик с ненавистью посмотрел на нее и сказал:
— Спасибо… Ты меня уже напоила…
Эти и другие детали давали Мартыненко основание сделать вывод, что летчика выдала врагу Коршунова.
С этими мыслями Виктор Александрович подъехал к большому новому дому Коршуновых. Его встретила невысокая, крепко сложенная женщина лет пятидесяти. У нее было по-цыгански смуглое лицо и какие-то настороженные глаза. Загнав в конуру злобно лаявшего пса, она провела майора в небольшую комнату и спросила:
— Зачем я вам понадобилась?
Мартыненко спокойно сказал, что интересуется судьбой советского летчика, чей самолет был подбит в селе Семилуках во время войны.
— Не знаю я никакого летчика, — отрезала Коршунова.
— А вот люди говорят другое, — возразил майор. — Да и вы писали нам после войны, что раненый летчик был в вашем селе.
По лицу хозяйки скользнула тревожная тень. Но она быстро овладела собой.
— Время-то сколько прошло с той поры! Я уже перезабыла, как и что было.
— Однако летчика-то вы видели?
— Многие его видели… Только люди всякое могут наговорить.
Мартыненко завел разговор о трагической смерти Прасковьи Щеголевой.
— Слышала, — безразлично сказала Наталья. — Больно настырные были. Ведь говорили, что туда ходить нельзя, а они пошли.
Цинизм Коршуновой поразил майора, видевшего за время работы в органах госбезопасности разных типов. Выходило, не фашисты виноваты в смерти женщин и детей, а сама семья напросилась на жестокую расправу.
Уже на улице, когда Мартыненко сел в машину, к нему подошла женщина средних лет.
— Говорят, вы интересуетесь летчиком?
— Да, интересуюсь. Вы что-то хотите сказать о нем?
— Я могу сказать одно: его выдали фашистам Дубинкины. Об этом все село знает, даже дети. А на Наталью Коршунову наговаривают.
Мартыненко не успел спросить фамилию женщины, она повернулась и ушла.
— Догнать? — спросил шофер.
— Не надо. Поехали!..
В этот день майор докладывал генералу о ходе своих поисков. Рассказал обо всем, что узнал, о сложностях этого дела.
— У нас нетрудных дел, как вы знаете, почти не бывает, — сказал начальник Управления. — Продолжайте работу. Общественность села должна знать лицо настоящего предателя. Это важно и в том случае, если мы не будем привлекать его к ответственности… Честному человеку надо вернуть спокойствие. А на предателя указать рукой при людях. Пусть знают, что есть еще, к сожалению, на нашей земле выродки, так или иначе сотрудничавшие с врагом. И за свои поступки им рано или поздно придется держать ответ. Вы совершенно правы, что многое в этой сложной истории встало бы на свое место, если бы был жив летчик. Что же, и тут мы еще не использовали все средства. Может, нам обратиться к помощи печати? Газеты и радио не раз помогали в розыске людей… В общем, действуйте…
Корреспонденция Мартыненко «Звезда над Доном» была опубликована в газете «Советская Россия». А через неделю в редакцию пришло письмо из Башкирии. Его написал лесничий Бузовьязовского лесничества Михаил Тихонович Мальцев. Письмо переслали в Воронеж. Мальцев сообщал, что во время Отечественной войны служил пилотом 825-го штурмового авиационного полка 225-й авиационной дивизии. Его часть базировалась на одном из аэродромов под Воронежем. 15 сентября 1942 года Мальцев возвращался с боевого задания на самолете ИЛ-2. При развороте у села Семилуки в мотор самолета попал вражеский зенитный снаряд. Машина загорелась и упала на окраине села недалеко от Дона.
Майор Мартыненко написал Мальцеву письмо. Ответ из Башкирии все больше и больше убеждал его в том, что лесничий и есть тот летчик, которого он ищет.
Вскоре Управление госбезопасности командировало Мартыненко в Башкирию.
Виктор Александрович приехал в Уфу утром, дальневосточным поездом. Выйдя на привокзальную площадь, залитую неярким сентябрьским солнцем, он осмотрелся. Навстречу ему шел человек в форме лесничего. Синий диагоналевый китель, брюки навыпуск, высокая фуражка.
— Мальцев Михаил Тихонович, — представился он и предложил: — Давайте ваш чемодан… Вон, машина ждет. — Мальцев указал на зеленый «газик»-вездеход, стоящий поодаль.
…В Бузовьязы они приехали вечером. Виктор Александрович думал, что добраться до глухого лесничества будет трудно. Но оказалось, что село, где жил Мальцев, стоит на большой дороге.
