— У меня, — сказал один из собеседников, — родные живут на Аксу. А он забрал своих в Китай и не знает, как прокормить. Если бы девчонки, можно было калым большой получить, а то мальчишки… Кундакбай обещал нам после возвращения в Китай дать не меньше как по две лошади. Если еще перепадет, Онгарбай заживет.
— Кундакбай, наверное, ничего не сможет дать вам из добычи. У него теперь завелись сильные хозяева, — заметил Садырбай. — Для других целей кони нужны.
Онгарбай и его спутник перестали жевать и уставились на Садырбая, не понимая, что он говорит.
— Я точно не знаю, — пояснил Садырбай, — но в ауле у нас ходят слухи, что Кундакбай связался с белыми офицерами и обязался поставлять им лошадей.
— Так оно и есть, — подтвердил словоохотливый уроженец с речки Аксу. — Онгарбай это тоже знает, но верит слову Кундакбая.
Поев, бандиты подобрели. Участие Садырбая в их судьбе растравило незаживающие раны. Чужбина встретила их неприветливо. Все, что говорили их вожаки, оказалось обманом. За два года оба изрядно намытарились. Поэтому наперебой стали жаловаться на свою судьбу. Садырбай внимательно слушал и сочувственно кивал головой.
— Ой-бой, как плохо! Мой Ракиш тоже оставил жену и детей у меня в доме. Маленькие плачут — где отец? Невестка плачет — где Ракиш? Мать плачет — где сын? А что я им скажу? Что он у Кундакбая? Не годится. Сердце не выдержало, вот и поехал к сыну. А так жили бы хорошо. У нас теперь мирная жизнь, всего в достатке. Правительство объявило, что простит всех, кто был в банде, если они добровольно явятся. Вот женщины и не понимают, почему надо их мужьям и сыновьям таскаться по горам и грабить для кого-то колхозы.
Онгарбай промолчал, а его напарник поддакнул:
— Так, так, отец.
Садырбай в душе порадовался такому поведению постовых. Надежда на возвращение сына окрепла.
Дождь перестал. Вскоре пришла смена. Новые постовые спросили Онгарбая, что за старика они задержали. Онгарбай, как старший, разъяснил, что задержан отец Ракиша, Садырбай, приехавший из аула повидаться с сыном.
— Посылали его обратно, — сказал Онгарбай, — но он уезжать не хочет, не повидав сына.
— А твой бы отец уехал? — пробурчал напарник Онгарбая.
Новые постовые покачали в такт головой. Трудно было определить, одобряют они поведение Садырбая или нет.
До стоянки Кундакбая ехали молча, гуськом. Только раз Садырбай нарушил тишину и попросил напарника Онгарбая не забыть разыскать Ракиша и сказать, что, мол, отец приехал к нему повидаться. Сейчас находится у Кундакбая и просит разрешения на свидание. Провожатый, ехавший сзади, заверил, что все сделает.
Кундакбая Садырбай застал в просторном шалаше, хорошо утепленном сеном, скрытом от посторонних глаз густым кустарником.
Увидев Садырбая, Кундакбай помрачнел. Глаза налились злобой.
— Кто вас прислал? — спросил он.
— Сам приехал, — ответил Садырбай. — Я отец, а сын мой находится у вас, Кундакбай.
— Мне хорошо известно, что вы посланы ГПУ. Хотите вызнать, сколько нас, чем вооружены, где стоят наши шалаши, сколько их, как к нам лучше подобраться и напасть. Это ведь велели разведать?
— Ой-бой, нехорошо говорите, Кундакбай. Отцам своих джигитов надо верить.
— Как вы узнали, что мы в горах?
— Если бы мы, отцы, не знали, где блудят наши дети, плохие бы мы были отцы.
Двое приближенных Кундакбая переглянулись.
— Вы аксакал, а не ребенок, — повысил голос Кундакбай. — «Крутить» у меня не советую. Здесь горы.
— Горы не китайские, а Алтын-Эмельские. Я в них вырос, как и ты, Кундакбай. Они мне не страшны, да и ты тоже.
— Ах, ты так! — заорал Кундакбай.
Сидевшие с ним рядом остановили его руку.
— Кто ваш сын? — спросил Кундакбай.
— Сын мой — Ракиш Садырбаев, а я, если вы не забыли казахских законов и обычаев, Садырбай.
— А, Садырбай, припоминаю. Ракиш — один из первых моих помощников. Давайте не будем горячиться, — примирительно сказал Кундакбай.
— Давно бы так. Теперь слушай! Мы, отцы сыновей, которые у вас в отряде, знаем друг друга и не таим друг от друга новостей. Неделю тому назад я был в ауле Кожамкула, сын которого Серик тоже у вас. К Кожамкулу из дальнего аула приехал свояк сына и рассказал, что ваш отряд уже прибыл из Китая и находится в верховьях гор. Как достигают вести самых глухих уголков в наших краях, вам, думаю, не стоит рассказывать. Потом, какой же тут секрет, если каждый год в это время вы приезжаете в наши горы?
— Верю вам. И все-таки свидание с Ракишем у вас, почтенный Садырбай, не состоится. Ракиша я отправил в Лепсинские горы. Трудно сказать, когда он вернется.
В это время Ракиш, стремительно ворвавшись в шалаш, бросился к отцу.
Кундакбай только махнул рукой, и все, кто был в шалаше, вышли. Вслед, однако, Кундакбай крикнул:
— Утром, Садырбай, вас проводят домой.
— Пойдем, отец. Не будем терять времени. Где твоя лошадь?
