На второй день с рассветом бандиты вновь обложили нас со всех сторон и повели яростные атаки. Но за ночь мы укрепили позиции, вырыли окопы и успешно отбивали все атаки. Тем не менее наше положение осложнилось: кончались боеприпасы. Это заставило нас пойти на риск. В конном строю, двумя взводами, мы решили атаковать возвышенность, где, по нашим данным, находилось командование бандитов.
Отчаянная вылазка под командованием политрука дивизиона Клигмана увенчалась успехом. Политрук и командир взвода Джанчураев, несмотря на то что первый был ранен в ногу, а под Джанчураевым убита лошадь, зарубили в окопе упорно сопротивлявшегося главаря банды и двух его приближенных. Бойцы также порубили шашками не менее тридцати бандитов. Уцелевшие бросились к своим коноводам и в панике отступили. Через некоторое время вся банда, лишившись главарей, поспешно отошла на юг.
Позднее наш объединенный отряд по приказу Москвы отошел к заливу Киндерли, куда из города Баку нам были высланы боеприпасы и продовольствие. Борьба с повстанцами возобновилась и велась до тех пор, пока с бандитами не было покончено навсегда.
…Смерть Фетисова огорчила всех, кто его знал. А знали и любили его многие. После разгрома бандитов боевые друзья Фетисова дали последний прощальный салют над могилой храброго воина-коммуниста. Позже я узнал, что Фетисов — уроженец города Семипалатинска, из рабочей семьи, сам до революции работал по найму. В гражданскую войну отец и сын Фетисовы сражались с белогвардейщиной.
В ОГПУ Фетисов пришел в 1926 году из партийных органов.
В. Кожевников, С. МацуленкоОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
В Лукомский лес с группой чекистов Андрей Чернов был заброшен самолетом. Трое суток он скрывался в густом ельнике. Изучал обстановку, ждал. Ему было точно известно: колонна пленных советских бойцов и командиров должна проследовать именно этим путем. До Борисова, где находился лагерь военнопленных, было не так уж далеко. Но время шло, и Чернов начал тревожиться, как-то ему удастся выполнить свое первое боевое задание в тылу врага. Еще там, на Большой Земле, при подготовке к операции, ему сказали:
— Нужно во что бы то ни стало проникнуть в лагерь военнопленных. По сведениям, там вербуют людей для Борисовской разведшколы. Постарайтесь попасть в это гнездо шпионажа. Нам важно знать, куда немцы направляют своих агентов, с какой целью. Задача трудная, чрезвычайно рискованная. Будьте осторожны.
На исходе четвертого дня Чернов направился прямо в село к крайней избе, покрытой черепицей. Он знал, что здесь живет местный полицай, Андрей встретил его возле палисадника. Тот держал в руке лопату. Возле него лежала крупная дворняжка. Собака злобно зарычала и рванулась к Андрею. Хозяин удержал ее.
— Здравствуйте, — нарочно робко сказал Чернов. — Нельзя ли у вас переночевать и что-нибудь перекусить.
— Кто таков? — бородатый мужик смотрел на Чернова исподлобья.
Андрей рассказал, что он штабной писарь, выходит из окружения, растерял в лесу товарищей и теперь пробирается к своим. Трое суток лесной жизни да неделя специального режима перед отлетом сделали свое дело: осунувшийся, помятый, в изодранных обмотках, заляпанных грязью, он показался полицаю одним их тех, кто действительно выходил из окружения.
— А куда винтовку сховал?
— А зачем она мне? Какой я теперь солдат? Один в поле не воин. — Андрей имел при себе только ложку, фиктивную красноармейскую книжку да пустой замызганный кисет.
«На ловца и зверь бежит», — подумал полицай и, проверив документы Чернова, вслух произнес:
— Ну что ж, солдатик, заходи, коли не хитришь.
Пока они ужинали, в деревню вошла колонна пленных.
— Шнель! Шнель! — грубо кричали конвоиры, подталкивая отстающих автоматами.
Увидев в окно немецких автоматчиков, Андрей изобразил на лице испуг, вскочил с места.
— Стой, вояка, не суматошься, — полицай достал револьвер. — Ты своих хотел побачить? Выходи!
— На месте разберемся, — брезгливо бросил немецкий офицер по-русски, когда полицай подвел к нему Андрея.
К вечеру колонна прибыла в лагерь. Пленных загнали в барак, а Чернова сразу же допросили. Два эсэсовца через переводчика задавали вопросы. Андрей отвечал четко, но неторопливо. Он хорошо запомнил напутствие комиссара: не торопиться говорить, торопиться слушать. Знание немецкого языка помогло ему. И пока переводчик говорил, он успевал обдумывать ответы. Заранее отработанная легенда оправдала себя: Андрей сразу понял это по замечаниям эсэсовцев. Он сделал вид, что ничего не понимает по-немецки, и продолжал смотреть на них вопросительно.
Спустя неделю Чернова как «бывшего штабного писаря» вызвал комендант лагеря. В кабинете находился еще один пленный — приземистый парень лет двадцати пяти, с пугливым взглядом и жидкими белесыми волосами. По сравнению с ним смуглый кудреватый Андрей выглядел молодцом.
Разговор с ними вел не комендант, а незнакомый Чернову немецкий майор, полный, румяный, как спелое яблоко, с белыми холеными руками и маленькими колючими глазками. Он чисто говорил по-русски. Вопросы задавал умело. Его больше всего интересовало делопроизводство и особенности учета кадров в Красной Армии.
