– Так у вас там просто жарковато.
Паулус возвращается на палубу с каким-то странным выражением. А Ларс, отвязав швартовы, не идет в дом, а стоит думает, что много чего он не знает, о мире, о ценах, а также не знаком с новыми владельцами фактории. Подумав еще, он идет в лодочный сарай, спускает на воду ялик, гребет через пролив и является в факторию, как раз когда там причаливает грузовая шхуна из Бергена, и на причале, где к вечеру жизнь замерла, снова начинается суматоха.
Ларс поднимается на берег и смотрит во все глаза, словно любопытный ребенок: он замечает, что на шхуну грузят соленую рыбу и что новый владелец очень молод, ему чуть за двадцать. Прежде Ларс видел его разве что мельком и теперь сильно удивляется: хозяин одет, как рабочие, а вот старый Томмесен всегда ходил в галстуке и жилетке, этот же отличается от работников лишь тем, что говорит громче и руки держит в карманах.
Воспользовавшись моментом, Ларс подходит к нему, как раз когда один из закупщиков, вышагивая между составленными друг на дружку ящиками соленой рыбы, указывает на тот, который работники спустят на пол и выложат из него рыбу на проверку, какая часть товара второсортица, и этот процентаж применят для всей партии. Это выборочная проба. Ларс видел такое и раньше, он знает, что момент решающий, от него зависит доход фактории, он решает судьбу всего зимнего улова. И тем не менее он спрашивает владельца фактории – Банга Юхансена, точно, так его и зовут, покупает ли он сушеную рыбу и сколько за нее даст.
Банг Юхансен бросает на него быстрый взгляд, но в слова не вслушивается, его внимание приковано к закупщику, тот только что показал на ящик, и, похоже, сделка получится выгодная, Банг Юхансен довольно улыбается и просит Ларса повторить вопрос. Ларс повторяет, и Банг Юхансен бормочет в ответ сумму и тотчас же добавляет, будто озвучивая прописную истину, что времена нынче сложные, перевозка дорогая и прочее в том же духе. О такой цене Ларс и мечтать не смел, его прикидки строились на том, что он слышал от Паулуса. Он спрашивает, когда можно сдать рыбу. Банг Юхансен замечает, наконец, своего собеседника и хочет уточнить, о чем тот, собственно, толкует. Ларс дожидается следующего вопроса:
– У тебя что, рыба есть? – удивляется Банг Юхансен.
– Да.
– Ты с островов?
– Да.
– Тогда пускай отец твой зайдет.
Ларса так и тянет ответить – я сам себе отец, но вместо этого он ждет, когда Банг Юхансен снова поймет, что сказал глупость, и спросит:
– И сколько ее у тебя?
– Это я пока не знаю.
– Ладно, давай привози.
– А пух? Пух возьмете?
– У тебя и пух есть?
– Да.
– Сколько?
– Этого я пока не знаю.
– Ладно, привози пух, поглядим на него.
Ларс готов сказать, что на пух с Баррёя и глядеть нечего, он чище золота, однако вместо этого спрашивает:
– А яйца?
Тут Банг Юхансен громко смеется и отвечает, что яйца они тоже берут.
– И где ж это ты, паршивец, так почернел-то?
По пути назад Ларс снова вспоминает вопрос, который Ханс задал ему однажды, когда они сидели в Паршивом саду и смотрели на новый лодочный сарай и пристань, был ленивый летний вечер, в такой вечер мысли способны объять все, и Ханс спросил, как Ларс думает, чего на Баррёе недостает? Ларс полагал, что Баррёй хорош такой, какой есть. Лодки, сказал Ханс. С двигателем. Шхуны. Куттера. По крайней мере, рыболовного бота. Пристань на скале и новый причал без пришвартованной лодки выглядят по-дурацки.
– Тут гавань плохая, – ответил тогда Ларс, это, кажется, было в прошлом году, а может, годом ранее, ему незадолго до того объяснили, почему «молочная» шхуна не может пристать тут в непогоду.
– Но камней у нас с избытком, – добавил Ханс. Из них можно сложить мол длиной метров пять-шесть на мысе возле шведской пристани – тогда и течение, и волны в заливе изменятся.
С тех пор как дядя умер, Ларс много думал об этом и о развалинах в Карвике, где камней предостаточно, и сейчас, вечером, налегая на весла, он вспоминал про этот камень. На такие мысли навела его и беседа с Бангом Юхансеном, человеком, который держит руки в карманах и который назначал цену на сушеную рыбу. Но мерный ритм гребли навел Ларса и на другие мысли – возможно, на Баррёе недостает еще чего-то, и теперь его, Ларса, задача – выяснить, чего именно, и исправить это, например сравнить Баррёй с другими островами, от такой мысли голова кружится, она вбирает в себя размышления всей зимы и ни на какие другие не похожа.
Глава 50
Пока Ларс пропадает в фактории, Ингрид сидит на кухне и смотрит на мать. Усевшись на свой стул, та попеременно смотрит то в окно, то на дочь, то на всех остальных, и на ее бледных узких губах играет едва заметная улыбка. На лице у нее обозначились скулы, а когда ей предлагают кофе с лефсе, она вежливо благодарит, словно приехала в чужую страну. Барбру подает ей угощение на польском фарфоре.
Мария берет в руки чашку и блюдце, внимательно изучает их и кивает, отчего еще сильнее становится похожа на гостью в собственном доме. Все остальное время она сидит, сложив руки на коленях.