Одну только ночь Садырбай провел с сыном. Не успел наговориться, рассказать всего, что хотел. Радовало одно: Ракиш твердо обещал навестить больную мать, жену, детей, разыскать сына Кожамкула Серика и передать ему желание отца.
Под вечер Садырбай, державший направление на свой аул, изменил его и двинулся к Ошакбаеву.
День был удивительно хорош. Всю дорогу пели ему жаворонки, стрекотали кузнечики, улыбались тучки. То, что сам он подпевал им, это куда ни шло. А вот зачем подмигнул тучке, никак понять не мог. Творилось что-то неладное.
— Совсем мальчишкой стал, — оборвал он себя и запел свое. Песенки, начатой им на половине пути, хватило ровно до ворот дома, в котором размещался Ошакбаев.
— Что так скоро, аксакал? — встретил его вопросом Ошакбаев.
— Не дал Кундакбай долго засиживаться. Выгнал. Вызывай начальника. Есть новости. Ракиш приедет на днях в наш аул с товарищами. Пусть поторапливается. Да что это я? Путь от Талды-Кургана до нас длинен, все равно не успеет. Ладно, утром расскажу. До утра не буди меня. Чертов Кундакбай выспаться даже не дал.
Проводив нарочного с пакетом в райотделение, Ошакбаев лег отдохнуть. Сон, однако, не шел. Мало пока рассказал Садырбай о своей поездке, но его возбужденное состояние, уверенность в себе говорили, что поездка была небезуспешной.
Уведет Садырбай Ракиша у Кундакбая. Если бы не одного увел, совсем вышло бы хорошо. Кундакбай сразу бы почувствовал неладное. Начало разложения банды — начало ее смерти.
Утром, только хозяйка вышла подоить корову, Садырбай, открыв глаза, позвал:
— Сынок, ты спишь?
— Где тут спать после вчерашних ваших вестей, — откликнулся Ошакбаев.
— Я бы давно уехал домой, но договориться надо. При хозяйке неудобно рассказывать. Пришлось лежать с закрытыми глазами. У Кундакбая, сынок, не все ладно. Ненадежный народ собрался. Пообещай многим из них Советская власть не наказывать за разбой, который они творили на родине, останутся здесь. Только я вышел от Кундакбая и появился в их логове, облепили, как мухи. Говорил с разными людьми. Тоскуют по родине. Ракиша только прямо спросить, останется ли он дома, поопасался. А побывать в ауле, повидать мать, жену, детей он с радостью согласился. Та же, видать, думка его гложет, что и друзей. Есть среди них и матерые волки. Чувствовал, как Ракиш оберегал меня от них. Один из постовых, задержавших меня, оказался хорошим парнем. Вложил я ему в уста новость о решении нашего правительства простить всех бандитов, которые добровольно явятся. Думаю, будут знать об этом все, кому надо.
Рассказав подробно о месторасположении банды, Садырбай спросил:
— Что будем делать, если приедет Ракиш с друзьями?
— Хорошо бы побольше сманить их из банды и оставить здесь, — ответил Ошакбаев.
— Вот и я так думаю, сынок. Жене, невестке и родным скажу, чтобы уговаривали Ракиша уйти вместе с друзьями из банды.
— Считай, отец, договорились. Начальник тебе об этом же толковал. Я буду поближе к вам, у Ербола. Что потребуется, дадите знать.
— Все, сынок. Попью чайку и в путь.
…Ракиш появился в ауле поздно ночью. Ждали его на третий день после приезда Садырбая, как было условлено, а он приехал только на шестой.
— Что же запоздал, сынок? — спросил его Садырбай. — Я уж начал тревожиться, не знал, что и думать.
— Кундакбай не пускал. Пригони, говорит, косяк лошадей из дальнего аула, тогда отпущу. Друзей моих всех разогнал кого куда. Вот один Койшигул остался и того кое-как выпросил. Не хотел тревожить Кожу, второго моего спутника, но Кундакбай все-таки велел ему ехать со мной.
Поняв сына, Садырбай повел Койшигула и Кожу в другую, заранее приготовленную юрту.
— Вы только не обижайтесь, — говорил он им дорогой. — Ракиш должен побыть с женой, детьми, с матерью. Мы вас будем беречь, поить и кормить так же, как сына. Здесь удобно отдохнуть после далекого пути. Хозяин этой юрты — близкий мой родственник и верный человек.
Вернувшись к себе, Садырбай обнял Ракиша.
— Что это за Кожа, сынок? Ты ему не доверяешь?
— Перед отъездом Кундакбай о чем-то долго говорил с ним. Наверное, приставил его ко мне соглядатаем.
— Хорошо, сынок, что предупредил меня. Из какого он аула и почему думаешь, что он предаст тебя?
— Он из соседнего аула, друг Серика Кожамкулова. Кундакбай оставил Серика при себе, а Кожу направил со мной. Кожа для Серика готов пойти на все. Они же братья. Кожа — приемный сын Кожамкула.
— Понятно, сынок. А сам-то ты как? Долго будешь прислуживать Кундакбаю?
— Надоело, отец, а что поделаешь?
— Как что? Никто тебя не тронет, если сам явишься с повинной. Не для того я глядел в зубы зверю, чтобы засадить родного сына в тюрьму.
— Кундакбай узнал, отец, о твоем рассказе нашим людям. Как будут поступать теперь с добровольно явившимися с повинной, все знают. Собирал нас Кундакбай и ругался. Назвал сказками твои слова, выдумкой ГПУ, годной для баранов. Настоящих джигитов, людей умных, такой дешевой новостью не купишь, сказал он. Чья правда, пока не знаю. Плохого-то мы наделали немало.