В городе были военнослужащие — Мельниченко исправно отстукивал об этом оберсту. Над городом прогудели бомбардировщики — опять пошла радиограмма в разведцентр.
Одним словом, Мельниченко отстукивал оберсту каждый раз именно то, что в данный момент было выгодно для тех, кто насмерть стоял на волжском берегу, сдерживая натиск врага, пока наше Верховное Главнокомандование готовило западню для рвущихся к Волге захватчиков.
Видимо, фашистам эти «данные» казались убедительными. Эшелоны-то шли, самолеты летали, гарнизон в Уральске был! Наконец оберст Шмидтке начал действовать смелее. Он задал несколько вопросов. Из них, правда только предположительно, можно было сделать вывод, что Шмидтке, возможно, кое-что знает о районе Уральска, выходящее за пределы «информации», представленных ему Кучевасовым и Мельниченко. Он требовал уточнить кое-что.
«Уточнение» требовало от нас осторожности: это могло быть проверкой Кучевасова и Мельниченко, могло стать ловушкой для нас. А нам надо было не только водить за нос оберста, но и соблазнить его «возможностями» высадок здесь новых агентов.
Из этого затруднения нам удалось выйти.
Тогда последовало такое, что Волынский, Кондаков и я крепко задумались.
Оберст поставил ряд вопросов, из которых явствовало, что он располагает данными, которые успел разведать и радировать «юнкерс», и теперь требуется «освежить» их или, что еще хуже, в районе Уральска орудует еще кто-то из его агентов и Шмидтке перепроверяет его, а может быть, наоборот, проверяет Кучевасова и Мельниченко.
Как быть?
Посоветовались с Москвой. Решение было найдено. Оберсту дали «сведения». Видимо, он удовлетворился ими.
Его «разведчики» Кучевасов и Мельниченко, превратившиеся в наших контрразведчиков, продолжали действовать. И небезуспешно. И их доля труда, выразившаяся в дезинформации противника, в какой-то мере способствовала победе наших войск в битве на Волге.
А гитлеровцы перешли-таки Волгу! Я не мог не подумать об этом, наблюдая колонны пленных фашистских вояк, следовавших под конвоем в наш глубокий тыл. Прибывали они на станцию Уральск эшелонами. Тут получали паек и следовали дальше. Для них война уже кончилась. По ним в родном фатерланде по приказу фюрера похоронно звонили колокола.
B. КостылевДАМА С ЖУЧКОЙ
Это было в 1943 году. Для развития успеха наступавших войск нашу 213-ю дивизию под командованием генерал-майора П. А. Шевченко перебросили по железной дороге в район Валуйки — Белгород. Пока шли эшелоны, фронт отодвигался все дальше на запад. Недавние места боев становились глубоким тылом. Полки выгружались и торопились вслед наступавшим частям к Северному Донцу.
Поля освобождались от снега. По дорогам бежала ручейками вода. Пушки, машины и брички с боеприпасами увязали на оттаявших дорогах. Бойцы на руках вытаскивали их из грязи. В валенках и овчинных полушубках они шли день и ночь. Бывалые солдаты знали, что надо быстрее попасть к месту боя, чтобы не дать противнику закрепиться на новом рубеже. И все-таки южнее Белгорода, на линии Маслово-пристань — Пуляевка — Северный Донец нам пришлось занять оборону, сменив обескровленную кавалерийскую дивизию.
Начались бои местного значения. Бойцы зарывались в землю, командование укрепляло оборону, а мы, работники особого отдела, изучали поступившее пополнение, передний край обороны, занятый дивизией. Спешили с проведением мер, гарантировавших штабы и подразделения войск от проникновения вражеской агентуры. Все как будто шло хорошо. Но вот в апреле от старших оперуполномоченных полка Мартынова и Худайбергенова стали поступать сведения об исчезновении с переднего края наших солдат. Исчезали они по одному, ночью и из одного места.
Тщательная проверка тревожных фактов показала, что эти солдаты не могли ни дезертировать, ни перейти на сторону врага. Все они были комсомольцами, надежными бойцами.
Для разгадки этого чрезвычайного происшествия я выехал на место, взяв с собой работников особого от-дела дивизии старшего следователя Трусова и оперуполномоченного Артемова.
Недалеко от Северного Донца, по берегу которого проходили наши окопы, на пригорке стоял кирпичный дом. Раньше в нем размещался сельсовет, в период оккупации — немецкая комендатура, а сейчас жили там три женщины: две сестры Федоровы и некая Мэри с сыном да маленькой комнатной собачкой Жучкой.
На наши вопросы, почему они остаются жить в опасной зоне, а не эвакуируются, Мэри за всех объяснила, что при немцах уйти не успели, а сейчас, мол, не к чему.
— Уж раз погнали немцев, — заявила она, — так и отсюда выгонят.
Объяснение было убедительным. Если бы не излишняя развязность Мэри и какая-то наигранность в голосе.
Во время войны всякое бывало. Многим не удавалось вовремя уйти от немцев. Некоторые оставались на оккупированной территории без видимых причин, но таких были единицы. С ними стоило знакомиться поближе. Мэри тоже нельзя было обойти, причем сделать это надо было так, чтобы не вызвать у нее никаких подозрений.
К вечеру были собраны сведения о Федоровых. Оставшиеся в селе престарелые жители отзывались о них неплохо. При немцах обе сестры вели себя достойно. Живут вместе с Мэри потому, что их домик сгорел. Младшая из сестер, Катя, дружила с сержантом ближайшей воинской части. Один или со своим товарищем он довольно часто приходил под окно дома и вызывал Катю.
