Характеристика Шматко, данная Любушкиным, Кандыбину понравилась.
— Ну что ж, именно такой командир нам и нужен, — сказал он, — пригласите его ко мне.
Шматко вызвали в Воронеж, в губчека.
В кабинет председателя губчека Шматко вошел с робостью — шутка ли, к такому человеку вызвали. Доложил чуть осевшим голосом:
— Командир пулеметной команды Богучарского полка Иван Шматко.
Кандыбин из-за стола любовался им: подтянут, физически крепок, взгляд прямой, открытый. Командирские ремни ловко перехватывали черную кожаную куртку.
— О вас много рассказывал Любушкин, ваш боевой соратник, — начал разговор Кандыбин. — Он дал вам отличную характеристику. И, думаю, не ошибся.
Шматко молчал. Он понимал, что к председателю губчека его вызвали не за тем, чтобы похвалить.
— Думаем назначить вас, Иван Петрович, командиром конного чекистского отряда по борьбе с бандитами. Очень уж много развелось их в нашей губернии. Терроризируют уезды, грабят села, убивают коммунистов.
— Я знаю, — вставил Шматко.
— Ну вот, — Кандыбин откинулся на спинку стула. — Как вы на это смотрите? Мы предварительно обсуждали план действий, считаем, что начать бы надо вот с чего…
Кандыбин изложил замысел чекистов. Шматко он пришелся по душе.
— Ну что ж, в таком случае не будем терять время, — заключил беседу Кандыбин. — Поезжайте, Иван Петрович, в Богучар, мы дадим туда телеграмму — в уком партии и уездное ЧК. Вам помогут кадрами. Людей надо подбирать осторожно, проверенных, надежных. Не спешите с действиями, отряд надо сколотить человек в семьдесят пять — восемьдесят, обучить людей конспирации, поведению в селах, на людях. Держите с нами постоянную связь, берегите себя. Вы еще молоды… Вон орел какой! — И Кандыбин дружески приобнял Шматко, улыбнулся подбадривающе. — Действуйте, «батько Ворон»! Желаю успеха!
…Забравшись на нары вагона-теплушки, Иван Шматко размышлял о предстоящем деле — опасном и ответственном, о своей жизни, давшей вдруг такой поворот, о родной слободе Журавке того же Богучарского уезда, где прошли его юношеские годы. Как там теперь, на родине?
Мысли снова вернулись к заданию губернского чека… Быть «батькой Вороном»… Хм, придумали же ему имечко! Да что имя — Вороном надо стать, иначе не поверят бандиты, не клюнут на приманку.
Потом мысли опять перешли на Журавку. Сколько натерпелся ее бедный люд от царских генералов, особенно от Краснова. Уж полютовал генерал, попил людской кровушки. В восемнадцатом году Краснов превратил Богучар в «опорный пункт казаков для освобождения России от большевизма». «Освободители» очень скоро стали жестокими карателями. Взбунтовавшуюся Журавку в один из декабрьских дней почти поголовно выпороли шомполами. Никого изверги казаки не пожалели — ни старых, ни малых. Восемьдесят пять человек после той порки остались лежать на снегу…
Точно так же красновцы усмиряли крестьян и в других селах. За несколько дней пребывания в Богучаре «освободители» расстреляли более трехсот ни в чем не повинных людей, двести тридцать подверглись жестоким пыткам, избиениям.
И Иван дал слово — мстить. Мстить за отца, убитого белогвардейцами, за смерть своих односельчан. Нет, прощения бандитам никогда не будет в его сердце! Раз так надо для дела — он станет «атаманом Вороном», будет воевать с бандами, не пожалеет для этого жизни.
В Богучаре Шматко доложил в укоме партии о своем прибытии.
— Мы получили телеграмму губчека, ждем вас. — Председатель укома Морозов пожал руку Ивану Шматко, улыбнулся располагающе. — Окажем вам всяческую помощь и поддержку. Подберем и направим в отряд лучших коммунистов из числа богучарских чекистов, работников милиции и бывших партизан. Все будет как надо, батько Ворон!
Председатель укома очень хорошо понимал, каким делом предстояло заниматься этому молодому парню, какая опасность подстерегала его на каждом шагу. Ведь стоит только бандитам догадаться или хотя бы усомниться в том, за кого будет выдавать себя Шматко…
А Шматко говорил уже о деле:
— Начну создание отряда с родной Журавки. Там много моих однополчан и бывших партизан. Земляки поймут меня, кое-кого можно привлечь к работе без опаски. Да и родных заодно проведаю.
Возвращение Ивана Шматко в Журавку встретили без особого удивления. Многие то объявлялись дома, то снова пропадали. Время было такое. Про Ивана знали, что служил у красных; теперь же пошел слух, что, мол, знался с батькой Махно, набил там руку, хочет свой отряд организовать, погулять на воле. Слухам верили и не верили. Но Иван скоро перешел к делу: стал в людных местах выступать, звал «бороться с большевиками», сулил какую-то «свободу».
Вскоре к нему потянулись ходоки. Однажды ночью явился из лесу угрюмый заросший мужик, колючими недоверчивыми глазами прощупывал Шматко, осторожно выспрашивал: кто, откуда, зачем? О себе он не сказал ничего, мол, послали поспрошать, а там «жись покажет».
Лесному человеку Шматко «признался» — дескать, прибыл с Украины, от самого батьки Махно, будет подымать народ на бунт и смуту, пока большевики не закрепились.
