Манус хватает свечку: белую свечу из багажника.
- Моя мама, - рассказывает Манус. - Ее подарок для меня под номером два была коробка, набитая всем барахлом из тех времен, когда я был ребенком, которого она оставила, - Манус говорит:
- Зацените, - и поднимает свечку. - Свеча с моего крещения.
Во тьме скрывается брошенная Манусом свечка.
Следом исчезают крепкие детские ботинки.
Завернутые в крещенский наряд.
Потом рассыпается горсть молочных зубов.
- Блядь, - говорит Манус. - Чертова зубная фея.
Локон светлых волос внутри медальона на цепочке; цепочку Манус раскручивает и пускает из руки в стиле австралийской "болы", та исчезает во тьме.
- Она сказала, что отдает все это барахло мне, потому что ей некуда его деть, - говорит Манус. - Речь не о том, что оно ей не нужно.
Глиняный отпечаток руки второклассника летит вверх тормашками во тьму.
- Так вот, мамочка, если тебя оно недостойно, - говорит Манус. - То и я не хочу таскать туда-сюда все это дерьмо.
Переключимся на то, что всякий раз, когда Брэнди Элекзендер донимает меня пластическими операциями, я вспоминаю стебли. Реабсорбацию. Клетки фибробласта. Губчатую кость. Годы надежды и боли, - и как я могу не рассмеяться.
Смех - единственный производимый мною звук, который могут понять окружающие.
Брэнди, первая королева благих намерений, у которой настолько раздутые силиконом титьки, что она не может стоять прямо, говорит мне - "Просто посмотри, что там да как".
И как я могу не смеяться дальше.
Этим я хочу показать, Шейн, что внимание мне не нужно до такой степени.
Лучше уж по-прежнему буду носить вуали.
Если не могу быть красивой - я хочу быть невидимой.
Переключимся на улетающий в никуда серебряный ковш.
Переключимся на исчезающие одна за другой чайные ложки.
Переключимся на все отбывшие вдаль школьные табеля и фотографии класса.
Манус терзает плотный бумажный лист.
Свое свидетельство о рождении. И резко вышвыривает его из бытия. Потом Манус стоит, перекатываясь с пятки на носок, с пятки на носок, обхватив себя руками.
Брэнди ждет моей реплики, глядя на меня. Пишу пальцем на земле:
"манус где ты сейчас живешь?"
Легкие прохладные прикосновения приземляются мне на голову и на персиковые плечи халата. Пошел дождь.
Брэнди спрашивает:
- Слушай, мне не интересно, кто ты такой, но если бы мог быть кем угодно - кем бы ты стал?
- Старше становиться не хочу, это уж точно, - говорит Манус, мотая головой.
- Ни за что, - руки крест-накрест, он перекатывается с пятки на носок, с пятки на носок. Манус склоняет подбородок на грудь, и продолжает раскачиваться, глядя на битое стекло бутылок.
Дождь усиливается. Уже не унюхать ни мои подсмоленные страусовые перья, ни духи Брэнди "Лер дю Темп".
- Тогда ты мистер Дэнвер Омелет, - говорит Брэнди. - Дэнвер Омелет, познакомьтесь с Дэйзи Сент-Пэйшнс.
Большая унизанная кольцами рука Брэнди распускается цветком и укладывается поперек сорока шести дюймов силиконовой роскоши:
- А вот это, - говорит она. - Это Брэнди Элекзендер.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Перенесемся в один из моментов, в нем ничего особенного, только мы с Брэнди в кабинете логопедши; и Брэнди застает меня, когда я лезу руками под вуаль: трогаю ракушки и слоновую кость торчащих наружу коренных зубов, глажу себя по тисненой коже рубцовой ткани, высушенной и отполированной вдохами-выдохами. Касаюсь мокрой и липкой слюны в месте, где та засыхает по бокам шеи, а Брэнди советует не принимать себя слишком близко.
- Дорогая, - говорит она. - В таких случаях помогает представить себя чем-то вроде дивана или газеты, чем-нибудь, что стоило сил многим людям, но не делалось на века.
Открытый край моей глотки наощупь как накрахмаленная синтетика, рубчато-вязанная, грубая от растяжек и примерок. Трогать его - все равно что трогать верхний край платья без бретелек, или трико, подбитое вшитой внутрь проволокой или пластиком. Грубое, но теплое, как розовый цвет. Костлявое, но покрытое мягкой, чувствительной кожей.
Такой тип острой травматической мандибулактомии, не будучи восстановленным посредством деканюляции или трахеостомической трубы, может привести к апноэ во время сна, сказали врачи. Так они общались друг с другом в время утренних обходов.
А люди еще говорят, что меня трудно понять.
Мне же доктора объяснили, что если они не восстановят как-нибудь мою челюсть, хотя бы до подобия кожного мешка, сказали они - то я могу умереть в любое время сна. Просто могу перестать дышать и не проснуться.
Быстрая безболезненная смерть.
Пишу на дощечке:
"отстаньте".
Мы в кабинете логопеда, Брэнди говорит:
- Помогает, когда поймешь, что ты не более в ответе за свой внешний вид, чем какая-нибудь машина, - рассказывает Брэнди. - Вот именно такая ты продукция. Продукция продукции продукции. Люди, которые проектируют машины - тоже продукция. Твои родители продукция. Их родители продукция. Твои учителя продукция. Священник в церкви - опять же продукция, - говорит Брэнди.
