т покровителю. Все, что у них есть, добыто благодаря ему. Даже имена и фамилии он сам им придумал.
В последнее время шеф стал еще внимательней. А потом попросил Юсупа добраться до Ташкента и передать одному человеку очень нужную вещь — небольшую тряпочку-амулет. Юсупу помогли надежно зашить ее в жилет. Шеф просил еще кое-что сделать в Казахстане, если Юсупу придется задержаться там по непредвиденным обстоятельствам, но об этом пока не стоит думать. Сложно и опасно выполнить такую просьбу. Лучше постараться не задерживаться в когда-то родной стране. Во что бы то ни стало побыстрее вернуться и получить обещанную награду.
«А шеф все-таки и тут позаботился: хорошего, знающего дал проводника, — размышлял Юсуп. — Где он теперь? Наверное, обогревается у костра или сидит в теплом месте в кибитке. Все идет пока удачно. И я скоро выйду к кишлаку. По карте — он где-то здесь. А может быть, обойти кишлак и прямо выйти на перекресток дорог? Мне ведь сейчас все равно, в какую сторону ехать, лишь бы подальше от границы. Любой попутчик сойдет». Услышав лай собак и увидев огонек первой кибитки, он, пока не рассеялся туман, свернул влево на попавшуюся дорогу. Через два часа пришелец с той стороны был у развилки дорог. Здесь с давних пор образовался сам по себе, никем не узаконенный, пункт отдыха. Причиной этого был родник, бивший из-под скалы. Несмотря на раннее утро, у родника были люди. Шустрый мальчишка, стоявший у запряженной в телегу лошади, предложил подвезти Юсупа, если тому по пути.
Путник, узнав, что паренек едет по направлению к городу, не отказался. О плате договорились быстро. На мягком сене в телеге было неплохо. По телу разливалась приятная теплота. Вот только глаза подводили. И ничего сделать с ними было нельзя: закрывались, и все.
— Издалека идете, дядя? — неожиданно спросил молчавший до этого мальчишка.
— Да нет, ходил к знакомым в соседний аул.
— Там и ночевал?
— Там. А где же еще?
— А я думал, с гор. Плащ-то под дождем был и забрызган сильно.
Дядя стал машинально оттирать грязь с плаща и подумал:
«Вот чертов мальчишка, до всего ему дело. Не влипнуть бы с ним в историю. Расскажет вот так кому-либо о своих догадках и беду накличет».
— Как тебя звать-то, малый?
— Ерген. А вас?
— Меня Юсуп. Вообще-то я не здешний, из Казахстана. Приезжал сюда к родственникам. Сестренка у меня здесь за таджиком. Побывал и возвращаюсь.
— Что ж они не отвезли вас, Юсуп-ака, до станции?
— Лошадь где-то затерялась в горах. Вечером пустили попастись и не нашли. Туман сегодня. Хозяин искал-искал в горах в моем плаще и вернулся ни с чем.
— Из-за лошади, наверное, Юсуп-ака, вы всю ночь не спали? Тревожились? — опять заговорил Ерген.
— Да, да, мальчик. Угадал. Глаза сейчас слипаются.
— Вы спите спокойно, Юсуп-ака. До станции я вас довезу и разбужу.
Уснул Юсуп крепко, а проснулся — вокруг телеги пограничники.
У следователя Юсуп твердил одно: пришел обратно в Советский Союз потому, что за границей жить плохо. Ни о своем шефе, ни о холстинке не сказал.
Через месяц, после проверки, он был вынужден признать, что настоящая его фамилия не Койшибаев, какою назвал себя следователю, а Бекарысов.
Прошло почти два года. Подходило время окончания срока наказания, назначенного судом Бекарысову за нарушение государственной границы. Он уже считал, что о нем забыли, строил планы, как, выйдя на свободу, станет выполнять полученное задание, но вмешались непредвиденные обстоятельства. Получилось так, что чекистам одновременно из различных источников стало известно о заброске Бекарысова в нашу страну с важным заданием.
Видный разведчик Интеллидженс Сервис поручил ему передать неотложное задание своему человеку в Ташкенте. Задание было написано химическим составом на холсте и зашито в жилет Бекарысова.
Опытные оперативные работники из Узбекистана и Казахстана разыскали все материалы на Юсупа и ознакомились с ними. Нашли жилет, хранившийся в складе колонии, и обнаружили кусок холста. В лаборатории удалось проявить написанное. Задание было полно условностей. Понять, кому оно адресовано, оказалось невозможным. Тогда работники разыскали следователя и расспросили его, как вел себя Бекарысов на следствии, можно ли рассчитывать на то, что он скажет о полученном задании.
В результате было решено Бекарысова не допрашивать, а в положенное время освободить. Вернуть ему вещи и жилет, так же зашив в него кусок холста, с такой же надписью химическим составом.
При вручении вещей Бекарысов от получения жилета отказался, заявил, что это не его вещь. Только после стало известно, что шпион поступил так из осторожности: срок передачи холстинки давно прошел и Юсуп не хотел зря рисковать.
К чекистам Казахстана Бекарысов попал, когда явился в Туркестанский район. Там собирал аксакалов, беседовал с ними, склонял к подрывной работе против Советской власти, но поддержки нигде не получил. Стоило пришельцу завести антисоветские речи, аксакалы молча начинали ковырять палочками землю. По обычаю предков это значило, что никто из них согласия не дает. Не помогло и содействие муллы.