Мужик слушал, кивал. Смолил самокрутку, о чем-то медленно думал, а потом ушел. Дня через два Шматко узнал, что мужик этот из банды Романа Соколова и что главарь подсылал к нему лазутчика не случайно — хотел, видно, договориться о совместном разбое.
Пора было действовать более энергично. Шматко открылся Прокофию Соболеву — бывшему сослуживцу, тот без колебаний согласился помогать чекисту. Привлекли они к себе в помощники еще четырех журавцев — П. Дибцова, Т. Украинского, С. Соколова и П. Кобылкина. Они вместе со Шматко воевали на Украине против банд Махно. Люди эти были проверенные в боях, надежные. Скоро отряд пополнился новыми бойцами.
Боевое крещение «банда Ворона» получила спустя несколько дней. В Журавку прискакал небольшой отряд чекистов под командованием Мовчана. «Банда Ворона» затеяла с отрядом «перестрелку», Мовчан «не выдержал», увел свой отряд в Богучар.
Теперь для жителей села не было загадок: Иван Шматко — один из головорезов, от него надо держаться подальше.
…Долго не мог в эту ночь заснуть Шматко. Кажется, «бой» сегодня был удачный, чекисты ускакали восвояси, слух о «батьке Вороне» утвердился. Но не допустил ли он какой ошибки, не поспешил ли с формированием «банды», верят ли ему в той же банде Романа Соколова? Кажется, нет. Иначе давно бы кто-то явился, повел переговоры. Нет никого. То ли присматриваются, то ли уже знают, что он из ЧК, ждут момента, чтобы расправиться с «батькой Вороном», поиздеваться над ним.
Он стал уже дремать, когда вдруг услышал осторожный цокот лошадиных копыт. Цоканье все ближе, ближе… У сарая, где ночевал Шматко, всадник остановился, бесшумно спешился.
— Эй! Выходи, дело есть! — крикнули из темноты.
Шматко выглянул — всадников, оказывается, было много, они стояли наготове чуть поодаль.
— Руки вверх! — скомандовали откуда-то сбоку, и Шматко подчинился. И неожиданно для самого себя выматерил непрошеных гостей.
— Мать вашу!.. Чего нужно-то?
Всадники захохотали, шевельнулись на лошадях. Один из них приблизился к Шматко, слез с седла.
— Не боись, свои.
Иван узнал в стоявшем перед ним человеке дальнего своего родственника, Якова Каблучкина. Яков был в банде Курочкина начальником штаба.
— Здорово, что ли, Иван?!
— Здорово, Яков!
Всадники соскочили с лошадей, расселись на бревнах у дома Шматко; сел с ними и Иван, стараясь вести себя непринужденно, естественно.
— Что это ты, то у красных воюешь, то повстанцем хошь стать? Непонятно, — спросил Яков.
— А чего тут непонятного? — удивился Шматко. — Жить хочу вольно, свободу люблю. Без нее русскому человеку — тоска. Ты вот живешь не тужишь, а я что ж, рыжий?
Бандиты сдержанно, но одобрительно загоготали.
— Выходит, ты неидейный? — уточнил Каблучкин. — Это хорошо. Такой ты нам нужен. У нас, Ванюха, воля настоящая. Пей, гуляй — не хочу. Девку — какую захошь бери. Коня дадим, оружию. Только чтоб коммунистов изводил. Ну?
Шматко помедлил.
— Так что ж, Яков. Дело предлагаешь. Только… не один я, ты, видно, знаешь. Хлопцы у меня надежные имеются.
— Валяйте все к нам! Всех примем! — Каблучкин гостеприимно распахнул руки.
Вечером следующего дня решено было навестить банду Бачевского. Взяв с собой Соболева и еще девять человек, Шматко отправился в Рыжкин лес.
Пока ехали, он снова и снова обдумывал детали: как вести себя, что говорить бандитам, чтобы они поверили в его искренность, в его желание стать с ними в один ряд, чтобы добиться их доверия и расположения.
Бачевский встретил Шматко и его «банду» неприветливо, настороженно. Он знал Ивана по службе в Богучарском полку и в перерождение Шматко не верил. Было написано на физиономии Бачевского: знаю, мол, тебя, гусь лапчатый, на простачков рассчитываешь. Но мы тоже тут не лаптем щи хлебаем, понимаем, что к чему.
Но сомнения рассеял Яков Каблучкин. Он принародно дал Ивану Шматко отменную характеристику, напомнил, как «батька Ворон» выгнал из Журавки чекистов, и что «вообще это мужик нашенский»…
Бандитов у Бачевского было человек пятьдесят. Они только что вернулись из-за Дона, где ограбили небольшое село, занимались «делами»: ощипывали кур, играли в карты, пили самогон. Лагерь представлял собой отвратительное зрелище.
Бачевский, сидевший у слабо тлевшего костра, вдруг вскочил на ноги, выхватил наган, приставил его к виску Шматко. Заорал:
— Раздевайся, чекистская шкура! Руки! Оружие наземь, ну! Думал, проведешь Бачевского, да? Раздевайся, кому говорю!
Шматко, растерянно оглянувшись на своих товарищей, стал раздеваться; остался уже в нательном белье. Бачевский орал:
— Думал, поверил я тебе, красный командир? Байки твои на веру принял? Го-го-го… Говори, собака, зачем сюда явился, ну?
Не известно, чем бы кончилась эта сцена — Соболев и остальные товарищи Шматко уже похватались за оружие, да и бандиты были настороже, но в этот момент выскочил из-за кустов отлучившийся по нужде Каблучкин. Он подскочил к Бачевскому, рванул на себе рубаху.