Небольшой, срубленный из дерева дом Михаила Тихоновича расположился на окраине села. Рядом с домом — огород, крытый сарай для скота и русская баня. В чисто прибранных комнатах дома — скромная деревенская обстановка.
Жена Мальцева, Людмила Акимовна, радушно встретила гостя.
Мартыненко и Мальцев разговорились за домашним столом.
…В 1939 году Михаил Мальцев окончил семилетку и поступил учиться в Уфимский лесной техникум. Там-то он впервые и приобщился к авиации. В городе работал аэроклуб. Юноша стал посещать его. Перед войной, летом 1940 года, вместе с дипломом техника механизированной разделки древесины он получил свидетельство об успешном окончании аэроклуба.
Работать по специальности Михаилу не пришлось. Вскоре после окончания техникума он был призван горвоенкоматом на службу и направлен в военно-летную школу. Отсюда с группой курсантов выехал на фронт.
— Воевал под Воронежем. Был сбит и попал в плен. О том, как это произошло, я вам подробно рассказывал в письмах…
Мальцев замолчал. Задумался и Мартыненко. Он понимал, как тяжело человеку вспоминать фашистский плен. Но Виктор Александрович был уверен, что Мальцев дополнит свой письменный рассказ, когда узнает ряд неизвестных ему подробностей о гибели семьи Прасковьи Щеголевой и обстоятельствах выдачи его врагу.
— Скажите, Михаил Тихонович, вам не хотелось после войны побывать в Воронеже, посмотреть те места, где вы воевали?
— Очень хотелось… Но так случилось, что никак не мог я собраться в дальнюю дорогу. Скажу прямо: жили мы с супругой небогато. Поженились — все имущество в один чемодан уложили. А потом пошли дети, строиться задумали… Были, конечно, и другие причины. Зачем, думал, мне ехать? Никаких особых подвигов я не совершил, воевал, как все. К тому же попал в плен… Но теперь, когда знаю, какой ценой мне удалось спастись, я непременно должен поехать к вам… Поехать ради того, чтобы поклониться могиле Прасковьи Ивановны и ее семьи.
— Я тоже так думаю, — согласился майор. — И откладывать это дело, пожалуй, не следует.
Вернувшись в Воронеж, Мартыненко доложил обо всем начальнику Управления. Генерал был очень обрадован результатами поисков…
— Поезжайте теперь снова в Семилуки и сообщите, что летчик жив, — сказал он майору. — Одновременно готовьте документы для доклада областному комитету партии. Думаю, что Прасковья Щеголева, ее сын Александр и летчик Михаил Мальцев достойны благодарности народа…
Из Семилук пошли в Башкирию письма. Пионеры села и правление колхоза приглашали Мальцева приехать на праздник Победы и открытие обелиска Прасковье Ивановне Щеголевой.
Он вышел из самолета взволнованный. Еле сдерживал слезы от нахлынувших воспоминаний.
Вот отсюда поднял в воздух свой штурмовик. Вон там слушал приказ командира, повторил его и показал на карте маршрут полета: село Подклетное, Дон, Семилуки, скопление фашистской техники в Девицком лесу…
Пассажиры самолета обходили его справа и слева, а он стоял и не мог сделать ни одного шага. Он просто не верил, что снова в Воронеже.
— Дядя, вы… Мальцев?
Перед ним появился круглолицый мальчуган с букетом красных тюльпанов в руках. Мальцев не успел ничего ответить, как дети окружили его. Цветов было так много, что они не поместились в руках, и он стал возвращать их детям. Спросить, зачем все это, для чего, почему, или сказать какие-нибудь другие слова ему мешало волнение. А тут подошла новая группа встречающих.
— Скляров, председатель колхоза «Семилукский».
— Уварова, учительница школы.
— Александр Щеголев…
Из всех этих и других фамилий знакомыми были только две: Щеголева и майора госбезопасности Мартыненко. Мальцев обнял Щеголева.
Бывают минуты, когда мужчина не стесняется слез.
Мальцев задержал руку Мартыненко.
— Спасибо, товарищ майор! Я опять на воронежской земле!
Они ехали улицами города, на которых в 1942 году шли упорные бои с немецко-фашистскими войсками. Мальцев в те дни видел Воронеж в руинах и пожарах.
Новый Воронеж, с широкими зелеными улицами, был прекрасен! Мальцев хорошо знал, как трудно вырастить на месте погибшего дерева новое. Каких же усилий стоил его соотечественникам такой город!
Недалеко от городских окраин начинались поля колхоза «Семилукский». Проехали село Подклетное, и совсем рядом блеснули воды Дона. Высокий правый берег круто нависал над рекой.