Этой ночью сержант тоже вызвал ее из дома и они вместе пошли куда-то.
…У следователя Катя говорила, что Мэри — хорошая, отзывчивая женщина, никуда не ходит, ведет себя прилично, любит своего единственного сына. Когда они, Федоровы, попали в беду, сама пригласила их жить вместе. За все время Катя ничего плохого за ней не замечала.
— Может быть, на Мэри наговаривают из-за того, что она была женой старосты? — строила догадки Катя. — Но она же не поехала с мужем и немцами, а осталась здесь, и не одна, а с сыном…
Лишь начальнику особого отдела удалось убедить Катю не доверяться слепо Мэри, не делать поспешных выводов, а прежде понаблюдать, с кем она встречается, какие ведет разговоры, почему вдруг рассталась с мужем.
И знакомый сержант проводил Катю домой.
Вскоре Катя сообщила, что с Мэри действительно происходит что-то не совсем ладное. Днем она подолгу стоит у окна верхнего этажа дома и смотрит в сторону реки, а ночью, как всегда, выводит гулять свою собачку. Та, выбегая во двор, громко лает. Через какое-то время Мэри начинает тихо говорить с кем-то по-немецки.
— В прошедшую ночь, — сказала Катя, — мы долго не спали, и разговор Мэри на немецком языке с неизвестным слышала не только я, но и моя старшая сестра. Тут же сестра заметила: «Вот, оказывается, почему Мэри так твердо уверена в возвращении немцев».
Специально выставленные наблюдатели подтвердили сказанное Катей. Наши разведчики ясно слышали немецкую речь и засекли место, откуда появился немец: несплошной фронт позволил ему обойти наши посты и окопы.
Из окон второго этажа здания, где жила Мэри, хорошо просматривалась линия обороны участка с ее блиндажами, окопами и пулеметными гнездами, что не могло не интересовать вражескую войсковую разведку.
В ту же ночь обо всем этом мы сообщили в особый отдел армии, сделав вывод, что мы натолкнулись на агента, оставленного в нашем тылу немцами со специальным заданием. В этом же донесении просили разрешения использовать установленный канал связи для заброски своей агентуры в тыл врага.
В ответ через день особый отдел фронта прислал подготовленного ими разведчика для заброски в глубокий тыл немцев и внедрения его в одну из школ, готовящих разведчиков. Нам разрешили направить к немцам своего человека для разведки переднего края и ближайших тылов противника.
Снабженные тщательно продуманными легендами, дезориентирующими врага данными и необходимыми документами, оба разведчика были помещены в тот блиндаж, откуда до этого был выкраден немцами наш сержант. Днем демонстрировали замену одних солдат другими.
Мэри заметно нервничала, стала раздражительной. В течение двух ночей она, как обычно, выходила на прогулку с Жучкой, та лаяла, но немецкий связной не появлялся. На переднем крае обороны, кроме редких пулеметных и автоматных выстрелов да далеких артиллерийских залпов, ничего существенного не происходило. Только на третий день выход Мэри и Жучки сработал: немцы выкрали наших разведчиков.
По второму эшелону сразу же была объявлена тревога, как только стало известно о чрезвычайном происшествии. Работники особого отдела усиленно искали «дезертиров», пропавших из окопов переднего края. Это должно было дойти до ушей Мэри и немцев и успокоить их.
…Обер-лейтенант абвера Роберт был доволен. На этот раз при вылазке по сигналу Мэри ему попали русские солдаты из пополнения. О размещении войск и техники первого эшелона они знали мало, зато обо всем, что видели по пути на передовую, рассказывали. Выжать из них удалось довольно богатые сведения. Показания одного не противоречат показаниям другого.
— Тоже моя система — брать сразу двоих в одном месте, — похвалился Роберт.
«Языки» из солдат и сержантов, которых поставлял последнее время Роберт, теперь не устраивали командование. Наблюдения Мэри были ценны, но ограничены небольшим участком. Обосновалась она удачно, но и ее было можно провалить, если злоупотреблять доставкой «языков». Хорошо, что комиссары и НКВД не догадываются, куда исчезают их солдаты. Удается их водить за нос только потому, что репродукторы день и ночь приглашают русских переходить к немцам. Узбекам обещают плов, казахам — бесбармак, украинцам — сало, все удобства и хлеба восемьсот граммов. Только переходи. Почему бы им и не перейти по своей воле?..
По графику, Мэри даст о себе знать через день. Хорошо, если к этому времени прибудет важный агент… Если не доставят вовремя, придется нарушить график…
…Катя, следившая теперь за каждым шагом Мэри, сообщала:
«После вывода Жучки на очередную прогулку в прошедшую ночь через непродолжительное время послышались шаги и затем немецкая речь. Во время разговора хозяйки с немцем Жучка ведет себя тихо. Видимо, так приучена или привыкла к этому человеку, поскольку они встречаются с ним не первый раз. На лай собачки немец приходит не всегда, а с перерывом в день или два. Когда Мэри возвращается в дом, на переднем крае слышится беспорядочная стрельба. Днем Мэри опять долго наблюдала из окон и что-то записывала. Моя сестра поинтересовалась, что она пишет? Мэри ответила: «Веду дневник». Делает она теперь это ежедневно, не стесняясь нас».