Ингрид заходит на кухню и выходит из нее – за дверью плачет, а в кухне улыбается.
Карен Луисе выходит за ней следом и говорит, что им нужно кое-что обсудить, не самочувствие Марии, а деньги. Дело в том, что отец Ингрид брал ссуду в залог собственности, острова Баррёй, регистрационный номер хутора пятьдесят шесть, участок номер один в земельном кадастре, он и прежде займы брал, как-то раз пастор Малмберге выступал поручителем, Ханс Баррёй всегда исправно выплачивал проценты, однако вскоре, первого июля, банк ждет очередного взноса, три сотни крон, и в лавочке у них тоже долг порядочный накопился за товары, которые они брали зимой, поэтому не хочет ли Ингрид передать Баррёй банку, возможно, идея не самая плохая, потому что так они смогут купить участок в деревне, Карен Луисе уже говорила с Паулусом, он не большой любитель работать на земле и готов ее продать по сходной цене, Карен Луисе краснеет и запинается, свой грандиозный план она заканчивает словами о том, как им, должно быть, тяжело пришлось зимой, вид у Карен Луисе такой, словно она с пациентом разговаривает.
Возражать ей Ингрид не в силах, эта женщина в их церковном приходе все равно что правительство, поэтому Ингрид лишь просит ее подождать, а сама поднимается в южную залу и приносит оттуда триста крон – она берет их из тех денег, что заплатил им дядя Эрлинг, и, протянув деньги Карен Луисе, спрашивает, не уладит ли супруга пастора вопрос с банком, что же касается лавки, то вряд ли они там много задолжали, потому что всю зиму оплачивали покупки.
Карен Луисе краснеет еще сильнее.
Ингрид набирается смелости и просит расписку с подписью, где будет написано, что Карен Луисе берет эти деньги для того, чтобы передать их в банк, а не куда бы то ни было еще. Карен Луисе интересуется, откуда у Ингрид такая крупная сумма, и бормочет, что расписка не нужна.
Ингрид возвращается на кухню и, сев рядом с матерью, спрашивает, откуда взялись два шрама у нее на висках. Мария улыбается. Карен Луисе приходит следом за Ингрид, она садится и отхлебывает остывший кофе, но когда Барбру предлагает ей еще кофе, она отказывается и смотрит на Сюсанну – малышка забирается на колени к Ингрид и поглядывает на Марию.
– Кто эта тетя?
– Да мама ж, – отвечает Ингрид и пересаживает Сюсанну на руки к Марии, а сама достает из комода в гостиной бумагу с чернилами и садится писать. Поджав губы, Карен Луисе читает расписку и говорит, что Ингрид забыла дату проставить, сегодняшнее число. Ингрид дописывает дату. Карен Луисе подписывает и говорит, что расписка вовсе необязательна и что, похоже, шхуна Паулуса уже близко.
Но это не Паулус, это беззвучно подходит на веслах Ларс. Он швартует ялик, поднимается на берег и войдя в дом, озирается, как будто попал в склеп. На столе лежит расписка и деньги, и Ларс спрашивает, что это такое.
– Иди руки мыть, – говорит Ингрид, – и Феликса с собой возьми.
– Это чего такое? – повторяет Ларс.
Ингрид не отвечает. Карен Луисе убирает деньги в сумочку из коричневой кожи с зелеными бусинками. Ингрид складывает расписку и помахивает ей, а Карен Луисе встает и просит Ларса проводить ее.
Ингрид наблюдает за ними из окна. Ларс и пасторша идут к причалу, останавливаются, Ларс открывает рот и принимается кричать на нее. Карен Луисе зажимает уши и чуть склоняется вперед. Ларс все кричит, пасторша наклоняет голову все ниже, но потом выпрямляется и почти бежит к пристани. Ларс разворачивается и бросается к дому, врывается в кухню, хватает кочергу и бьет ею Ингрид по голове, так что на стол и на расписку брызжет кровь. Глаза у Ингрид застилает темнота. Она слышит его голос. И видит, как Барбру хватает его, а он вырывается, и дергается, и кричит. Придя в себя, Ингрид трогает рану на лбу, видит кровь, поднимает кочергу и дважды бьет ей Ларса по голове. Тут и Барбру кричит – оттолкнув сына, она обхватывает руками Ингрид, та вырывается и кусается. Широко раскрыв глаза, Феликс наблюдает за ними. Сюсанна засунула палец в рот и улыбается. А Мария ставит малышку на пол, поднимается и идет к раковине, где берется за насос и приводит его в действие, и пробует на вкус воду, и все быстрее надавливает на насос, и тогда Барбру выпускает из рук Ингрид, подходит к Марии, и обнимает ее, и выключает воду.
– Вода, вода…
Становится тихо.
Ларс вспоминает, что ему надо рыбу проверить, потому что и так уже чересчур тепло. Он идет к вешалам, а следом бежит Феликс. Феликс показывает на рану у него на лбу – не больно? Ларс слизывает кровь, до которой дотягивается языком и, нырнув под вешала, заглядывает рыбе в брюхо – одной, другой, но ни мушиных личинок, никакой другой дряни не находит. Феликс снова спрашивает, не больно ли. Ларс не отвечает, он прикидывает, подсчитывает и окидывает взглядом остров, чтобы в чем-то удостовериться. И говорит:
– Пошли, мама воду вскипятит.