– А вот и нет, – сказала Барбру и спросила, на что им тресковые головы и спины, которые сушатся на вешалах.
– Это будет гуано, – ответил Ларс.
– Это чего такое?
– Не знаю.
– Это чтоб удобрять, – объяснила Ингрид, – пойдет на экспорт.
Барбру спросила, что такое экспорт.
– Они его за границу продают, – сказал Феликс.
Остальные серьезно посмотрели на него.
– Где тебя такому научили?
– Дома.
Ингрид спросила, чему он их еще научит из того, что дома выучил. На это у Феликса ответа не нашлось. Ларс обозвал Ингрид каргой, и Ингрид погрозила ему разделочным ножом. Барбру велела им прекратить.
– Сопляки вы проклятущие. Все.
– Мы не сопляки, – возразил Феликс, – мы взрослые.
Барбру рассмеялась и вернулась в дом. Ингрид продолжала разделывать рыбу, и Ларс сказал, что разделывает она небрежно, а на рыбьей спине остается чересчур много мяса. Ингрид предложила научить его. Подумав, Ларс согласился, и Ингрид научила их разделывать рыбу. Наблюдавший за ними Феликс спросил, где она этому научилась.
– Папа мне показывал.
Ларс спросил, почему Ханс его тоже не обучил. Ингрид не стала говорить, что ее папа не был ему отцом. Ларс старательно чистил рыбу. Посмотрев на Ингрид, Феликс спросил:
– Я ж вам брат?
Ингрид спросила, на что ему это знать.
Ответить он не смог, и поэтому Ингрид сказала, что она ему не мать и не сестра. Но не такого ответа ждал Феликс, поэтому, когда Ларс вышел на пристань поднять оставшийся улов, Ингрид прошептала Феликсу на ухо, что он – брат Ларса, вот только самому Ларсу об этом неизвестно, так что пускай это будет секрет. Глаза у Феликса наполнились слезами. Смотреть на это было невыносимо, Ингрид сказала, что нечего время терять, и пошла в дом, вспоминая про письмо от Сесение, она вообще его часто вспоминала, по много раз на дню, оно возвращалось к ней короткими внезапными вспышками, и продолжаться так не могло, письмо надо сжечь.
Глава 47
Февраль. Остров накрыли метели и желтая пена. Море побелело, но они пошли на внешнюю сторону острова – сети надо было доставать, пока погода не испортилась еще сильнее.
– Чего скажешь? – спросил Ларс. – Выйдем?
– Да, – ответил Феликс.
Они уселись в ялики и погребли за шхеры Скарвешэрене. Там море совсем разбушевалось, и едва они начали вытягивать, как Феликс кувыркнулся в море. Длинным багром Ларс затащил его на борт, но так измок и намерзся, что грести больше не получалось. Течением лодку отнесло к берегу, а Ларс обнимал Феликса, который даже говорить не мог, и к Баррёю их прибило в проливе напротив Молтхолмена. Ларс вытащил мальчика на берег. Теперь надо было одновременно донести его до дома и спасти лодку.
Он вгляделся в пургу, в кожу впивался лед. И так всю дорогу.
Сколько же до дома?
Ларс взвалил Феликса на спину и зашагал. Идти было далеко, а держаться Феликс был не в силах. Из окна их увидела Ингрид, бросилась на улицу и помогла дойти. Они занесли Феликса на кухню, где Барбру сорвала с него одежду и принялась растирать и колотить его, потом положила на скамейку и, укрыв одеялом, опять стала растирать, Феликс же бредил, а зубы у него стучали. Ларс, побелевший, как мел, встал рядом и заявил, что им надо спасти ялик. И снасти. Ингрид сказала, чтоб он заткнулся. Барбру ей поддакнула и добавила, чтобы он тоже раздевался, и побыстрей. Ларс повторил, что лодку надо спасать, и вышел из дома. Ингрид оделась и бросилась по ледяной каше к проливу, где черпал воду ялик с пробитым боком. Румпель тоже был сломан. Однако обе пары весел уцелели, и две пустые корзины от снастей тоже. Стянув с себя фуфайку, Ларс заткнул ею пробоину, веслами они оттолкнули ялик от берега, на дне его пенилось море, и они догребли до мыса возле шведской пристани, обогнули его, вытянули лодку на берег, вычерпали воду и оттащили ее повыше, насколько хватило сил.
Ларс закричал, что надо спасать второй ялик и другие снасти. Ингрид спросила, не спятил ли он. Ларс в ярости забегал по берегу, и Ингрид крикнула, что он спятил, а дурным в море нельзя. Ларс поежился, ухмыльнулся и спросил, как она думает: умрет Феликс или нет. Нет, – ответила Ингрид.
Ее тоже начало знобить, и она улеглась в постель.
Феликс лежал на кухне и что-то лепетал. Барбру сидела возле него, и ночами тоже, Сюсанне тоже захотелось к ним. Ингрид ее не хватало, поэтому она спустилась в кухню, легла возле печки и сказала, что выздоровела. Барбру подняла ее и прогнала обратно наверх, и Ингрид лежала без сна, пока Барбру не принесла ей под бок спящую Сюсанне. А сама присела на краешек кровати и спросила, не боится ли Ингрид темноты. Ингрид ответила, что нет. Барбру спросила, не видала ли она какую нечисть, и Ингрид ответила, что да. Барбру сказала, что это из-за жара, а теперь жар у нее спал. Вот, если руку ей на лоб положить, это сразу понятно. Ингрид кивнула. Проснувшись на следующее утро, Сюсанна спросила, не научит ли Ингрид ее вязать.
– Ты мала еще совсем, – сказала Ингрид.
Сюсанна ответила, что вот и мама так же говорила.