Андрей догадывался, что от разговора с этим хитрым немцем зависит его дальнейшая судьба. Он старил на карту весь запас знаний, полученных при подготовке к операции. Впрочем, он внимательно следил и за ответами своего напарника. Белобрысый был настоящим штабистом. Слушая сильно заикающегося от волнения белобрысого, Андрей успевал схватить смысл вопросов и сформулировать свои ответы во время этого своеобразного экзамена.
— Беру обоих, — наконец заявил толстяк коменданту.
Вместе с пугливым парнем Андрей был взят на работу в бюро по изготовлению документов Борисовской разведшколы. Обоим сразу присвоили клички: Чернову — «Сизов», его напарнику — «Баранов».
В первую ночь на новом месте Андрей долго не мог заснуть. Давало себя знать нервное напряжение. Но главное было не в этом. Его беспокоил завтрашний день. Ведь именно завтра для него начнется настоящая работа разведчика.
…Прошел месяц, а от Андрея все еще не было вестей. На чекистской базе в Лукомском лесу не знали, что с ним, где он: в лагере военнопленных или в разведшколе и жив ли вообще. Каждую неделю связной, обосновавшийся в Борисове под видом часового мастера, сообщал одно и то же: «Часы стоят». Это означало: известий нет. Командир группы стал беспокоиться за судьбу Чернова. По согласованию с центром он решил ввести в игру еще одного человека. Выбор пал на официантку офицерского казино в поселке Печи, где располагалась немецкая разведшкола. Другого пути установить связь с Андреем, если он действительно там, не было. Поселок находился в шести километрах от города, тщательно охранялся эсэсовцами и проникнуть туда, не имея специального разрешения, невозможно. Да и каждый новый человек мог вызвать у немцев подозрение. Они хорошо знали местных жителей. Тоня Колчина жила в поселке вместе с матерью и пятилетней дочуркой. Муж ее погиб в первые дни войны. Немцы знали об этом, но не трогали ее. Они взяли ее в казино, надеясь, что, имея ребенка, она не станет рисковать и связываться с партизанами. Но никто не подозревал, что эта хрупкая молодая женщина уже с первых дней оккупации выполняла задания партизанского отряда.
От своей подруги, которая торговала овощами на городском рынке, Тоня получила новое задание. Теперь она каждый день присматривалась к посетителям казино. Многих из них она знала давно, некоторых видела впервые. Но ни один из них не походил на человека, внешность которого ей описали. «Здесь ли он вообще?» — беспокоилась Тоня. Ведь почти все сотрудники школы наведывались в казино, а Чернов ни разу не появлялся. Правда, в школе есть своя столовая для курсантов. Но вход туда посторонним категорически запрещен. А расспрашивать знакомых офицеров — значит навлечь на себя подозрение.
Между тем Андрей сам давно искал возможности встретиться с «часовых дел мастером». Но попасть в город пока не удавалось. Его новый шеф Гонзери по кличке «профессор» под страхом смерти запретил отлучаться из гарнизона. Оставалось одно: терпеливо ждать подходящего случая и быстрее войти в доверие к Гонзери.
Первые две недели Чернов с напарником работали с утра до позднего вечера. Через их руки прошли сотни разнообразных документов. Здесь были и красноармейские книжки, изъятые у пленных и убитых советских бойцов, и фиктивные бланки всевозможных воинских справок, и удостоверения личности, и поддельные печати, и фальшивые паспорта, и анкеты на агентов немецкой разведки, заброшенных в тыл Красной Армии. Все это было аккуратно занесено в картотеку, составленную по инициативе Андрея.
За усердие «профессор» похвалил их. Он ежедневно заходил в бюро. Появлялся внезапно, бесшумно, словно кошка, и напарник Чернова в первое время даже вздрагивал от неожиданности.
— Ты что, голубчик, трепыхаешься, как пуганая ворона? — спросил однажды Гонзери. — Или на руку не чист?
Баранов после того стал заикаться еще больше.
— Вот п-паразит, так и н-норовит нас п-п-подстеречь, — сердито сказал он после ухода Гонзери.
Андрей промолчал. Он еще плохо знал напарника. С первого дня Баранов держался замкнуто. Чернов не раз пытался заговорить с ним, но безуспешно. Тот или отмахивался, или отвечал односложно, или смотрел на Андрея загадочным взглядом, в котором сквозили не то испуг, не то подозрительность, не то затаенная печаль. «Кто он? Не провокатор ли?» — терялся в догадках Андрей. Но, столкнувшись с настоящими провокаторами, он вскоре отбросил эту мысль.
Как-то в столовой за ужином к ним подсели два сотрудника.
— Приятного аппетита, — вежливо улыбаясь, сказал один из них по-немецки.
Андрей удивленно взглянул на Баранова. Тот молча пожал плечами, продолжая есть.
— Простите, — сказал второй по-русски. — Мы думали, что вы немцы. Значит, мой друг ошибся. Весьма рад его заблуждению. Среди этой немчуры, — он покосился на гитлеровцев, сидевших в углу зала, — приятно встретить соотечественников. Можно, так сказать, по душам поговорить. А то мы, откровенно скажу, — и чуть придвинулся к Андрею, — изголодались по русской речи.