Иногда, лучший способ справиться со всем дерьмом, говорит Брэнди, это не держаться за себя как за маленькую дорогущую награду.
- Я считаю, - продолжает Брэнди. - Что от мира не скрыться, и ты не отвечаешь за то, как выглядишь, будь ты хоть красотуля, хоть страшная как жопа. Все это не в твоих руках, - говорит Брэнди.
Так же, как компакт-диск не несет ответственности за то, что на нем записано, - так же и у нас. Свободы действий у тебя - как у запрограммированного компьютера. Ты так же единственна и неповторима, как долларовая банкнота.
- На самом деле в тебе нет ничего действительно "твоего", - говорит она. - Даже в физическом теле все клетки у тебя за восемь лет заменятся другими.
Кожу, кости, кровь и органы пересаживают от одного другому. В конце концов, можно даже просто заглянуть внутрь себя: там колонии микробов и жучков, которые жуют для тебя пищу, без них не выжить. Ничто в тебе не исконно твое. Все перенято со стороны.
- Главное, спокойно, - говорит Брэнди. - О чем бы ты ни думала, сейчас о том же думает еще миллион. Что бы ты ни делала, делают и они, и никто из вас за это не отвечает. Все в тебе лишь плод совместных усилий.
Пальцами нащупываю под вуалью влажный торчащий обрубок языка, принадлежащий некоему истерзанному продукту. Врачи намерены были использовать кусочек моей тонкой кишки, чтобы удлинить мне глотку. Они намеревались вырезать по кости, по моим малоберцовым костям, по костям человеко-продукции во всей красе, придавая им форму и сращивая их, чтобы сконструировать мне - сконструировать продукции - новую челюсть.
Пишу на дощечке:
"кости ноги прицепить к костям головы?"
Врачи не поняли, о чем я.
Услышим же слово Господне.
- Ты продукт нашего языка, - говорит Брэнди. - И наших законов, какими бы они не были, и того, что мы верим в Бога, которому нужны. Каждая отдельная молекулочка вокруг уже была тщательно обдумана раз тысячу до тебя, миллионом человек, - говорит она. - Все, что ты можешь создать - скучно, старо и совершенно нормально. Ты в безопасности, потому что глобально поймана в ловушку собственной культуры. Все, о чем ты можешь размышлять - хорошо уже просто потому, что ты можешь размышлять об этом. Тебе не представить себе никакого пути к побегу. Нет способа, которым можно вырваться, - говорит Брэнди.
- Мир, - говорит Брэнди. - Твоя колыбель и западня.
Все это было после того, как я покатилась по наклонной. Я написала своему работодателю в агентство и поинтересовалась насчет моих шансов работать рукой или ногой. Демонстрировать часы и туфли. Еще до этого работодатель присылал в больницу цветы. Может, я смогу получить ассигнование, как модель по ногам. Сколько и чего им там наболтала Эви - не знаю.
Чтобы стать моделью по рукам, отвечает он в письме, нужно носить перчатки седьмого размера и кольца пятого. У ножной модели должны быть безупречные ногти на ногах и шестой размер обуви. Ножная модель не может заниматься спортом. У нее не должно быть заметных вен. Пока твои пальцы рук и ног не смогут сохранить хороший вид на отпечатанной странице журнала при троекратном увеличении, или на рекламном щите в двухсоткратном увеличении, пишет он, можно не рассчитывать на работу по частям тела.
Моя рука - восьмого размера. Нога седьмого.
Брэнди рассказывает:
- А если найдешь какой-нибудь выход из нашей культуры, то там тоже западня. Само желание вырваться из этой ловушки - ее укрепляет.
Книжки по пластической хирургии, буклеты и брошюры, в один голос обещали помочь мне жить более нормальной, более счастливой жизнью; но все меньше и меньше это казалось тем, что мне нужно. То, чего мне хотелось, все больше и больше смахивало на то, чего меня всю жизнь приучали хотеть. То, чего хотят все.
Дайте мне внимание.
Вспышка!
Дайте мне красоту.
Вспышка!
Дайте мне покой и счастье, любимого человека и безупречный домашний очаг.
Вспышка!
Брэнди учит:
- Лучшее, что можно сделать - это не бороться, а просто все отпустить. Не пытайся все время поправлять то да се. То, от чего бежишь - просто останется с тобой и дальше. Когда борешься с чем-то - делаешь его сильнее.
Она продолжает:
- Не делай то, чего тебе хочется, - говорит. - Делай то, чего тебе не хочется. Делай то, чего тебя приучили не хотеть.
Такое противоположно по смыслу погоне за счастьем.
Брэнди говорит мне:
- Делай вещи, которые пугают тебя больше всего на свете.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В Сиэтле я наблюдала за Брэнди, дремлющей в подводном гроте на морском дне, больше ста шестидесяти лет. Вот она я, сижу с глянцевой кучкой хирургических брошюр, которые демонстрируют хирургию изменения сексуальных функций. Промежуточные транссексуальные операции. Смены пола.