– Мама это кто? – спросила Ингрид. Сюсанна недоуменно уставилась на нее. – Я думала, это я мама. – Сюсанна задумалась и улыбнулась. Ингрид предложила, чтобы Сюсанна сидела рядом и смотрела, как она вяжет, – так ей проще будет выучиться, когда время придет. Сюсанне это понравилось.
Так она заодно и считать научится, не только на пальцах, но и петли считать.
Глава 48
Ларс не заболел. Когда непогода отступила, он пошел к заснеженному ялику, но вытащить его не смог, поэтому привел Барбру. Они перевернули его и водрузили на два чурбана, чтобы Ларс с обеих сторон осмотрел пробоину в корпусе. Она оказалась больше, чем он думал, и один шпангоут тоже был сломан. Барбру покачала головой. Ларс спросил, умрет ли Феликс.
Барбру сказала, что нет и что вот сейчас-то он, Ларс, пожалеет, что не смотрел, как Ханс чинит лодки.
– А ты об этом чего-то знаешь? – спросил Ларс.
– Да. Это надо вдвоем, – многозначительно кивнула Барбру и пошла назад, к дому, но по дороге обернулась и крикнула, что она ему поможет – подержит, когда он будет обивку расклепывать, а все остальное пускай уж сам.
Ларс пошел в новый лодочный сарай, где Ханс складывал материалы, и отыскал сосновые бревна без сучков. Отпилив нужные куски, он оторвал от лодки пробитые доски и использовал их как шаблон. Но двух обломков все равно не хватало, и ему пришлось побегать: он снимал мерку, пилил, строгал и снова бежал к лодке, чертил и вымерял. Когда доски были готовы, согнуть их Ларс не смог.
Вышла Барбру и велела ему отнести доску в дом, завернуть ее в мокрую одежду и на сутки-двое оставить ее в чане под печкой, тогда дерево размякнет. Ларс спросил, не сделает ли она все это сама, он не хочет заходить в кухню и слушать, как хрипит Феликс, – Ларс даже поесть туда больше не заходил. Барбру сказала, чтобы сам шел, а она найдет ему какую-нибудь старую одежду.
Ларс сказал, что тогда не надо.
Нет, – не согласилась Барбру. И поесть Ларсу тоже надо.
Он прошел с ней на кухню и сделал так, как она велела, и быстро взглянул на Феликса – тот лежал, не замечая Ларса, и дрожал. Ларс вернулся на шведскую пристань и стал искать подходящий материал для нового шпангоута. Но ничего не находилось. В лодочном сарае было два окна, одно выходило на север, а другое – на юг. Он остановился и посмотрел в то, что на север: море было черным и гладким. Как свинец. Как деготь.
Ларс стоял и смотрел, пока не перестал видеть.
Он вышел, прошел, прячась за утесом от ветра, в сарай и спустил на воду второй ялик, более старый, чем пробитый. Ялик долго простоял в сарае, рассохся и пропускал воду. Зато грести было легко. Ларс обошел северную оконечность острова и двинулся через пролив к югу, когда заметил на берегу мать. Она размахивала обеими руками.
Ларс собирался проплыть мимо, но ее голос тянул его к берегу. Ларс спросил, чего ей надо. Барбру сказала, что один он снасти не вытащит. Ларс подвинулся. Барбру шагнула в лодку, оттолкнула Ларса, села на весла и погребла к шхерам Скарвешэрене, где отыскала первое грузило. Ларс вытягивал леску, Барбру гребла, удерживая лодку на месте, и вычерпывала воду. Они молчали. Рыбы набралось полтора отсека в лодке, много гнилой и обглоданной, но и годная тоже была. И снасти они тоже вытащили.
Взяв по одному веслу, они догребли обратно, до новой пристани, и подняли рыбу на берег. Ларс разделывал, а Барбру складывала в ящики, таскала снег и присыпала им рыбу. Когда они закончили, из-за носа мыса показалась шхуна Паулуса. Тот причалил, принял на борт молоко и рыбу заодно забрал – похоже, рыбой он был доволен, и то сказать: обычный улов, разве что разделана чуть небрежно. Ларс сказал, что следующие несколько дней рыбы не будет, и хотел было рассказать почему, но тут встряла Барбру и объяснила, что им надо ялик чинить.
Паулус кивнул и вернулся на шхуну.
Тем вечером Феликс перестал хрипеть. Глаза у него оставались красными и тусклыми, но он выглядывал из-под одеяла и улыбался, и еще попросил попить и поесть. Съел он самую малость, быстро заснул, однако спал спокойно. Ларс снова спросил, не умрет ли он.
Ответ он получил прежний.
На следующее утро Ларс встал первым, затопил печку и смотрел, как дышит Феликс. Тот открыл глаза и посмотрел на Ларса.
– А говорить можешь? – спросил Ларс. Феликс кивнул. – Ты как?
– Ничего…
Феликс попробовал сесть, но не вышло. Ларс спросил, а как он сейчас, Феликс еще раз пробормотал «ничего» и больше подняться не пытался, а Ларс сказал, что собирается на Скугсхолмен поискать заготовку для нового шпангоута. Феликс кивнул. Ларс добавил, что лучше всего сосна, но и можжевельник сойдет. Феликс перевел взгляд на окно, где на перекладинах лежал снег, и спросил, как погода. Ларс ответил, что хорошая. Феликс моргнул. Ларс вышел, дошел до лодочного сарая и снова спустил на воду старый ялик. Он по-прежнему подтекал, поэтому Ларсу приходилось останавливаться и вычерпывать воду, и все же он отыскал расселину в скалах, привязал лодку к крюку, который когда-то вбил здесь Ханс, взял топор с пилой, сошел на берег и принялся за поиски. Забрезжил рассвет.