Потерпев неудачу в районах, Бекарысов направился на Чимкентский свинцовый завод. Здесь он разыскал своих знакомых, родичей и так же настойчиво стал сколачивать диверсионную группу, которая должна была приступить к делу с началом войны. Действовал он уверенно, даже нагло, в душе потешаясь над работниками ОГПУ. Кое-кого Бекарысову удалось склонить на свою сторону.
Теперь замысел врага стал ясен, поэтому дальнейшее наблюдение за ним становилось не только бесполезным, но и вредным.
Бекарысов был арестован.
У. КуспангалиевВ ПРИГОРОДЕ ОСАЖДЕННОЙ МОСКВЫ
В день двадцатипятилетия битвы под Москвой меня потянуло посмотреть на старый фронтовой китель. Во внутреннем его кармане я случайно обнаружил приказ военного коменданта Балашихинского района № 1. Приказ оказался основательно потрепанным, порвался на сгибах, но текст его можно было свободно прочесть.
Нахлынули воспоминания…
Время тогда было трудное. Гитлеровцы рвались к Москве, создав угрожающее положение на ряде направлений. Большой отряд чекистов, в том числе и я, в полной боевой готовности ждал в Доме Союзов указаний генерал-майора, в распоряжении которого мы находились.
В два часа ночи нас, пятнадцать человек, отобрали из отряда, посадили на машину и отвезли к коменданту города Москвы генерал-майору Синилову.
Через час он нас принял и стал объявлять назначения: одних — военными комендантами подмосковных районов, а других — их помощниками. Слышу свою фамилию и имя: «Куспангалиев Урайхан назначен военным комендантом Балашихинского района Московской области».
Дело это было для меня новое, незнакомое, и я, признаться, сильно волновался: как бы чего не упустить по незнанию. Ведь мы готовились к другому, к выполнению специальных заданий в тылу врага и особых неотложных поручений.
В эту минуту вспомнились мне земляки-казахстанцы, родные, отец, проживавший тогда в Толыбайском аулсовете Испульского района Гурьевской области. Провожая меня на фронт, они наказывали мне беспощадно сражаться с фашистами. И вот пришло время испытаний. Как-то я оправдаю доверие односельчан, доверие Родины?
Твердый голос генерала, его четкие указания успокаивали.
Синилов рассказывал, что 19 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны постановил ввести осадное положение в Москве. На дальних подступах оборона Москвы этим же постановлением возложена на командование Западным фронтом, а на ближних — на начальника гарнизона города Москвы и командование Московской зоны обороны.
Вся полнота власти в столице и в пригородах передана военным. Мы, военные коменданты, — одно из звеньев обороны. Мы должны обеспечить строгий порядок в своих районах, не допускать паники, неразберихи, вылавливать агентуру врага, парашютистов, немецких летчиков со сбитых самолетов, пресекать распространение вредных слухов. Для выполнения всех этих работ в помощь каждому коменданту придавался взвод или рота лыжников.
Приехав в город Балашиху, я увидел, что здесь положение гораздо серьезнее, чем мы думали, находясь в Москве. Через заградительный огонь самолеты гитлеровцев прорывались в Москву редко, а Балашиху, превращенную в мощный узел противовоздушной обороны, часто и крепко бомбили.
Наша зенитная артиллерия и авиация сбивали немало немецких самолетов, и вражеские летчики довольно часто выбрасывались с парашютом. Одни лыжники, без помощи населения, усмотреть за всем, что творится в районе, естественно, не могли. И вот тогда-то в городской типографии был отпечатан приказ военного коменданта № 1, текст которого был согласован с работниками военного коменданта Москвы, которому мы подчинялись.
После того как приказ расклеили по всем людным и видным местам, порядок в городе и районе заметно улучшился. Население стало активнее помогать нам. Через каждые пятнадцать-двадцать минут поступало сообщение или приводились задержанные люди. Парашютистов, немецких летчиков, фашистских агентов мы немедленно передавали особым отделам ближайших воинских частей согласно приказу. С остальными подозрительными лицами разбирались территориальные органы НКВД и мы сами.
Приходилось очень часто поднимать по тревоге роту лыжников, прочесывать отдельные уголки района или спешить на помощь местным жителям для задержания немецких лазутчиков. Мы не спали сутками, отдыхали урывками, зато знали, что враг не проникнет через наш район в Москву.
Помимо этой основной работы у коменданта было много других дел. И я, по правде говоря, не находил времени поинтересоваться, с какими именно целями являлись к нам вражеские агенты и парашютисты.
Лишь один раз позвонил мне начальник особого отдела воинской части, расположенной в самой Балашихе, и предупредил, что среди направленных нами дня два тому назад парашютистов, пойманных лыжниками, оказался крупный немецкий агент, уроженец Подмосковья. Помимо других заданий, по словам начальника, он должен был разведать расположение воинских частей и противовоздушной обороны Балашихинского района. Это заинтересовало меня, и я выехал в особый отдел, чтобы лично допросить немецкого агента и установить, что же известно немецкой разведке и командованию о наших воинских и зенитных частях, почему и чем заинтересовал их Балашихинский район. Нас всех тогда тревожило, чтобы немцы не узнали о сосредоточении наших войск для ответного удара.